Чижик – пыжик - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 69

Не захотел Варваринов и с «Тяжмашем» связываться.

— На хуй нам эта громадина?! — возмутился он.

Я попробовал втолковать, что одна только земля — тридцать гектаров почти в центре города — стоят того, чтобы за них посражаться. Не говоря уже о корпусах, станках и прочей поебени. Да, завод сейчас в огромной жопе и будет там до тех пор, пока не появится хозяин. Я им и стану. Директор Ширяев не возражал.

— Мне треть акций и директорство, — предложи он во время небольшого сабантуйчика в ресторане «Русская кухня».

— Если директором, то всего двадцать процентов, — выдвинул я встречное условия, зная, что кресло ему важнее денег.

Ширяев подергался и согласился. Завод-то ведь приватизации не подлежал, сам он этот вопрос решить не сумел. Иначе бы мне досталась пятая часть — и весь хуй до копейки.

Пробивать приватизацию надо было через губернатора. Тесть перекинул ему мои предложения, но ответа не последовало. Конечно, это не булочную затереть. На заводе сорок тысяч мужичья пашет, кто-нибудь да замычит. А ну, как все?! Так недолго и без должности остаться. Я не налегал. Мы свое на хую вынесем. У его дочки ведь резинка на трусах слабая.

Она пришла ко мне в начале марта. Весна — кошкам пора на крышу лезть. Лиля получила зарплату у Алика и заглянула ко мне. Была в короткой шубке из чернобурки. На черной шерсти поблескивали растаявшие снежинки: зима отгружала недоданное за три месяца и по-совковому, все в один день. Я помог Лиле раздеться и, положив руку на спину, повел к креслу. Спина у нее — эрогенная зона. Не шла, а плыла. Точнее, шла и плыла.

Нина принесла кофе. Расставив посуду, дернулась, будто хотела лягнуть соперницу.

Тебя не ебут, ногами не дрыгай.

— На сегодня все, — сказал я секретарше.

Когда она вышла, достал из бара бутылку конька, долил в кофе.

Лилька сразу догадалась о моих отношениях с секретаршей и спросила напрямую:

— И где вы с ней?

— Прямо здесь.

Она обвела взглядом кабинет, прикидывая, где и как здесь можно поебаться, но ничего не сказала. Только выпив кофе с коньяком и малехо опьянев, закудахтала о единственном, что заполняло ее пустую голову:

— Я, конечно, видела порнографические фильмы, но не думала, что… нормальные люди могут заниматься сексом где-нибудь, кроме постели.

У нас секса нет, одна ебля. Поэтому занимаемся, где придется.

— Оказывается, можно, — закончила она и посмотрела на меня с готовностью во взгляде.

— Ты никогда не пробовала в других местах? В ванной допустим? — спросил я.

Лиля засмущалась. Значит, это она тогда подслушивала.

— Предложи мужу, ваши отношения сразу обновятся.

— Ты что?! — искренне возмутилась она. — Он сразу такое подумает! Он и так никак не упокоится, что не первый у меня. Вот если бы я занималась черт знает чем, но сохранила девственность!

Конечно. Хуй с ней, что с дитем, главное, чтоб целкой была.

Я налил еще коньяка, предложил выпить за то, чтобы ее мужу было из-за чего ревновать. Она согласилась. Мы попиздели минут десять на околоеблиные темы, пока ее не развезло окончательно и не принялась откровенно пялиться на хуй, даже передвинулась в кресле, чтобы столик не закрывал обзор.

Я встал, выглянул в приемную — Нинка ушла, — закрыл дверь на ключ. Лиля наклонила голову, будто ждала, что на нее сейчас выльют ведро ледяной воды. Я взял ее под локти и одним движением поставил на ноги. Ротик у нее маленький, но она пользуется помадой ярко-красного — блядского — цвета и создается впечатление, что соразмерим с лицом. Губы были горьковатые, с коньячно-кофейным привкусом. Я расстегнул пуговицы кофточки из скользкой материи. Одной рукой и одним движением рассупонил лифчик. Сиськи маленькие — сосок, кружок и что-то там еще. Провел рукой по спине, Лиля прогнулась по-кошачьи — и я придумал, как буду ебать.

