Лабиринт фараона - Брюссоло Серж. Страница 22

Но чего больше всего опасался Анахотеп, так это самих богов. Эти бессовестные боги намеревались заставить владык работать, подобно простым феллахам. Мысль о такой возможности мучила его своей дерзостью, оскорбляла. Он никоим образом не собирался, попав в страну мертвых, утратить свои привилегии и спуститься вниз по социальной лестнице.

— В моем возрасте я не собираюсь пахать землю или пасти коз!

— В полях Иалу все по-другому, — старались объяснить ему жрецы с бритыми головами. — Там все вновь становятся молодыми, исчезают телесные болезни. Там тебе опять будет пятнадцать лет, и таким ты останешься навечно.

— Но мое положение! — возмущался Анахотеп. — Кто будет отдавать мне почести?

Это было его больным местом. Его мучила неизбежность стать равным феллахам. Ему часто снились кошмары, в которых он видел себя простым крестьянином, спящим на дырявой циновке, положенной прямо на пол в домишке из сырого кирпича, наполненном ужасными запахами от близко лежащих немытых тел.

Почему поля Иалу были такими неухоженными? Почему сильные мира сего должны были терпеть такие притеснения?

Анахотеп и не думал сдаваться. Он собирался быть воином, защищать свои права. Он не заявится туда с пустыми руками. Одни брали с собой привычную утварь и домашних животных, а он приведет с собой когорту отборных мумифицированных солдат в полном вооружении. И не каких-нибудь деревянных статуэток, нет — настоящих воинов, согласившихся умереть, чтобы последовать за своим господином в загробный мир. Набор, впрочем, уже начался, и десяток молодых восторженных людей без колебания вскрыли себе вены, чтобы идти впереди Анахотепа в его новое жилище. Номарх заставил забальзамировать их, как принцев крови, и приказал положить в их саркофаги все необходимое им оружие. Старик дерзко намеревался объявить войну богам, если только они создадут ему невыносимые условия. Он попросил жрецов составить подробную карту небесных полей и, размышляя над ней, намечал планы будущих битв.

Конечно, десяток солдат — не бог весть что, поэтому следовало призвать других добровольцев… либо организовать их похищение в деревнях. Силой доставить здоровых парней, обучить их военному делу в тайном лагере в пустыне, потом, по окончании подготовки, поручить главарю убийц отравить их ночью. После чего их забальзамируют на месте во избежание слухов, и все будет шито-крыто.

Да, это была хорошая идея. Он отдал приказ главному визирю приступить к ее выполнению. И ему уже доложили, что подготовка будущих воинов его загробной армии идет полным ходом.

Окруженный когортой солдат-призраков, Анахотеп будет спокоен. А, располагая отборным войском, он станет единственным умершим в полях Иалу, который не поддастся детским капризам богов. Обрабатывать землю? Таскать чаши с солью с одного берега реки на другой? Посмотрим! Нет, он будет отдавать приказы, как делал это в земной жизни.

— Пошевеливайтесь, жеребятки, — понукал старик своих поводырей. — Мне нужно встретиться с одним другом. Попроворнее, порезвее… Ваши маленькие икры двигаются с такой грацией. Резвей! Хоп, хоп! Я угощу вас медовыми пирожками и засахаренными стеблями папируса.

Обнаженные мальчики дрожали от холода. Младший от усталости еле держался на ногах. Чтобы подогнать их, номарх вонзил ногти в их плечи. От укола серебряных накладок, покрывавших пальцы фараона, мальчишки подпрыгнули. Анахотеп подтолкнул их в проход, огибавший погребальное сокровище. В самом его конце находилась дверь, защищенная формулой заклятия, вырезанной над дверным ригелем.

Надпись сообщала, что переступившему порог мужчине бог вырвет ноги и руки, вынет у него из груди сердце и бросит собакам. А с детьми случится несчастье: они разобьют голову о камень. Жену же изнасилуют варвары и уведут в рабство в поганую страну, где люди варят пищу в кипящем молоке. Тот, кто прочитает это предупреждение — если только он не столь же глуп, как житель страны Куш, — немедленно повернется и забудет, что приходил сюда.

