Самый жестокий месяц - Пенни Луиз. Страница 53

– Настоящая семейка, – сказал Гамаш, садясь на скамью рядом с доктором Харрис.

– Смотрите, что я нашла.

Доктор Харрис разжала кулак, и Гамаш увидел на ее ладони крохотное яичко. Голубое яичко дрозда, но на самом деле не совсем яичко дрозда. Оно было так замысловато расцвечено зеленым и розовым, что Гамашу пришлось надеть свои полукруглые очки, чтобы по достоинству его оценить.

– Где вы его нашли?

– Прямо здесь, под скамейкой. Можете себе представить? Оно деревянное, кажется.

Она протянуло ему яичко. Гамаш поднес его поближе и разглядывал, пока не заболели глаза.

– Прекрасная работа. Откуда оно взялось?

Доктор Харрис покачала головой:

– Это место… Как вы для себя объясняете деревню вроде Трех Сосен, где поэтессы выгуливают уток, а предметы искусства падают с небес?

При упоминании небес оба посмотрели на грозовую тучу, которая почти наполовину закрыла небо.

– Я бы не ждал, что здесь появится целая плеяда Рембрандтов, – заметил Гамаш.

– Пожалуй. Уж скорее абстрактных, чем классических.

Гамаш рассмеялся. Доктор Харрис нравилась ему.

– Бедняжка Рут. Знаете, она мне сейчас улыбнулась.

– Улыбнулась? Вы думаете, она умирает?

– Она – нет. А вот та малютка – да.

Доктор Харрис показала на меньшую из уточек, которая с трудом шла по траве к пруду. Они сидели на скамье и наблюдали. Рут подошла к хромающему птенцу и очень медленно пошла рядом. Они шли вдвоем, хромая, как мать и дитя.

– Итак, что убило Мадлен Фавро, доктор?

– Эфедра. В ее организме обнаружена эфедра в количестве, в пять-шесть раз превышающем допустимое.

Гамаш кивнул:

– Это данные токсикологии. Могла она получить эту дозу за обедом?

– Скорее всего. Эфедра действует довольно быстро. Подсунуть это ей в еду было не так уж трудно.

– Но это еще не все, – сказал Гамаш. – Не у всех умирающих от эфедры на лице выражение ужаса.

– Верно. Вы хотите узнать, что ее убило на самом деле?

Гамаш кивнул.

Шарон Харрис оторвала взгляд от его сильного спокойного лица и кивком показала на склон холма:

– Вот что ее убило. Старый дом Хадли.

– Да ладно, доктор. Дома не убивают, – как можно убедительнее произнес Гамаш.

– Дома, может, и не убивают, но страх – вполне. Вы верите в призраков, старший инспектор?

Он не ответил, и доктор Харрис продолжила:

– Я врач, ученый, но мне приходилось бывать в домах, где было так страшно – волосы дыбом. Меня приглашали в гости в весьма достойные дома. И даже в новых домах, случается, господствует чувство страха. Ощущаешь присутствие чего-то.

Она всю дорогу спорила сама с собой по этому поводу. Стоит ли говорить ему все? Стоит ли признаваться в своих страхах? Но она знала, что должна это сделать. Чтобы он смог найти убийцу, она должна «исповедоваться» перед ним. И еще она знала, что никакому другому чину Квебекской полиции она не сказала бы об этом.

– Вы верите в дома, посещаемые призраками? – спросил Гамаш.

Доктор Харрис снова стала одиннадцатилетней девочкой, которая пробиралась по сосновому лесу к дому Трембли. Место это, заброшенное, темное, мрачное, находилось в самой чаще.

«Здесь когда-то убили человека, – прошептала ей на ухо подружка. – Мальчишку. Его задушили и зарезали».

Она слышала, что парнишку избил до смерти его дядюшка, но кто-то другой сказал, что тот умер от голода.

И вот убиенный продолжал бродить там, оставался на том же месте. Ждал. Ждал возможности захватить тело какого-нибудь другого парнишки. Чтобы снова стать живым и отомстить за свою смерть.

Они подобрались к дому на несколько ярдов. Стоял вечер, темный лес смыкался вокруг них, и все знакомое и привычное стало пугающим. Потрескивали ветки, слышались чьи-то приближающиеся шаги, какие-то скрипы, и маленькая Шарон Харрис бросилась наутек. Дрожа от страха, она бежала через лес, и сосны протягивали свои лапы и царапали ей лицо, а за спиной она слышала тяжелое дыхание. Кто это был – ее подружка, которую она оставила в чаще? Или мертвый мальчик, пытавшийся ее догнать? Она чувствовала его холодные руки на своих плечах, он отчаянно хотел забрать ее жизнь.

