Штрафбат. Миссия невыполнима - Кротков Антон Павлович. Страница 45

По вечерам заведение напоминало ковчег – плавильный котёл истории, в котором за одним столом могли сидеть недавние заклятые враги. Здесь бывшие полковники гитлеровских люфтваффе летали в одном экипаже с капитанами британских королевских ВВС и говорили друг другу «ты».

Нередко можно было видеть весело пьющую компанию, состоящую из бывшего эсэсовца и двух французов, один из которых в годы немецкой оккупации сражался в рядах Сопротивления, а второй, напротив, активно сотрудничал с гитлеровцами. И это ничуть не мешало «маки» [12] и коллаборационисту, забыв о прошлых счётах, мирно обсуждать закончившийся полёт или знакомую проститутку из «Салона Мэри», призывая в свидетели немецкого камрада [13]. Национальность, цвет кожи, политические пристрастия значения не имели. Важны были только профессиональный уровень и способность работать в команде.

В наёмнических ВВС служили десятка три кубинцев. Эти летчики имели богатый боевой опыт. Большинство из них участвовало в неудачной высадке контрреволюционеров на Остров свободы в 1961 году. Многие из тех, кто не был сбит, прикрывая десант в Заливе свиней, оказались затем не удел. Найти работу лётчику-эмигранту в США было не просто. Поэтому они хватались за любую возможность «подхалтурить». Один из кубинцев рассказал Борису, что во время неудавшегося вторжения на Кубу он командовал эскадрильей В-26. А сюда приехал, чтобы продолжить борьбу с коммунистами. Пусть даже у них здесь другое обличье. Ну, а кроме того, завербовавшее наёмника ЦРУ обещало ежемесячно начислять на его банковский счёт 800 долларов сверх того, что ему будет платить местный диктатор.

– Это очень выгодный бизнес. В Штатах же я в лучшем случае получу место разнорабочего на стройке или заправщика на бензоколонке. Мой отец был богатым землевладельцем. Но после бегства Батисты [14] и прихода к власти красных я лишился всего. Откровенно говоря, в Штатах я человек второго сорта – эмигрант, к тому же цветной. Но тут в Африке я уважаемый сеньор.

Кубинец многозначительно посмотрел на кубики льда на дне своего стакана с колой, слегка встряхнул ими и ухмыльнулся:

– Вся прелесть в том, что в этом адском пекле все мы для местных, как эти кубики льда, белые господа с севера, роскошь, которую они могут позволить себе за очень хорошие деньги…

Столь необычные встречи происходили у Бориса почти каждый вечер. Многие относились к нему с доверием. Нефёдов и в самом деле чувствовал себя своим в новом обществе. Быстро адаптироваться к службе в легионе ему помогло то, что он никогда не принадлежал к числу тех, кого принято называть «сапогами». То есть никогда не являлся узколобым фанатичным служакой. Будучи всегда готовым защищать интересы Родины, где она прикажет, Борис вместе с тем позволял себе свободно думать и анализировать происходящее. Случалось, что его мнение расходилось с линией руководства страны и партии. В таких случаях, не изменяя приказу и офицерскому долгу, Анархист старался минимализировать своё участие в неправедном деле. Такой менталитет позволял Нефёдову всегда гибко реагировать на перемены.

Наступил момент, когда Борис поймал себя на мысли, что перестал видеть в сослуживцах недавних смертельных врагов. Таково уж, видимо, свойство нормальной человеческой психики, что она в интересах быстрой адаптации к новой среде блокирует негативные воспоминания. Ведь если бы Нефёдов продолжал искать среди новых сослуживцах того фрица, что убил его закадычного дружка под Сталинградом или расстреливал с бреющего полёта толпы наших беженцев в Белоруссии и на Украине, то он просто не смог бы нормально работать, а думал бы лишь о мести.

