Чары колдуньи - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 37

— Ну, куда уж ты сама! Это дело не бабье, будто не знаешь! Кого бы взять… — Елинь Святославна задумалась и по привычке вздохнула: — Ах, Турушки нет! Как Перун любит его, во всех походах удачи давал. Уж он бы… Да и мужиков всех увел…

— Найдем кого-нибудь! — Дивляна отмахнулась. — Не все же мужчины ушли. И я помогу. Я — Огнедева, дочь Перуна. И со мной — будущий воин! — Она улыбнулась и положила руку на живот. Ребенок шевелился, будто подтверждая ее слова. — Я принесу жертвы от имени моего сына! И Перун примет их!

— Ну, вот уж великий витязь вырастет, если еще до рождения с Перуном будет говорить! — усмехнулась старуха. — Не слыхала я о таком, а уж на что пожила… Ну да тебе виднее…

Ночь в полянском стане прошла спокойно. Утро выдалось солнечным, но ветреным; ветер быстро тащил облака, словно торопился покончить с неотложными делами. Облака — белые, серые, черные — бежали, точно стадо овец, подгоняемое псом, и казалось, что сейчас с неба раздастся блеяние.

Но раздалось скорее рычание — тот небесный пес подал голос, сердясь на непослушное стадо. Где-то над лесом прогрохотал далекий гром.

— Перун-батюшка с нами! — приговаривали ратники, оглядывая темнеющий небокрай.

И еще до полудня прискакал гонец. Войско Мстислава вышло из-за леса и теперь приближалось. Оно шло пешком: стало быть, Мстислав высадил свое ополчение и дружины из лодей еще вечером, на достаточном удалении от Аскольда, чтобы дать воям спокойно отдохнуть. Но теперь час настал, деревляне шли на битву. Аскольд кивнул отроку, и в тот же миг затрубил рог, дружины разом сдвинулись с места, все побежали в разные стороны, к своему оружию и снаряжению.

Начали строиться: род к роду, дружина к дружине. В середине Аскольд поставил своих кметей и ополчение Киева, возглавляемое воеводой Хортом, а по сторонам поместил полки бояр Державы, Братилюба, Заряни и Суровца. Отдельной дружиной стояли многочисленные зятья старейшины Угора, многие со своими братьями и челядью, а возглавлял Угоричей муж старшей дочери Умилы, козарин Арсупай. Мельком вспомнился Белотур: сейчас бы ходил тут в своем привезенном из Ладоги варяжском шлеме, в рыжей кожаной рубахе под кольчугой… Укололо неожиданное сожаление, что его нет… Аскольд недолюбливал двоюродного брата, ревновал к нему и опасался соперничества, но в такие мгновения присутствие Белотура успокаивало, внушало чувство надежности и веры в победу. Но… он все-таки оказался изменником! Ведь его звали на помощь, а он не пришел! Аскольд стиснул зубы, чувствуя острый приступ злобы на брата. Ничего! Бог даст, он сам разделается с Мстиславом, а там поглядим, посмеет ли в дальнейшем племя радимичей отказать в чем-то киевскому князю!

Но как ни рано встал в это утро полянский князь, княгиня поднялась еще раньше. Дивляна спала вполглаза, боясь пропустить зарю: ей казалось, что малейшее промедление может все погубить. Ведь не зря сам Перун явился ей! Не каждый и не по всякому поводу удостоится такой чести! Надо думать, опасность слишком велика, если Отец Грома сам предупредил земную дочь!

На белой заре Елинь Святославна разослала всю свою и княжью челядь к старейшинам, велела разложить огни на валу святилища и колотить в било, подвешенное у его ворот. Многие на вершинах и склонах днепровских круч и на Подоле проснулись от этого гула — люди выглядывали из окошек, но, разумеется, ничего не могли разглядеть, а лишь убеждались, что железный грохот била не послышался спросонья. Торопливо умывшись и подпоясавшись, даже не обувшись второпях, все бежали к святилищу — мужчины в одних сорочках и портах, женщины в развевающихся платах, наброшенных поверх повоев и незавязанных. О причинах утреннего переполоха всем являлись самые пугающие мысли, люди перебрасывались вопросами и восклицаниями на бегу.

— Разбили деревляне князя нашего! Всю рать нашу побили-порубили! Остались мы без защиты, как сироты горькие!

— Уж не русь ли? — кричали с другой стороны. — А князя-то нет! Ой, чуры наши и пращуры! Боги великие!

— Деревляне к горам подошли!

