Цвет пурпурный - Уокер Элис. Страница 25

Почему они говорят, что я буду женой вождя? — спрашивает Оливия.

Ничего лучшего не могут придумать, — говорю ей.

Вождь толстый, с лоснящейся кожей и прекрасными зубами, только очень уж большими.

Ты вырастешь и станешь настоящей христианкой, говорю я ей. Будешь работать на благо нашего народа. Станешь учительницей или сестрой милосердия. Поедешь путешествовать. Узнаешь много людей, гораздо более замечательных, чем этот вождь.

А Таши? — спрашивает она меня.

И Таши тоже, ответила я.

Сегодня утром Коринна мне сказала: Нетти, чтобы не сбивать с толку людей, нам надо называть друг друга сестрами, а Самуила братом. До некоторых из них никак не доходит, что ты не жена Самуила. Мне это не нравится.

Почти с момента нашего приезда сюда я заметила в Коринне перемену. Не то чтобы она больна. Работает она не меньше, чем обычно. Она по-прежнему милая и добрая. Но иногда мне кажется, что ее что-то гложет, как будто дух ее борется с каким-то искушением.

Ладно, сказала я, хорошо, что вы мне это сказали.

И не позволяй детям называть тебя мама Нетти, даже в игре, добавила она.

Это меня немного задело, но я ничего не сказала. Дети и вправду называют меня иногда мама Нетти, но это потому, что я много с ними вожусь. Однако я никогда даже и не пытаюсь заменить им Коринну.

И вот еще что, говорит она. Нам надо перестать занимать друг у друга одежду.

Она-то у меня ничего никогда не занимала, поскольку у меня ничего нет, а вот я все время беру у нее что-нибудь поносить.

У вас все в порядке? — спросила я.

Она сказала, да.

Как бы я хотела, Сили, чтобы ты видела мою хижину. Мне она так нравится! В отличие от нашей школы, которая квадратная, и церкви, которая вообще без стен, моя хижина круглая, у нее есть стены и круглая крыша из листьев. От стенки до стенки в ней двадцать шагов. На глиняных стенах я развесила тарелки, коврики и куски ткани с узором племени олинка. Люди олинка славятся своими материями, которые они ткут вручную из хлопка, и красят ягодным соком, особой глиной, индиго и древесной корой. Посередине моей хижины стоит парафиновая походная плитка. Еще у меня есть походная кровать с сетчатым пологом от комаров, почти как у невесты, лампа, табуретка и маленький письменный стол, на котором я пишу тебе письма. А на полу чудесные половики из тростника. Вот такой у меня очень милый и уютный домик. Но мне не хватает окна! Ни у одного дома в деревне нет окон, и, когда я заговорила с деревенскими женщинами об окнах, они дружно засмеялись. Видимо, в дождливый сезон смешно даже мечтать об окнах, но я решила, что обязательно добьюсь, чтобы мне сделали окно, пусть даже у меня на полу будут лужи во время дождей.

Я бы все отдала за твой портрет, милая Сили. У меня в чемодане есть всякие картинки, которые нам надарили в миссионерских обществах в Америке и в Англии. На этих картинках Иисус Христос, апостолы, Мария, Распятие, Спик, Ливингстон, Стенли, Швейцер. Может быть, когда нибудь я их повешу, но однажды я примеряла их к своим коврикам и тканям, и они нагнали на меня тоску, так что я их сразу все убрала. Даже картина с Христом, которая везде хороша, здесь выглядит как-то странно. У нас, конечно, они все есть в школе, и картинок с Иисусом много в церкви за алтарем. Я думаю, этого достаточно, Правда, в хижине у Самуила с Коринной висят картинки и реликвии (кресты).

Твоя сестра Нетти.

Только что приходили мать и отец Таши. Им не нравится, что их дочка проводит столько времени с Оливией. Она изменилась, сказали они, стала тихой и задумчивой. Она не похожа на себя, в нее вселился дух ее тети, которую продали торговцу на побережье, потому что она не хотела жить, как живут все в деревне. Она отказалась выходить замуж за того, кого ей назначили. Не кланялась вождю. Лежала целый день, щелкала колу и смеялась.

Они спросили, почему Таши с Оливией сидят в хижине, в то время как другие девочки помогают своим мамам. Что они там делают?