Ради дела необходимо было разглядеть в бывших врагах что-то достойное уважения. Оказалось, что на уровне простых солдат разница между бывшими противниками была не столь уж принципиальной. В первую очередь каждый лётчик, будь он немец, француз, итальянец или американец, сражается за своих товарищей по экипажу, звену и эскадрилье, а уж затем за ордена, славу и, наконец, за навязанные ему политические цели. Большинство немецких пилотов, прошедших Вторую мировую войну, не являлись убеждёнными нацистами. Они просто выполняли свой долг перед Родиной, испытывая чувство гордости за принадлежность к элитному роду войск и прославленную эскадру. Всё это, как профессионалу, Нефёдову было вполне понятно.

Вообще ветеранов люфтваффе здесь, в легионе, было достаточно много. После войны сотни уцелевших в боях немецких лётчиков искали себе новое профессиональное применение. Возрождённые ВВС Западной Германии не могли предоставить работу всем желающим. Зато воздушных «экспертов» с удовольствием нанимало правительство стран третьего мира, комплектуя собственные ВВС первоклассными кадрами.

Даже ведущие германские авиаконструкторы, такие как Вилли Мессершмитт и Курт Танк, создатель знаменитого истребителя «Фокке-Вульф-190», после войны мотались по миру как странствующие пилигримы, предлагая свои услуги любому, кто готов заплатить. Мессершмитт нашёл работу лишь в Испании, которой продолжал править коричневый диктатор Франсиско Франко, которому нацистский «Легион Кондор» когда-то помог разбить красных республиканцев.

Танк же проектировал истребитель для аргентинских ВВС, потом создавал боевые самолёты для Индии и Египта. В родной же Германии ни одна фирма не хотела компрометировать себя связью с авиаконструкторами, запятнавшими себя работой на Гитлера.

У лётчиков были схожие проблемы. По-настоящему они были нужны лишь всевозможным «банановым диктаторам». С их приходом обычно класс местных военно-воздушных сил резко повышался. Поэтому опытных немецких легионеров очень ценили.

Борис тоже не мог не отдавать должное бывшим противникам. Они разительно отличались от мальчишек, которые после первого боевого вылета вылезают из искорёженного самолёта с зелёными лицами и мокрыми штанами, а через неделю куда-то испаряются и о них сразу все забывают. Поэтому вербовщики предпочитали нанимать старичков. Если ты в военных лётчиках 20–30 лет и жив-здоров, значит, ты тот самый один из десяти новичков, который доживает до зрелости и мастерства. Недаром во время Второй мировой войны у немцев был самый высокий процент лётчиков, погибших при обучении. Если в боях люфтваффе потеряли 70 030 (данные на 31 декабря 1944 года, потом начавшийся хаос отразился на архивах) членов лётных экипажей, то при обучении – 10 558. То есть на каждых семерых молодых выпускников лётных училищ приходился один погибший курсант. Как тут не вспомнить старую присказку прусских фельдфебелей: «Семерых новобранцев забей, но одного хорошего солдата поставь в строй». Но благодаря такой, крайне жестокой подготовке боевые эскадрильи большую часть войны получали качественное пополнение.

Правда, примерно за год до краха Третьего рейха ситуация резко изменилась в худшую сторону. Борис познакомился здесь с одним немцем. Ему было под сорок. В 1944-м, когда он прибыл из училища во вторую группу (полк) 26-й истребительной эскадры, у него был налёт только 200 часов, из которых на истребителе всего шесть часов непосредственно перед отправкой на фронт. Однако именно зелёного новичка командир эскадры обер-лейтенант Йозеф Приллер – знаменитый Пипс, на «Мессершмитте-109» которого красовался туз червей, взял с собой ведомым «прогуляться над пляжами Нормандии в “День Д”», когда началась широкомасштабная высадка союзников во Франции и произошло открытие Второго фронта (Пипс и его юный ведомый оказались чуть ли не единственными немецкими пилотами, кто рискнул появиться в этот день в районе высадки).

Вдвоём они «прошвырнулись» (именно такое словечко Пипс тогда употребил) над американскими участками высадки «Юта» и «Омаха» до британского сектора «Голд». Потом два «мессера» атаковали не менее полусотни американских «мустангов» P-51 и «корсаров» F4U. Они напоминали голодную собачью свору, которой подсунули на притравку двух кроликов. Как он тогда уцелел и сумел вернуться на искалеченной машине на свой аэродром в Лилль-Норд, собеседник Нефёдова не понимал до сих пор.