Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить! - Горбачевский Борис. Страница 16
— Юрка, тебе не страшно перед фронтом?
— Как тебе сказать. И да и нет. «Чего бояться неизбежного» — так учил меня отец.
— Ты когда-нибудь испытывал страх?
— Пожалуй нет. Мелких случаев не считаю.
— А я — дважды. Настоящий страх! Первый раз — когда мне в справочной тюрьмы, где сидел отец, сообщили, что он осужден на десять лет без права переписки. Я уже знал, что эта формулировка означает расстрел. Пришел домой черный, но маме ничего не сказал. На следующий день, простояв ночь, опять справился об отце. Новый охранник сообщил, что отец находится в тюрьме и что нам разрешили передачу.
А второй раз я страшно испугался из-за волков. Зимой поздно вечером мы возвращались с возницей на санях-розвальнях из райцентра Шумиха в село. Тьма была полная, но дорога укатанная, шла вдоль леса, и конь спокойно бежал по знакомой дороге. Он первый и почуял опасность. Рванул и понесся! Сани так дернуло, что я чуть не вывалился, и тут увидел трех огромных волков — они выскочили из леса прямо позади нас, замерли, подняв морды, жутко взвыли и бросились следом. Возница не растерялся — видно, уже бывало такое, стал кричать мне: «Держись за поручни крепче! Не удержишься — пропадешь! Конь не подведет!» Я и сам вцепился в поручни. Дикая была гонка! Возчик кричит: «Держись, держись крепче!..» Я уже видел их глаза — крупные, желтоватые, мутные, еще четыре-пять прыжков — и мы станем их добычей… И тут возница вдруг выбросил им навстречу веревку. Они сразу замедлили бег, стали отставать, и уже показались деревенские огоньки. Вскоре мы услышали лай собак. У меня так свело пальцы, что не мог разогнуть, отцепиться от саней. А представляешь, если на тебя прет танк…
Юрка, как обычно, принялся рассуждать:
— Что такое страх…
Не выдержав, я спросил:
— Ты веришь, что мы вернемся с войны?
— Надеюсь. Только мы будем уже другими.
— И обязательно встретимся после войны! Я очень этого хочу!
— Я тоже, будет занятно.
21 мая. Пятнадцатый день в пути. Московская окружная дорога — вот это да! Москва совсем рядом! Эх, побывать бы! Хоть на часок! Простояли недолго. Поезд двинулся на юго-запад.
Ночью, под самый рассвет, нас высадили на станции Торопец. Мы на Тверской земле. Вот она и разгадка — Калининский фронт! Закончился двухнедельный путь из Сибири. Эшелон, доставивший нас, тотчас ушел в обратный путь.
Всех построили, и колонна быстрым маршем двинулась к лесу. Я обратил внимание, что некоторые курсанты часто поглядывают на небо. Вот они, первые признаки страха, боязнь появления вражеских самолетов. Остановились мы вблизи деревни Ерофеево.
Прибывали все новые и новые эшелоны — из Москвы, Средней Азии, с Урала, из Сибири и Центральной России, много было и курсантов; оказалось, мы еще счастливчики — из других училищ отправляли на фронт после двух месяцев учебы.
Двадцатые числа мая стали первыми днями формирования новой дивизии. Она получила номер 215. С ней мы пойдем в свой первый бой. Создавалась дивизия из остатков 48-й стрелковой бригады, прибывшей сюда раньше нас из-под Вележа, после жестоких кровопролитных боев.
Нам представили командиров. В большинстве это были такие же молодые парни, как мы, в новенькой форме; еще пару недель назад они тоже были курсантами, а теперь будут командовать нами; им повезло — они закончили училище.
Первые дни на фронте! Невероятная череда событий захватила всех, патриотический порыв курсантов вспыхнул и разгорелся с новой силой! Первая дивизия и наши первые боевые командиры! Расставание с курсантами «из одной казармы»! Встречи с бывалыми фронтовиками! Героическая история 48-й бригады, защищавшей Москву! Первые ночи под открытым небом!..
