Шелковый шнурок(изд1985) - Малик Владимир Кириллович. Страница 24

— Будь я проклят, если эта песня не заставит Златку выглянуть во двор. — И Арсен снова засвистел.

Почти сразу же в одном из окон взвилась занавеска и появилась Златка. Смертельная бледность покрывала её щеки. Казалось, она, не задумываясь, выпорхнула бы из своей темницы и упала любимому на грудь, не будь железных прутьев решётки.

— Арсен! — вскрикнула девушка приглушённо. — Ненко!

Этот крик словно хлестнул Арсена. Он рванулся вперед. Но могучая рука Сафар-бея остановила его.

— Ты обезумел, Арсен! Сейчас евнух поднимет крик! — Он сжал его руку так сильно, что Звенигора захрипел от боли.

Евнух выглянул из двери, тяжело помигал воловьими веками, но спросонок не понял, что произошло во дворе.

Арсен с жадностью смотрел на осунувшееся личико Златки, лихорадочно думая, не попытаться ли сейчас, когда Кара-Мустафа с многочисленной охраной вдалеке, освободить девушку? Но здравый смысл подсказал, что надежды на удачу нет никакой. Великий визирь оставил достаточное количество капуджи и слуг, чтобы защитить дворец от всяких неожиданностей.

Сафар-бей, угадав, о чем думает друг, тихо сказал:

— Не делай глупостей, Арсен! Мы ещё вернёмся.

Арсен громко, так, чтобы услыхала Златка, — эти слова предназначались для неё, — ответил:

— Да, мы ещё вернёмся! Жди! — И тихо-тихо добавил: — Любимая моя!

Златка прикрыла веки, показывая, что услышала и поняла все; по её бледным щекам катились слезы.

Занавеска дрогнула, медленно опустилась, скрыв печальное лицо девушки.

Только через час друзья догнали за городом войско, переправлявшееся через Саву. Арсен не без помощи Сафар-бея примостился на одном из многочисленных возов и сразу заснул.

3

Император Леопольд подошёл к походному столику, выпил бокал холодного, со льдом, красного вина, поданного слугой, вытер белоснежной салфеткой полные розовые губы и, прищурив от солнца голубые глаза, направился к группе генералов, которые почтительно ждали императора на зеленой лужайке.

На ровном широком поле, сколько мог охватить глаз, выстроились имперские войска — пехота, кавалерия, артиллерия. Сорок тысяч воинов!

Весело колыхались под дуновением лёгкого весеннего ветерка цветные знамёна полков, сверкала на лошадях начищенная до блеска сбруя; чёрными жерлами нацелились в небо пушки. Горнисты стояли наготове, чтобы трубным кличем оповестить всех: «Слу-у-шай! Император в войсках!»

На левом фланге — четыре тысячи наёмных воинов-поляков, приведённых князем Любомирским. Им за службу австрийская казна платила звонкой монетой.

Леопольду подвели коня, и он, ещё совсем не старый, но уже отяжелевший, с заметным усилием поднялся в седло. Одновременно с этим заиграли горнисты. Раздались команды. Затарахтели барабаны.

Всколыхнулись ровные квадраты каре и застыли, словно вытесанные из камня. Блестящая кавалькада придворных и генералов во главе с императором двинулась вдоль фронта.

Из Пресбурга (Братиславы), под стенами которого проходил этот парад, высыпали тысячи людей — посмотреть на необычное зрелище. С колоколен доносился мелодичный звон. Крепость салютовала залпом всех пушек.

Леопольд медленно ехал вдоль строя солдат, при его приближении громко кричавших: «Виват!», — а сам думал о своём. В его сердце кипели разноречивые чувства. Он был горд тем, что за короткий срок сумел собрать и экипировать такое большое войско. Но в то же время его одолевал низменный страх при одной мысли, что турецкое нашествие затопит Австрию раньше, чем ей на помощь придут король польский и немецкие курфюрсты.

