Пляски теней (СИ) - Клецко Марина. Страница 14
– Батюшка, – жаловалась она мужу, – это что же делается? Что творится? Шумят под нашими окнами, под благословение к тебе не подходят, шашлыки по пятницам жрут!
– Да полно тебе, матушка, – отмахивался отец Петр. – Своих что ли дел нет, чужими заниматься!
– Спать по ночам перестала, скажешь тоже, чужими!
– Я сплю, и ты спи.
– Тетки незнакомые по двору в шортах ходят, а тебе все нипочем!
– Какие же незнакомые? Наталья – врач городской, ты к ней сама намедни забегала, Катя – дочь ее, девица на выданье, спокойная и степенная, Александр по охотничьим делам с Николаем общается.
– А ты благословлял их приезжать? Самовольство это!
– Как же я благословлю их, если они не спрашивают? Заочно?
– Смейся, смейся! Судьба твоего сына тебя совсем не волнует?
– Причем тут Николай?
– Николай причем? Ты совсем глаза потерял, не видишь, что в его доме творится?
– Что?
– Свальный грех!
– С кем? С городскими врачами?
– А то и с врачами! Ей что врач, что колхозник!
– Матушка, брось ты воду баламутить!
– Батюшка, женское сердце зорко. Ты, действительно, не видишь, как на Машку врач городской смотрит?
– Как?
– Плотоядно, и взгляд у него блудливый! Хороший был человек, степенный, а тут такое нутро показывает – жуть! И Машка вся трепещет, его видя.
– Не придумывай ерунду! Всю прошлую неделю ты меня прихожанкой донимала, той, которая на исповеди у меня засмеялась. Тоже блудливый взор у нее усмотрела… Теперь вот на Машку набрасываешься. Ты Машку не тронь. На ней все держится.
– Ну-ну… Заступайся за нее! Тоже мне, заступник выискался! Посмотрим, что дальше будет. Только от твоей мягкости как бы нам всем плакать не пришлось.
«Матушка что-то совсем разошлась. Выдумывает невесть что. О смягчении нравов нужно будет помолиться», – подумал отец Петр.
Однако, какими бы не были безудержные фантазии попадьи, в них была своя доля правды. В Маше, действительно, многое изменилась, словно ее прежняя жизнь отвернулась и увела с собой все выдуманное, иллюзорное. Осталась только правда, и эта правда была связана с новыми чувствами, которые обрушились на Машу, когда она, казалось бы, уже ничего не ждала от жизни.
ГЛАВА 14
ИНЬ – ЯНЬ
Было начало апреля, а в мягком воздухе уже вовсю чувствовалось дыхание весны. И деревья, и влажная пахучая земля, и небо, пронзительно голубое, высокое, с уходящим ввысь солнцем – все это будоражило, наполняло безудержной радостью.
Деревенские ребятишки весело шлепали по грязным лужам, устраивали запруды и пускали по воде крохотные лодочки, сделанные из сосновой коры. Неугомонный Игорек тоже пропадал на улице целыми днями. Грязный, промокший, с ободранными коленками, он возвращался домой лишь к вечеру и, захлебываясь, рассказывал о том, как звонко, рассыпаясь на тысячи сверкающих осколков, трескается ледяная корка у края ручья, как весело стучит дятел, как рыжие белки скачут с ветки на ветку, и не просто скачут, а почти что летают, растопырив свои крохотные лапки, и как здорово будет, когда наконец-то из города приедет его друг Пашка, и они вместе придумают что-нибудь эдакое, небывалое! Может, возведут крепость. Из веток. А может, даже построят вигвам. Настоящий! Индейский!
Паше затея Игорька пришлась по душе. Несколько дней они искали подходящее место. Тщательно исследовав окрестности, остановили свой выбор на большой поляне. Лучшего места и придумать нельзя! С одной стороны протекал ручей – отличная преграда для врагов, ведь должны же у настоящих индейцев быть враги! С другой, вдали, метров в двухстах, с тыла, возвышался дом Игорька – тоже надежная защита от нападения. А в центре поляны, растопырив кривые ветки, стоял большущий колючий куст. Он надежно скрывал костер, на котором мальчишки собирались кашеварить. Паша для этого даже притащил из дома небольшой ржавый котелок и две алюминиевых ложки.