Выдали нам плащ-палатки — полезное изобретение войны. В первую фронтовую ночь все спали на траве, завернувшись в плащи и укрывшись шинелями, под голову — вещмешок. Спали крепко: сказались усталость, голод и лесной воздух — за две недели в вагонах все отвыкли от кислорода. Хотя ночь, особенно под утро, оказалась холодной, разжигать костры запретили. Днем костры разрешат, но только из сухих веток — они не дают дыма.
Нам зачитали первый приказ! Отныне все мы, бывшие курсанты, — солдаты 215-й стрелковой дивизии 30-й армии Калининского фронта. Наш командарм — генерал Дмитрий Данилович Лелюшенко. Командующий фронтом — генерал-полковник Иван Степанович Конев. Не забыли сказать, что один день на фронте засчитывается как три дня обычной службы. Еще сообщили: поскольку пока мы находимся во втором эшелоне, то и кормить будут по нормам второго — известие похуже. Солдатский телеграф сообщил, что комдив будет сам формировать дивизию, но он еще не прибыл.
Через несколько дней всех распределили по полкам. Их в дивизии три: 707, 708 и 711-й. Мы рады, что попали в новую часть. Горды тем, что нас, курсантов, называют «главным воинством 215-й». Мы с Юркой решили проситься в один полк, но направили нас в разные. Я попал в 711-й, а Юрка — в 707-й.
Знали ли мы, солдаты, прибывшие на Калининский фронт в конце мая сорок второго, какая здесь боевая обстановка, что здесь с января идут кровавые сражения, уже унесшие десятки тысяч жизней? Печать об этом молчала, скромно называя происходящее «боями местного значения».
Мы из одной казармы.
Саша Рыжиков — гитарист и певец, первый, с кем свела меня казарма…
Юра Давыдов — резонер, умница, талантливый человек; уверен: его ожидало блестящее будущее…
Степан Давыдов, наш «дядя Степа», — добрейшая душа и настоящий воин, он первым из нас стал командиром…
Шурка — сирота, мятущаяся душа, не забыть его рассказа, как он выл в степи, потеряв родителей. Сколько же лиха выпало на его недолгий век!..
Женя Иевлев, Женечка, — его последние слова были о матери. Красивее и прекраснее человека я не знал…
Димка Окунев — наш отмститель; он и погиб, защищая своих солдат, потрясающей личной храбрости оказался человек…
Саша Пушкарев, Юлик Герц, Феденька, Сережа Кожевников.
Все они погибнут.
Шурка и Женечка — в первом же бою, можно сказать — у меня на руках…
Судьбы остальных я не знаю.
Но знаю, в сердцах оставшихся — мы навсегда вместе:
«МЫ ИЗ ОДНОЙ КАЗАРМЫ!»
Часть вторая
За Ржев бились долго…
Июнь 1942 — март 1943
Глава четвертая
Бивак
Июнь 1942 года
Мне нет и двадцати, море мне — по колено, могу пройти тридцать и больше километров марша — хоть днем, хоть ночью, и с полной выкладкой! Мы движемся в зоне фронтовой полосы; нам, курсантам, чуть легче, чем остальным. Бойцы шутя называют себя «обмоточным воинством», с завистью поглядывают на наши сапоги. Их солдатские ботинки — уже не первой молодости, не выдерживают даже легкой сырости, а погода не балует, многие красноармейцы постоянно с мокрыми ногами.
Во время маршей, особенно ночных, я, как и другие молодые солдаты, помогаю не очень здоровым и старым бойцам. Слово «старый» не нужно понимать буквально. В «стариках» ходили и просто бывалые солдаты, и те, кому лишь немногим больше тридцати-сорока — для нас они были уже старики. Мы старались забрать у них винтовку или вещмешок, на привалах — подложить торбу под ноги, принести воды для питья или освежить лицо, подменяли в ночном карауле… На войне такая вроде бы небольшая помощь рождала фронтовое братство. Какой-то весельчак придумал лозунг: «Солдаты всех возрастов, объединяйтесь!» Мы и объединялись. Да еще как! И дорожили этим неписаным правилом. Это облегчало трудную армейскую жизнь, сближало людей и радовало, поднимало воинский дух, а главное, укрепляло веру в доброту, в которой всегда нуждается человек, а на войне — особенно.
Неожиданно нам объявили:
— Встать лагерем!
Мы дошли. Но куда?