Путешествие по Сибири и Ледовитому морю (с илл.) - Врангель Фердинанд Петрович. Страница 32

Из числа инструментов для астрономических и физических наблюдений находилось при этом отряде:

Секстантов – 3

Артифициальных горизонтов со ртутью – 3

Карманный секстант – 1

Азимут-компас – 1

Ручных пель-компасов – 3

Термометров:

ртутных – 3

спиртовых – 4

Барометров походных – 2

Инклинатор – 1

Искусственных магнитов – 2.

Государственный Адмиралтейский департамент в составленной для руководства инструкции изложил средства и цель отряда следующими словами:

«Из журналов прежних плавателей по Ледовитому морю видно, что в летнее время, за множеством носимого по оному морю льда, невозможно производить описи на мореходном судне. А как сержант Андреев в 1763 году и титулярный советник Геденштром и геодезист Пшеницын в 1809, 1810 и 1811 годах в весеннее время с удобностью по льду на собаках объезжали и описывали первые Медвежьи острова, а двое последних – Ляховские острова и Новую Сибирь, то и ныне полагается таковыми же способами исполнить высочайшую волю Его Императорского Величества, и первый отряд отправляемой экспедиции назначается для описи берегов от устья реки Колымы к востоку до Шелагского мыса и от оного на север, к открытию обитаемой земли, находящейся, по сказанию чукчей, в недальнем расстоянии».

Экспедиция поступила в полное распоряжение сибирского генерал-губернатора, действительного тайного советника Михаила Михайловича Сперанского.

Оба отряда нашей экспедиции отправились из С.-Петербурга 23-го марта 1820 года и прибыли в Москву 3-го апреля. Здесь отделился я от начальника второго отряда лейтенанта Анжу. Он решился пробыть в Москве со всеми нашими инструментами до установления летнего пути, а я, поручив оставшемуся при нем штурману Козьмину частный присмотр за инструментами, принадлежавшими моему отряду, поспешил с мичманом Матюшкиным в Иркутск, чтобы там немедленно заняться нужными приготовлениями к дальнейшему пути. Для ускорения езды нашей мы взяли с собой только два небольших чемодана с необходимым платьем и бельем и отправились на обыкновенных перекладных.

Разлитие многих рек по эту и по ту сторону Уральских гор крайне замедляло путешествие наше, но вместе с тем, однако, и разнообразило его окружавшими нас видами. Все удолья [91] превратились в огромные вместилища вод и в озера; из них торчали вершины уже зеленевших дерев, представляя взору чудное явление плавучих садов, между которыми, несясь через холмы и горные хребты по хорошим и дурным дорогам, достигли мы, наконец, неизмеримой Сибири.

От Москвы до Иркутска на пространстве 5 317 верст, составляющем едва треть всего протяжения России от запада к востоку, встречали мы несколько раз весну и несколько раз зиму; повернув в сторону на незначительное по сибирскому размеру расстояние, мы могли бы найти столь же легко совершенное лето. В Казани зеленели уже деревья и луга украшались прекраснейшими цветами, а на высотах и в долинах Уральских гор лежал еще глубокий снег.

В окрестностях Тобольска едва пробивалась светло-зеленая трава по отлогим местам, между тем как в романическом Красноярске улыбалась нам роскошнейшая весна, а в Иркутске стояли сады уже в полном цвету. К сожалению, спеша на место нашего назначения, мы только мимолетом удивлялись беспрестанно сменявшимся красотам природы и резким противоположностям всякого рода, которые делались еще более резкими от быстрой езды нашей и от того, что, не в состоянии будучи следовать за постепенным изменением предметов, переносились мы из великолепных чертогов столицы белокаменной Москвы в юрты кочующих тунгусов, из необозримых дубовых и липовых лесов Казани на голые, снегом и льдом покрытые тундры по берегам Алазеи и Колымы. Какая разность в климате, произведениях, населении, физиономии, стран! Какое расстояние между степенью умственного образования жителей столицы и народов кочующих!

