Водяной - Вальгрен Карл-Йоганн. Страница 40

Он посмотрел на меня, потом в окно.

— Ты соврала мне в тот раз, да? Ты прекрасно знала, что у них там, на звероферме. Я понял сразу, что ты врешь, ты даже уйти не успела. По походке. Ты шла к двери… Люди замечают такие вещи. Я, во всяком случае, замечаю. И сразу понял. Это называется «интуиция». Когда знаешь точно, а объяснить, почему знаешь, не можешь… Я, впрочем, могу…

Он меня просто испытывает, подумала я. Опять берет на пушку.

— Даже не сомневайся, Доска. Я видел по твоей походке. Ты была уверена, что тебе удалось меня обмануть. Ты ведь знаешь, где это… чудище? И ты помогала вывезти его с фермы. Не одна, конечно. Вас должно было быть много. Одной не справиться. Он весит не меньше двух центнеров.

Болтает. Так, на всякий случай — а вдруг клюнет?

— Не понимаю, о чем ты.

— Очень даже хорошо понимаешь. Очень даже хорошо.

Он покосился на игровой ящик. Я только сейчас заметила, что на игровом поле изображена русалка. Шарик огибал ее длинные черные волосы, пышную грудь, рыбий хвост. Я не в первый раз здесь, как же не замечала раньше?

— Прямо не знаю, что с тобой делать, Доска. Я тебя не понимаю. Может быть, у тебя есть предложение? Как будем решать эту проблему?

Прошло несколько томительных и совершенно бессодержательных дней. Я все время была с Робертом, выходила только купить что-то из еды. Деньги уже подошли к концу. На звонки я не отвечала. Время утекало в никуда, и у нас не было сил этому противиться.

Приходила почта — счета из «Телеверкета» [28] и «Ваттенфаля», [29] мать, само собой, не позаботилась их оплатить. Письма из социалки и от ректорского совета — мы их не открывали. У нас не было никакого желания заглядывать в будущее.

Как-то утром нашла в почтовом ящике открытку от Л-Г. Он очень беспокоится и хочет, чтобы я поскорее связалась с ним. Теперь уже вопрос времени — в любой день могут явиться из социальных служб.

На заброшенном хуторе я не появлялась. С водяным все в порядке. У него есть еда, вода, и он крепнет с каждым днем. Скоро, очень скоро мы отвезем его в море…

За все эти дни я позвонила один-единственный раз. Профессору. Он все еще не оправился от шока, голос хриплый и говорит невнятно. Рассказал, что целыми днями лежит у матери на диване и пьет успокаивающие таблетки. Пожарная экспертиза пришла к выводу, что дом подожгли. Профессор сказал, что очень боится — ведь это значит, что кто-то хотел его убить. Я чуть не рассказала про Герарда, но удержалась — мне показалось, он в таком состоянии, что пока не время. Ему надо оклематься… Чуть позже все расскажу и все объясню. Отдам ему чучело зайца — вот тебе если не доказательство, то повод обратиться в полицию. Все это я объяснила самой себе, но чувствовала, что на самом деле с нетерпением жду, чем все это кончится, жду, что время возобновит свой вечный ход, что-то произойдет… Что история моя наконец закончится и начнется новая, куда более счастливая, чем эта.

В то утро я ни о чем не думала. Нет, неправда: я думала о маме. Неохота признаваться, но я думала о маме. Она мне приснилась ночью. Будто бы она вернулась домой… и я была так счастлива во сне! Я любила ее во сне почти так же, как я люблю своего брата. Мне снилось, что она совершенно трезва, что она вернулась, чтобы позаботиться о нас с Робертом. Как она была красива в своем красном пальто из «Гекоса», как изящно вертела на пальце связку ключей, стоя перед входной дверью… А где отец? Я не знала. В моем сне места для него не нашлось. Только мама. Она вернулась. Это неправильно, сказала она во сне, я не могу допустить, чтобы вас разлучили.

Меня разбудили какие-то звуки в комнате Роберта. Он там сидел и рисовал. Он всегда напевает, когда рисует, одну и ту же мелодию. И вдруг замолчал. Бумага кончилась, и он замолчал. Мне стало смешно.