— Святилище горит! Смотрите, дым столбом!

— Ой, горе-то! Русь идет! Русь! А мы без князя!

— Князя самого убили!

Женщины подняли крик и плач. Многие неслись к обрыву, откуда открывался вид на Днепр, — но там все было спокойно, бесчисленные вражьи лодьи не пятнали широкую небесно-голубую гладь реки, и остатки своей рати не воротились, принеся горькое известие о разгроме. Да и рано им возвращаться, каков бы ни был исход. Напротив, наступающий день был чудо как хорош. А било все звучало, созывая полян к капищу, и разгорающееся пламя на вершинах священных валов уже было хорошо видно даже издалека.

У ворот святилища ждали княгиня Дивомила и старая воеводша Елинь Святославна. Вокруг них уже толпилась нарочитая чадь: знатные мужи, по старости или из-за слабого здоровья не ушедшие в поход, женщины, подростки, не взятые на рать по молодости. Сама княгиня держала за руку свою маленькую дочь.

— Это я созвала вас, поляне! — начала Дивляна, и гомонящий народ стал утихать, люди рьяно унимали друг друга, чтобы узнать наконец, что случилось. Убит князь или нет? Пришла русь или пока нет? Было ясно, что княгиня получила важные вести, но откуда, от кого?

Оказалось, что прямо из Прави — от самого Перуна. Он не удовлетворен обещанием будущей жертвы, на которую намекал князь. Он хочет получить жертву еще перед битвой, и ее нужно принести немедленно, иначе князь погибнет, сложит голову в бою с деревлянами, а с ним и вся полянская рать.

— Я даю быка с моего двора для жертвы, но вы должны помочь мне принести ее, — сказала княгиня. — Ибо нет здесь сейчас ни князя, ни воеводы, ни иного нарочитого мужа — Перунова жреца. Я принесу эту жертву от имени моего будущего сына, и Перун примет ее, но кто-то должен помогать мне от имени полянского племени.

— Я! Я помогу! — Мужчины начали проталкиваться вперед, раздвигая женщин. — Меня, княгиня!

Дивляна окинула взглядом выстроившихся перед ней полян. Для служения Перуну нужен подобный ему самому — мужчина и воин в расцвете сил. Иные из стоявших впереди были таковыми в прошлом, а кому-то еще только предстояло стать — как Божене, младшему из сыновей Державы. Отроку сравнялось четырнадцать лет, но отец не взял его в поход, чтобы не оставить семью совсем без мужчин, если что. Воибор когда-то наводил страх на врагов, но был ранен и почти остался без правой руки — она усохла, будто сломанная ветка дуба, и больше не могла держать оружие. А Радочест еще с князем Диром ухитрился сходить на Царьград — лет тридцать пять назад, но именно тогда он и был в расцвете сил.

— Вы трое! — Дивляна улыбнулась им. — У вас есть все, что радует взор Перуна: сила, мужество, крепость телесная, опыт, задор… пусть и не все сразу у одного. А в сыне моем — кровь князей, кровь Дажьбога. Боги услышат нас!

Народ повалил на площадку святилища, и даже женщины, которым здесь не полагалось присутствовать, тоже не отставали. Угоровы девки, проводившие на рать мужей, проталкивались в первые ряды, держа на руках маленьких или волоча за собой подрастающих сыновей, — коли не рожденный еще княжич идет приносить жертву, то и они, его будущая дружина, тоже должны идти! Ведь пошла княгиня, а она всего лишь первая среди них! Дело казалось таким тревожным и важным, что даже слабые женские силы могли пригодиться, — когда враг совсем уж на пороге, то и бабы возьмутся за топоры.

Боженя и Воибор держали черного бычка, выбранного княгиней в жертву, а старик Радочест опытной рукой перерезал ему горло. Когда бычок рухнул на колени, Дивляна, с трудом нагнувшись, подставила под струю жертвенную чашу. Живот мешал ей — она уже и чулки сама толком не могла натянуть без помощи Снегули, — но сейчас это ее не смущало, наоборот, помогало почувствовать, что не она приносит эту жертву, а ее сын. Ребенок шевелился, не давая ни на миг забыть о себе, будто понимал значение происходящего и стремился принять участие, и Дивляна верила, что действительно говорит от его имени. И не важно, что он еще не видел белого света и не наречен, — у него такая древняя и славная кровь, столько мудрых волхвов и отважных воинов из полуденных и полуночных краев стоит за ним, что он станет князем даже раньше, чем родится.