Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить! - Горбачевский Борис. Страница 38

Чуть в стороне от нашего жилья находилась скромная ветеринарная больничка: несколько палаток и, за низким заборчиком, несколько собачьих будок. Нас, раненых, просили туда не ходить: «закрытая зона». Иногда ночами мы слышали собачий лай.

Во время налета погибли две раненые собаки, их опекун-санитар, как и все мы, жившие в деревне, убежал в лес, бросив своих питомцев. Некоторые его упрекали, но большинство оправдывало: «Что он мог сделать? У него бы не хватило времени их спасти».

К вечеру примчался верхом на лошади главный собаковод из армейского спецотряда. Узнав, что произошло, резко спросил:

— Где этот мерзавец, бросивший двух раненых собачек?

Младший лейтенант соврал:

— Он погиб.

Все смолчали.

Звали собаковода Колей. Мы напоили его чаем, накормили, успокоили. Он рассказал, что при 30-й армии недавно создан первый спецотряд, в нем служат собаки, выполняя во фронтовой жизни самые разные роли: есть собаки-санитары, собаки-связные, собаки — истребители танков.

Мы слушали собаковода Колю всю ночь напролет, и всю ночь он рассказывал, как дрессируют собак-подрывников. На спину собаки привязывают небольшой груз, а еду дают после того, как она пролезает под танком. Перед танковой атакой груз на спине заменяют миной со взрывателем. Конечно, было жалко собак, они гибли вместе с немецкими танками, но врага нужно было остановить и разбить любой ценой! Немцы боялись этих собак больше, чем солдат-бронебойщиков, охотились за ними, их специально выслеживали снайперы, была даже установлена награда за каждого убитого пса.

Рано утром, не позавтракав, собаковод уехал в свой спецотряд.

Через непродолжительное время стало известно, что спецотряд преобразован в спецполк 30-й армии.

Вскоре нас перевели в другую деревню.

В начале октября во время очередной перевязки сестра радостно сообщила:

— С инфекцией покончено: ты, солдат, здоров.

Через несколько дней я получил новое назначение.

Батальон для выздоравливающих я покидал с грустью. Хотя бы потому, что расставался со многими добрыми людьми. Одни приходили, другие уходили, и каждый оставлял в душе отпечаток своей личности и своей истории; встречаясь с ними, я лучше понял фронтовую жизнь, увидел, как мне казалось, главное в ней.

Глава девятая

Дождливая осень

Октябрь — ноябрь 1942 года

Ни в свой полк, ни даже в дивизию вернуться мне не пришлось. Из батальона выздоравливающих меня направили в 673-й стрелковый полк 220-й стрелковой дивизии. В бумаге, выданной мне на руки, было написано, что я поступаю в распоряжение командира полка Николая Ивановича Глухова. В этом полку я прослужил почти до июля 1944 года.

В штабе 673-го полка меня, еще сержанта, но бывшего курсанта, назначили командиром взвода и сразу направили на передовую, в батальон старшего лейтенанта Малышева, который держал оборону в пригородном лесу на северо-восточной окраине Ржева. Мне показали на карте место моего назначения и предупредили, что к переднему краю добраться можно только ночью, так как днем все пространство простреливается, — кроме того, часто появляются немецкие самолеты, идут на бреющем и, заметив что-то живое, стараются добить.

Дождавшись ночи, я двинулся в путь. Погода стояла — хуже не придумаешь, уже зарядили осенние дожди, холодные, нудные, с колючим ветром. Шел я по нейтральной полосе. Здесь, вблизи леса, издревле проходила дорога на Тверь; теперь, битая-перебитая, изрытая воронками, вся она была в колдобинах, заросла пустоцветом, и на всем протяжении моего пути, по обочинам дороги, в канавах, ямах, повсюду валялись трупы — в самых разных позах, вперемешку наши и немцы, они остались неубранными еще с лета, когда здесь шли тяжелые бои; видно, холодная глинистая земля сберегала мертвые тела от окончательного тления. А когда вошел в лес, весь покореженный снарядами, началось уже что-то жуткое, свидетельства настоящего побоища — во тьме угадывались сшибленные стволы деревьев, громоздились огромные, вырванные с землей корневища, покореженные остовы сгоревших танков, разбитых военных повозок и опять трупы, трупы…

В полной темени я все-таки добрался до батальона и представился старшему лейтенанту Малышеву. Комбат маленько выпил, но встретил меня приветливо. Как я понял, ему уже позвонили из полка, и встреча оказалась короткой, он лишь спросил:

— Значит, курсант-сержант?