Спустилась в кухню. В холодильнике пусто, даже пакета молока нет. Нам надо позавтракать. А Роберту и подавно — он давно проснулся и голоден, просто не хотел меня будить.

Нужен хлеб, нужно масло. Нужно что-то положить на хлеб с маслом. И нужна бумага для рисования, если найдется в магазине. Роберт хорошо рисует, куда лучше, чем я. Может, будет художником. Я ему всегда так и говорю: ты будешь художником, Роберт. И тогда тебе ни к чему эти мелкие буквы и цифры.

В прихожей лежал на столе конверт. Осталось только двадцать крон, достаточно. Кое-что, раз уж я иду в магазин, можно будет свистнуть, так что и на вечер хватит. А что будет дальше?

Вчера к нам приходили. Рано утром позвонили в дверь. Мы слышали, как они переговаривались на крыльце — мужчина и женщина, судя по голосам. Мы не открыли. Они подошли к гаражу, попробовали дверь — заперта. Постучали в окно. Покричали на всякий случай: «Петронелла! Роберт!» Ответа не дождались, сели в машину и уехали. В следующий раз явятся с полицией.

Я надела куртку и вышла. Стоял холодный, но, как ни странно, солнечный ноябрьский день. На улицах пусто — дети в школе, домохозяйки возятся дома, отцы на работе. Я опять вспомнила сон: мама вернулась, и я была счастлива.

В «Консуме» все шло как по маслу. Пакет спагетти уместился тютелька в тютельку за подкладкой куртки, маленькая бутылочка с кетчупом — в голенище сапога. Завтрак — в корзине. Я заплатила и вышла. Сине-желтый вымпел на флагштоке хлопал на ветру. Пахло морем. Чайки, одна за другой, с истошными криками пикировали на мусорный бак.

Я пошла по асфальтированной тропинке к нашим таунхаусам. Халтурное строительство, полуразвалившиеся машины во дворах. Краска на фасадах уже облупилась, качели на игровой площадке давным-давно сломаны, и никто их не чинит.

Свернула на нашу улицу и увидела: дверь распахнута настежь. Неужели я опять забыла за собой запереть? Вошла и позвала Роберта завтракать. Он не ответил.

Его не было и у себя в комнате. Постель не застелена. На полу валяются грязные носки. Блокнот для рисования открыт на последней странице — какой-то улыбающийся инопланетянин, вроде того, из «Е. Т.». [30]

Опять спустилась вниз. Роберта и тут не было. Я крикнула еще раз, хотя уже понимала — ответа не дождусь. Башмаки в прихожей на полу. Куртка висит на крючке.

Я выскочила на улицу. Ни единого движения. Тишина. Прислушалась и различила вдали треск скутеров. Бросило в пот и одновременно зазнобило. Я позвала его еще раз, изо всех сил. Меня охватила паника.

Я искала его больше часа, крутила педали во всех возможных направлениях, сворачивала на каждую улицу с этими чертовыми цветочными названиями, заехала на стадион, в церковную общину зачем-то, спрашивала в киоске и в магазинах. Никто ничего не видел.

Помчалась в школу. Во дворе было пусто — шел очередной урок. Побежала в пристройку, где занимался седьмой, заглянула в окно… в другое… наконец, нашла. Несколько мальчишек из его так называемого вспомогательного класса согнулись над своими учебниками, а учитель писал что-то мелом на доске. Роберта среди них не было. Я и не рассчитывала.

Поехала домой и включила радио. Майкл Джексон пел «Билли Джин».

Еще раз обошла дом. Повсюду меня преследовал запах Роберта, его волос, его одежды… И я начала рыдать, отчаянно и безутешно.

Рано утром, еще до рассвета, зазвонил телефон. Я знала, что это он, Роберт, еще до того, как взяла трубку.

— Помоги мне, Нелла… — сказал он. — Сделай все, что они скажут…

Говорит невнятно, словно у него каша во рту. Я слышала, как он старается успокоить дыхание.

— Попробуй не паниковать. Роберт. Все будет хорошо, слышишь? Все будет хорошо.

— Очень холодно, — сказал он. — Я без башмаков и без куртки. Даже носков нет.

В трубке слышались голоса. Похоже, что звонили из автомата, слышно было гудение ветра.