Вялый и бездеятельный от природы, ещё не встретив врага, он уже боялся его. С грустью представил себя в роли главнокомандующего: повседневные тревоги и переезды, походы и бои, жизнь без привычной роскоши, окружавшей его в Вене, в императорском дворце… Нет, нет! Это не для него! Ему не нужна слава воина — ему нужен покой, нужна уверенность, что турецкая сабля или татарский аркан не коснутся его шеи, нужны мягкая перина и изысканная кухня, нужно, наконец, внимание молодой жены, императрицы Элеоноры…

Глядя на солдат и представляя, как много их через несколько дней или недель будет лежать здесь мёртвыми, император убеждал себя, что лучше всего немедленно, не ожидая нападения Кара-Мустафы, передать верховное командование войсками кому-нибудь другому, а самому пересидеть это беспокойное время в своей прекрасной благословенной Вене.

Но кому отдать предпочтение? Герцогу Аренбергу? Людовику Савойскому? Графу Штарембергу? Или генералу Капрари?

Нет, ни один из них не годится! Он выберет достойнейшего — герцога Карла Лотарингского, этого мужественного и опытного воина-француза, который поссорился с королём Людовиком и перешёл на австрийскую службу. Война — это его ремесло. Пусть он и руководит войсками! До тех пор, пока не прибудет Ян Собеский, который по договору должен быть главнокомандующим объединёнными силами коалиции. Если он победит — слава так или иначе достанется императору. А если проиграет кампанию — будет на кого свалить вину за поражение…

Раздумывая так и все взвешивая, Леопольд объехал полки и вдруг круто повернул назад. Свита была удивлена: это выходило из рамок церемониала.

А император тем временем остановился перед войсками, подозвал к себе Карла Лотарингского и громко, чтобы слышали не только генералы из свиты, но и солдаты с офицерами, сказал:

— Герцог, майн либер [55], я вручаю вам власть над моим войском. С этой минуты вы — главнокомандующий. В ваших руках — судьба империи!

Карл был поражён неожиданным назначением, но виду не подал. Склонил в почтительном поклоне голову.

— Благодарю за высокую честь, мой император! Все своё умение и свою жизнь я отдам вашему императорскому величеству!

— Виват! Виват! — неслось над войсками.

Леопольд покровительственно похлопал знаменитого полководца по плечу. Потом отъехал с ним в сторону.

— Герцог, приказываю вам выступить с войсками к Нойхойзелю [56] и взять эту крепость, чтобы преградить путь туркам к нашей столице.

— Слушаюсь, мой император!

— А я сегодня отправляюсь в Вену… Желаю вам успеха, майн либер!

— Благодарю, мой император!

4

Они втроём сидели в краковском дворце: король Ян, королева Мария-Казимира и королевич Яков Собеский. Открытые окна выходили в сад. В просторное помещение вместе с потоком ярких солнечных лучей врывался аромат цветущих яблонь.

— Только что получил ещё одно письмо от императора Леопольда с заверением, что он отдаст свою дочь от первого брака за Якова, — сказал король. — Породнившись с императорским домом, наш сын после меня получит полное право на польскую корону… Я — король выборный. Но стану родоначальником наследственной королевской династии Собеских. Польша должна наконец иметь сильную власть! Я отменю право «вето», по которому любой шляхтич-голодранец может своим единственным голосом отклонить самый лучший закон, я буду диктовать сейму свою волю. Если не удастся сделать это мне, сделаешь ты, Яков!

— Слушаюсь, папа! — церемонно поклонился юный Собеский. Слова он выговаривал на французский манер.

— Если мы сообща с Австрией и немецкими княжествами победим султана, эта победа безмерно укрепит моё положение в Польше и среди других стран. Никто уже не посмеет говорить тогда, что я, как двуликий Янус, одновременно смотрю в противоположные стороны и должен благодарить двух господ — короля Людовика за корону, которой увенчан будто бы по его милости, и папу римского как верный сын католической церкви…

— Пан Ян, не вспоминай Людовика, — возразила Мария-Казимира. — Ты ничем ему не обязан. Я не желаю и слышать о нем! Этот скряга пожалел для моего отца маркиза д'Аркена звания пэра Франции, а мне отказал в королевских почестях, когда я навещала свою прежнюю родину.