Чем быстрее она бежала, тем страшнее ей становилось, и наконец она со слезами продралась сквозь деревья, охваченная ужасом – и одна.

Даже сегодня, глядя на себя в зеркало, она видела крохотные шрамы, оставленные ветками и ее страхом. И еще она помнила, что в тот вечер бросила подругу там, в лесу, – пусть призрак забирает ее, а не Шарон. Конечно, ее подруга, тоже вся в слезах, выбежала из леса через несколько секунд. И они обе знали, что мертвый мальчик и в самом деле украл кое-что. Он украл доверие между подругами.

Шарон Харрис готова была поверить, что некоторые дома облюбованы призраками, но она ни капли не сомневалась в том, что к некоторым людям призраки точно наведываются.

– Верю ли я, что бывают дома, посещаемые призраками, старший инспектор? Вы меня об этом спрашиваете? Меня, врача и ученого?

– Да, спрашиваю, – улыбнулся Гамаш.

– А вы в это верите?

– Ну, вы же меня знаете, доктор. Я во все верю.

Она подумала несколько мгновений, потом решилась – а какого черта!

– Да, это место посещают призраки. – Ей и уточнять не нужно было, они оба знали, о чем она говорит. – Каким образом они это делают, я не ведаю. Мадлен Фавро знала, но за это знание она поплатилась смертью. Что касается меня, то я не очень хочу это выяснять.

Некоторое время они сидели молча в самом центре мирной деревни. Пока они говорили о призраках, демонах и смерти, люди поблизости выгуливали собак, разговаривали и работали в саду. Гамаш ждал, когда доктор Харрис снова заговорит, и наблюдал, как Рут пытается заманить крохотные пушистые шарики в пруд.

– Сегодня днем я поискала информацию про эфедру. Ее получают из… – она вытащила блокнот из кармана, – голосеменного кустарника.

– Это растение, верно? – спросил Гамаш.

– Вы уже знаете?

– Агент Лемье мне сказал.

– Кустарник этот растет повсюду. Это старомодное малоэффективное средство, антигистамин. Китайцы знали о нем много веков назад. У них оно называется ма хуань. Потом фармакологи узнали о его свойствах и стали готовить эфедрин.

– Вы говорите, что оно растет повсюду…

– Хотите знать, растет ли оно здесь? Растет. Вон одно.

Она показала на громадное дерево на лужайке. Гамаш встал и подошел к нему, нагнулся, подобрал кожистый коричневый листик, упавший осенью.

– Это дерево гинкго, – сказала доктор Харрис, подошла к Гамашу и тоже подняла листик. У него была необычная форма, больше напоминавшая веер, чем классический лист; толстые прожилки были похожи на связки. – Оно принадлежит к семейству голосеменных – я уже говорила об этом.

– Кто-то мог сделать из этого экстракт эфедры? – Гамаш кивнул на лист.

– Я не знаю, из чего получают экстракт – из листьев, коры или чего-то другого. Но я точно знаю, что принадлежность к тому же семейству не гарантирует наличия в нем эфедры. И как я уже сказала, сочетания эфедры и испуга было бы недостаточно.

Они развернулись и направились назад к скамейке. Гамаш потер лист пальцами, ощущая прожилки.

– Должно было случиться что-то еще? – спросил он.

– Должно было существовать что-то еще, – кивнула доктор Харрис.

– Что именно? – спросил Гамаш, надеясь, что ответом не будет «призрак».

– Мадам Фавро должна была страдать болезнью сердца.

– И она страдала?

– Да, – ответила доктор Харрис. – По данным вскрытия, у нее была крайне серьезная болезнь сердца, почти наверняка спровоцированная раком груди.

– Рак груди может спровоцировать болезнь сердца?

– Не рак, а его лечение. Химиотерапия. Рак груди у молодой женщины бывает такой агрессивный, что доктора используют большие дозы химии, чтобы его купировать. Женщин обычно консультируют перед лечением, но выбор тут очевиден: пережить несколько трудных месяцев, потерять волосы, рисковать болезнью сердца или почти наверняка умереть от рака груди.