Отнес ее на стол и положил так, чтобы ноги свисали. Задрал юбку и стянул колготки вместе с трусами и высокими сапогами. Пока возился с ее обувью, пизда была прямо перед глазами. Губастая и плешивенькая, с влажной бороздкой. Лиля прикрыла ее ладошкой с длинными ярко-красными ногтями.

Став между ее ног, закинул их себе на плечи и, стукнув хуем по ладошке, заставил открыть лохматый сейф. Провезя Лилю спиной по столу, надел ее на хуй. Отодвинул и опять притянул. Кофточка легко скользила по столу и заводила хозяйку не меньше, чем сама ебля. Проезжая по столу, Лиля тихо взвизгивала: ко мне — на одной ноте, от меня — на другой. Уверен, что в постели с мужем она играет в партизанку, а со мной раскрепостилась. Глаза зажмурены, но когда хуй влетает до упора, открывает и бессмысленно смотрит на люстру, будто не может понять, что это такое.

Кончив, я подумал, что у жены скоро появится еще одна подружка. Моя сперма перенастроит Лильку на меня, станет молочной сестрой Ире.

Переложив ее со стола в кресло, налил еще по чашке кофе с коньяком. Холодным он шел хуже, как разъебанный пидор.

— Хочешь стать совладелицей «Тяжмаша»?

— Вместе с тобой?

— А как же без меня!

— Тогда хочу , — произнесла она, опять глядя на хуй.

— Поговори с отцом, чтобы пробил разрешение на приватизацию.

— Поговорю.

— Он будет брыкаться, — предупредил ее.

— Пусть попробует! — пригрозила она шутливо, но уверенно.

Ее старик прочно обосновался под каблуком у жены, а та — у дочки, единственного дитяти, часто болевшего в детстве.

— Если сделаешь, десять процентов акций твои, — пообещал ей.

Обещание так понравилось ей, что забыла о ебле. Мы поболтали малость о том о сем, и я сказал, что мне надо ехать по делу.

— Знаем мы ваши дела! — произнесла Лиля, попробовала встать, не устояла, плюхнулась в кресло. — Какая я пьяная!

Я помог ей подняться и влезть в шубу. Лиля держалась за меня и сыто лыбилась. Наеблись-напились, аж самим не верится!

Под дверью кабинета стоял ее муж. Манда Нинка! Огромные уши его были такие красные, будто все то время, что провел под дверью, щелкал по ним пальцами, стряхивая подслушанное. Выпученные глаза вот-вот должны были выстрелиться из орбит и прошить нас насквозь. При этом его морда выражала не ярость, возмущение или еще какое-нибудь чувство, достойное мужчины, а обиду. Я бы истолковал выражение так: женился на чмуровке — и та изменяет!

Что ж, судьба раздает поровну, только одному белую половину, а другому черную. Тут уж кто для какой родился. Обычно в семье одна блядь. Больше данных на эту роль у баб, но чаще бывают мужики. Встречаются семьи, где гуляют оба, но редко, как и бисексуалы. Еще реже — в которых никто не изменяет, как и комбайны, с одним из которых я однажды пересекся: он имел жену, троих детей, поебывал пидоров и сам очко подставлял.

Я смотрел на супругов, разделенных дверным проемом, и пытался не расхохотаться. Правда, с ушастого чмошника глаз не спускал. Сейчас только уж слишком сыкливый из богатых не имеет оружия.

Первой из них оклемалась жена.

— Подлец! — крикнула она и принялась хлестать мужа по морде, будто застукала его с блядью.

Он закрывался руками и отступал. Лилька слишком больно ударилась о его руку, вскрикнула:

— Больно! — и заревела в навзрыд, закрыв лицо руками с ярко-красными ногтями, но очень точно сев на стул у стены в приемной.

— Лиля, Лилечка… — бормотал муж, часто моргая покрасневшим левым глазом.

Видимо, ногтем задела. Ничего, глаз — не пизда, проморгается.

Я подождал, убедился, что с его стороны агрессивных действий не будет, закрыл кабинет на ключ. Выходя из приемной, предупредил:

— Свет не забудьте выключить.

Меня не услышали. Лилька рыдала, а муж шлифовал коленями паркет вокруг нее.

Вэка сидел в Шлемином кабинете. Перед ним стояла двухлитровая бутылка газировки. Очередной запой сменился очередным сухим законом. Оба периода примерно одинаковы, поэтому быть Вэке трезвым еще недели две.