Коль скоро перешагнете за Уральский хребет, или, по-тамошнему, Каменный Пояс, следовательно, вступите в Сибирь собственно, вас поражают самым неожиданным образом редкое добродушие и приветливость обитателей этот страны, которую все еще представляют себе столь многие, особенно иностранцы, ужасной холодной пустыней, наполненной злодеями и преступниками. Вместо того путешественник встречает здесь, именно в южной части, роскошную растительность, хорошо возделанные поля, отличные почтовые дороги, большие, хорошо устроенные деревни и совершенную безопасность, какую едва ли можно найти в образованнейших государствах Европы. Везде принимали нас с радушным гостеприимством и бескорыстием и без малейшей задержки тотчас отправляли далее. При перемене лошадей, случалось ли то днем или ночью, вещи наши лежали на большой дороге без всякого присмотра, и часто, при малейшем изъявлении насчет того опасения, нам отвечали простосердечно: «Небось! Тут ничего не украдут».

Мая 18-го приехали мы в Иркутск, и остановились в доме начальника адмиралтейства, лейтенанта М. И. Кутыгина, у которого в продолжение целого месяца, проведенного мной здесь, пользовался я самым радушным гостеприимством. Немедленно явился я к бывшему тогда сибирским генерал-губернатором Сперанскому. Удостоив меня самого лестного приема, он с предупредительной готовностью доставил мне всевозможные пособия к снаряжению и приготовлению всего нужного для нашего дальнейшего путешествия, так что в короткое время успел я запастись всем, что только здесь и отсюда получить было возможно.

Между прочим M. M. Сперанский сообщил мне, по своей благосклонности, всю переписку, веденную им по предмету нашей экспедиции со всеми местными начальствами тех областей, через которые проезжать ей надлежало, как равно и донесения Геденштрома, посещавшего в 1811 году берега и острова Ледовитого моря, приказав мне представить собственное мнение мое обо всем, что казалось бы еще нужным и полезным для лучшего успеха в предприятии нашем. Письменные сведения и личное мое знакомство с Геденштромом, вызванным в Иркутск по распоряжению генерал-губернатора, были для меня весьма важны, ибо я узнал уже здесь, что предстоит мне в Нижне-Колымске и на берегах Ледовитого моря.

Картина стран, покрытых вечным саваном, сотканным из снега и льдов, стран, где, кроме сурового климата, полагал нам непреодолимые препятствия еще недостаток в жизненных потребностях всякого рода, – такая картина была, признаюсь, по крайней мере непривлекательна; впрочем, она не имела никакого особенного влияния на веселую бодрость нашу, с какой, приступив к данному нам поручению, мы взяли для того надлежащие меры.

По прибытии в Иркутск (в первых числах июня) лейтенанта Анжу с прочими к экспедиции принадлежащими чинами и с инструментами, оставили мы 25-го июня столицу Сибири, исполненные признательности и благодарности за участие, дружбу и все приятности, которыми пользовались в ней и которые были для нас тем драгоценнее, что здесь некоторым образом расставались мы с образованным светом, отправляясь года на четыре в льдистые пустыни, где надлежало отказаться от всех приятностей и наслаждений общественной жизни, которыми с избытком пользовались в гостеприимном Иркутске, и особенно в радушном семейном кругу тамошнего губернатора И. Б. Цейдлера.

Июня 27-го прибыли мы все в местечко Качуг, находящееся в 236-ти верстах от Иркутска, на левом берегу Лены, которая отсюда становится судоходной. Тут нашли мы устроенный для нас павозок, большое плоскодонное судно с палубой, и, нагрузив его припасами, заготовленными для нас в Иркутске адмиралтейством, пустились 28-го июня вечером вниз по течению величественной Лены.

Урочище Качуг являет собой нечто похожее на пристань, ибо отсюда сплавляются все купеческие товары и казенные тяжести к разным городам и местам, лежащим по Лене.