Целый день не покладая рук ребята трудились: стащили срубленные ветки к кусту, соорудили из них каркас вигвама, плотно перевязали каждую опору пеньковыми веревками, накидали сверху лапника, и наконец-то жилище воинов, увенчанное яркой синей ленточкой – флагом деревенских индейцев – было готово. Уже совсем стемнело, когда мальчишки, уставшие, грязные, с поцарапанными руками и ссадинами на коленках, но чрезвычайно довольные, вернулись домой. На завтра было много планов: во-первых, сделать стрелы, лук, во-вторых – притащить в вигвам мешок картошки и побольше хлеба, ну, и, в-третьих, самое важное и ответственное, – набрать достаточное количество веток, ведь завтра предстояло возводить настоящую крепость!
Утром, едва солнце появилось на горизонте, мальчишки поспешили к новому жилищу. Поляна все так же освящалась солнцем, огромный зловещий куст все так же возвышался в центре поляны, но рядом с ним, там, где еще вечером стоял шалаш, было пусто. Мальчишки смотрели во все глаза. Не может быть! Где же вигвам? Игорек протер глаза, зажмурился и вновь посмотрел на то место, где должна возвышаться постройка – ничего! Ни единого следа вчерашнего дня! Ни одной, даже случайно оброненной веточки! Мальчишки растерянно переглянулись: что за чертовщина?
– Это что вы здесь натворили? – услышали они крик спешащего к ним отца Петра. Полы его черной султаны развевались, он махал руками и напоминал огромного ворона, несущегося к своей добыче. – Мало того, что на моей земле устроили игрище, мало того, что самовольничаете, без благословения затеяли нелепые игры – продолжил он, приблизившись к оторопевшим мальчишкам и чуть отдышавшись, – еще и деревья порубили! Я, пожилой человек, должен был полночи разбирать ваши завалы!
Ребята ошалело глядели на разгневанного священника. Не совсем понимая смысл его яростной речи, они, тем не менее, уже чувствовали крах своих планов. Не будет ни вигвама, ни сражений, ни запеченной в костре картошки – ничего этого не будет.
– Вы что, хотите, чтобы вся окружная голытьба здесь ошивалась? В вашем шалаше ночные пьянки начнутся и еще черт знает что! – гремел священник, устрашающе поводя горящими глазами. – Чтобы впредь духу вашего здесь не было, хулиганье! А с твоей мамой, Игорь, – зловеще проговорил отец Петр, – я буду говорить отдельно. Султана резко развернулась, батюшка обдал мальчишек терпким запахом ладана и понесся прочь.
Паша испуганно покосился на друга. Робкий от природы, он совсем стушевался. Его плечи вздрагивали, на глазах появились слезы. Паша всхлипнул, махнул Игорьку рукой: чего уж, все понятно, все понятно… нельзя, нельзя, а какой был большущий вигвам, с синей ленточкой на верхушке, эх! … и побрел домой.
– Игорек, что случилось? – спросила Маша, увидев заплаканного сына.
Мальчик сбивчиво рассказал о том, что произошло на поляне. Маша прижала Игорька к себе: ничего, ничего, все образумится, сделаете новый шалаш, обязательно… еще красивее и выше, и я помогу…и папа поможет, но Игорек продолжал всхлипывать: теперь Паша никогда не придет ко мне в гости, не будет со мной дружить, и вигвама у нас никогда больше не будет, потому что Паша всегда боялся дедушку, боялся даже в гости ко мне приходить, я еле-еле его уговорил, а теперь уж точно… зачем я ему нужен с таким злым дедушкой?
Вечером того же дня Маша попыталась поговорить со свекром.
– Это моя земля, на меня оформлена по закону, – он удивленно пожал плечами. – Мальчишки, не спросив разрешения, устроили черт-те что!
– Батюшка, нельзя же так!
– Что значит нельзя? К порядку призывать нельзя? А что можно? Распускать детей?
– Да как-то мягче, наверное, нужно. По любви…
– Сама не ведаешь, что говоришь. Причем тут любовь? Распущенные дети. Баловство одно! Мне что, потакать их прихотям? Лет сто назад их бы выпороли за такое ослушание, а теперь, ишь, на слова обижаются!