— Так точно.

— Значит, уже был в бою и ранен?

— Так точно.

— Ладно, потом поговорим. А сейчас иди в окопы, принимай взвод. Да какой там взвод — почти все мое воинство! Когда ворвались во Ржев, было нас триста, а после той проклятой ночи на второе октября осталось нас шестьдесят два и старший лейтенант Малышев. Самое важное, взводный: держи связь со мной и соседями. Остальное сейчас не в голову. Ситуация сложная. Если что, стой до последнего, на подмогу не надейся, воевать-то некому.

Разговор окончен. Тревожный и малоприятный. Я отправился в свой взвод.

Взвод занимал по фронту около двухсот метров. До противника примерно столько же — где-то побольше, где-то меньше. Представившись бойцам, сообщил комбату по телефону, что взвод принял, и стал знакомиться. Нас было двадцать. Полный интернационал: десять русских, три украинца, два узбека, белорус, киргиз, татарин, мордвин и еврей — это я. Любопытно, кто же мордвин — неужели Маврий?! Не успел подумать, как он предстал предо мной собственной персоной — грязный, с красными от бессонницы глазами, заросший и, как всегда, чудной, с легкой улыбкой на лице.

— Маврий! Ты как попал сюда?!

— Как все, так-то и мы. Во сне явился прямо в окоп к нам Превеликий и обратился ко мне: «Воюй честно, Маврий, спасай матушку-Русь, погибает она». Двух немцев уложил в октябрьскую ночь! — довольный собой, засмеялся Маврий.

Опять этот октябрьский бой, все здесь его поминают! Но это после! А сейчас я внимательно рассматривал Маврия, вспоминая нашу первую встречу. Прошло не так много времени, а как все закрутилось, сколько пережито! И люди изменились — стали другими! Вот и Маврий уже не тот птенец, что приземлился возле нас с Юркой в первый фронтовой день; тогда казалось, нелегко ему будет, но война быстро учит, а ему еще и вера помогает.

— Ты переменился, Маврий.

— Каким был, таким-то и остался — христианином. Я так-то разумею: война — одно безбожие, не признает ни заповедей, ни Самого Всевышнего. Поглядев на эдакое душегубство, я определился. Когда первого застрелил — мучился, отмаливал грех. А теперь свыкся, без того на войне не случается.

Опять он удивил меня. Почти безграмотный, а ум не спит, пытается до самой сути дойти. Я и сейчас согласен с Маврием: война — самое большое зло, придуманное человечьим зверьем против бога и против человека.

— Маврий, а что с твоим взводом?

— Из взвода в строю остались я да Кишмек. Остальные… Побили их немцы, и скольких еще — легче звезды сосчитать на небе. Так-то, думаю — сами знаете.

— Бойкий ты стал, Маврий. И солдат, видно, толковый.

— Мы, вятские, верные! — Он вдруг вскинул винтовку над бруствером и выпалил в сторону противника.

Встретил меня взвод уважительно. Никто ни о чем не спросил, вероятно, исходя из житейской мудрости: поживем — увидим. Почти все мои солдаты прошли, как говорят, огонь и воду, но были среди них и мои одногодки. Все мы быстро притерлись друг к другу.

До моего назначения командовал взводом сержант Павел Иванов, теперь он стал моим заместителем. Когда мы с ним познакомились, я сразу подумал, что Павел стал бы лучшим командиром взвода, чем я, — у него больший боевой опыт и физически он крепче, дважды ранен, награжден медалью «За отвагу». К сожалению, Паша, волнуясь, заикался — возможно, поэтому начальство не рисковало назначить его командиром взвода.

Паша рассказал, что батальон, куда я попал, считается в полку особым — совсем недавно им командовал Виктор Гастелло, младший брат легендарного летчика-героя Николая Гастелло. Но командовал он, увы, недолго. Под Ржев Виктор Гастелло прибыл в начале августа, в звании лейтенанта, его назначили комбатом. Командиром он был отважным и грамотным, батальон его одним из первых добрался до окраин Ржева. Во время штурма города он и погиб — от пули снайпера. На его место комполка назначил Малышева. Позже мне довелось узнать, что Виктор Гастелло еще до войны служил в армии — был слесарем-инструментальщиком на военном заводе; увлекался футболом, играл на трубе в заводском оркестре; имел броню, но после гибели брата потерял покой, решил отомстить. И погиб.