— Подождите меня здесь, — велел Анахотеп мальчикам. — Вы можете немного передохнуть.

Мальчики повалились на причудливые подушки, брошенные среди кучи разнородных предметов, а старик толкнул двустворчатую дверь из акации, ведущую в другую комнату.

Тяжелый застоявшийся воздух, наполненный запахом тела спящего человека, ударил ему в нос, заставив поморщиться.

Комната, обставленная с большой роскошью, как две капли воды походила на его собственные покои, с той лишь разницей, что в нее не проникал свежий воздух, а окна на стенах были нарисованы.

На кровати, ножки которой изображали четырех сыновей Гора, спал старик. Он храпел и время от времени пускал ветры, а его лицо было удивительно похоже на лицо номарха: их можно было принять за близнецов.

На самом же деле это был прибывший из деревни крестьянин по имени Томак, которого Анахотеп встретил тридцать лет назад во время одной карательной экспедиции против бедуинов. Этот мужчина, бедный феллах, удивительно походил на номарха. Вначале Анахотеп умилился, а потом сообразил, какую выгоду можно извлечь из такого сходства.

Зная, как ненавидят его народ и вельможи, он вдобавок ко всему опасался дворцовых заговоров, имеющих целью его убить. Так что двойник оказался ему очень полезен: он мог выставить его перед народом, если вдруг придется предстать перед ним. И этот человек вместо него должен будет дышать отвратительным запахом простых людей. Это соображение был решающим, так как каждое появление перед народом было для него мукой, которую он переносил с большим трудом.

Но Томак мало чем отличался от обезьяны; удастся ли его натаскать, как дрессированных павианов, которые в деревнях лазили на деревья за плодами инжира? Эта идея его позабавила. В течение пяти лет он держал крестьянина взаперти в одной из крепостей в пустыне, пригласил к нему лучших учителей, отпаивал пивом и вином, откармливал и присылал ему женщин. Когда Томак научился читать, писать и приобрел величественную осанку, Анахотеп под большим секретом привез его к себе, убил его учителей и поселил своего двойника в одном из подвалов дворца.

Томак был недалек, любил вкусно поесть, отличался удивительной ленью и больше всего на свете любил спать и развратничать. Двадцать пять лет он заменял Анахотепа во время всех его выходов к народу. Став жертвой нескольких покушений, он получил три удара кинжалом: два в грудь и один в живот.

И всякий раз после покушения Анахотеп сразу же появлялся на публике, чтобы показать народу, что он неуязвим как фараон и никто не может его уничтожить. Подобные «молниеносные» исцеления производили впечатление, и в глазах всех он стал номархом, которому не страшны были лезвия кинжалов и бунтовать против которого не имело смысла.

Томак же после каждого покушения оказывался на краю смерти, но, будучи здоровее Анахотепа, через несколько недель вновь вставал на ноги, готовый играть свою роль.

Номарх приблизился к кровати, покрытой шкурами олененка и пантеры. Двойной запах заставил его отшатнуться. Ему пришлось приложить к носу платок, пропитанный соком теребинта, чтобы не потерять сознания.

С годами сходство между двумя мужчинами еще больше увеличилось, хотя Томак был гораздо здоровее своего хозяина. Чтобы их труднее было различить — даже в бане, — Анахотеп надрезал себе кожу в тех же местах, что и у Томака. Эти неглубокие ложные раны были зашиты нарочито небрежно, чтобы казаться более серьезными, чем были на самом деле.

Анахотеп ненавидел Томака, находя его уродливее и старее, чем он сам. Он злился на него, видя в нем себя самого. А полированные медные зеркала вполне могли и врать.

Только главный визирь, глава жрецов Гора и дворцовый врач были посвящены в этот обман. Они всячески изощрялись, выдавая за номарха его двойника. Кстати, к такой уловке часто прибегали фараоны и другие цари. Некоторые из них даже имели по несколько двойников, рассылая их в разные концы страны, чтобы враги не знали, где в настоящее время пребывает истинный суверен.