Таши ленится работать по дому? — спросила я.

Отец посмотрел на мать. Нет, наоборот, сказала она, Таши работает больше, чем другие девочки ее возраста. И быстрее справляется с домашними делами. Но это только потому, что она хочет скорее идти к Оливии. Она запоминает все, чему я ее учу, как будто ей уже все известно, но эти знания не западают ей в душу.

Мать выглядела испуганной и смущенной.

Отец был рассержен.

Ага, подумала я, значит, Таши чувствует, что ей эти знания не пригодятся, потому что ее ждет другая жизнь. Но вслух я этого не сказала.

Мир меняется, сказала я. Он теперь не только для мужчин и мальчиков.

Наши женщины пользуются уважением, сказал отец. Мы не позволяем им скитаться по свету, как скитаются американки. За женщинами олинка всегда есть кому присмотреть. На это есть отец. Если не отец, то дядя. Не дядя, так брат или племянник. Не обижайся, сестра Нетти, но наши люди жалеют таких, как ты, отверженных и оказавшихся в незнакомом мире, где они одни и некому за них постоять.

Итак, я вызываю у этих людей, и у мужчин, и у женщин, жалость и презрение, подумала я.

Не надо думать, что мы простаки, сказал отец. Мы понимаем, что в других местах женщины живут не так, как наши. Но мы не хотим такой жизни для наших детей.

Жизнь меняется даже здесь, в Олинка, сказала я. Например, мы здесь.

Он плюнул на землю и сказал: а кто вы такие? Трое человек с двумя детьми. Настанет дождливый сезон, и кто-нибудь из вас, может быть, умрет. Ваши люди недолго выдерживают в нашем климате. Если не умрете, то заболеете и потеряете силы. Да-да. Мы все это уже проходили. Вы, христиане, приезжаете сюда, пытаетесь что-то изменить, потом начинаете болеть и возвращаетесь назад в Англию или куда там еще. Только белый торговец на побережье есть всегда, но не один и тот же из года в год. Мы знаем, потому что мы посылаем им женщин.

Таши умная девочка, сказала я. Она могла бы стать учительницей. Или медицинской сестрой. Она могла бы многое сделать для жителей деревни.

Здесь нет места таким женщинам, сказал отец.

Тогда нам нужно уехать, сестре Коринне и мне, сказала я.

Нет, нет, сказал он.

Значит, надо учить только мальчиков? — спросила я.

Согласен, ответил он, как будто мой вопрос был предложением.

У здешних мужчин есть манера говорить с женщинами, которая приводит мне на память нашего папашу. Они слушают ровно столько, сколько им надо времени, чтобы сообразить, какое отдать приказание. Они даже не смотрят на женщин, когда те с ними говорят. Наклонят голову и смотрят в землю. Женщины тоже не «смотрят мужчине в лицо», как у них принято говорить. «Смотреть мужчине в лицо» считается бесстыдством. Они обычно смотрят куда-то в ноги. Мне ли их осуждать? Мы тоже так себя вели с нашим папой.

В следующий раз, когда Таши появится у ваших дверей, отправьте ее прямиком домой, сказал ее отец, и тут он улыбнулся. И пусть ваша Оливия с ней пойдет. Узнает, для чего нужны женщины.

Я тоже в ответ улыбнулась. Оливия действительно должна знать, как применять свое образование в жизни, куда бы она ее ни забросила, подумала я. Его приглашение даст ей такой шанс.

До свидания, милая Сили, до следующего письма от жалкой отверженной женщины, за которой некому присмотреть и которая, может быть, умрет в ближайший дождливый сезон.

Твоя любящая сестра Нетти.

Сначала из леса раздавался глухой непонятный шум. Как будто вдалеке происходило какое-то движение. Потом стало слышно, как рубят и таскают деревья. Временами пахло дымом. Теперь же, по прошествии двух месяцев, во время которых мы все по очереди болели, то я, то дети, то Коринна, мы с утра до вечера слышим грохот падающих деревьев, скрежет и вой. Дымом пахнет каждый день.

Сегодня на вечернем уроке один мальчишка, только войдя в класс, выпалил: Дорога подходит! Дорога подходит! Он охотился с отцом в лесу и видел ее собственными глазами.