Лето летающих - Москвин Николай Яковлевич. Страница 20

Когда мы с Костей протискались сквозь сборище людей, увидали то, вокруг чего все стояли.

Он лежал лицом вниз, показывая могучие дранки. Нет, это, конечно, были не дранки, а тесовые брусья в два-три пальца толщиной. И вместо бумаги был серый, сшитый полотнищами холст. Из-под мощного, как корабельная снасть, наголовника выглядывали по углам верёвки.

Да, это была уже не нитка, не шпагат, не сахарная бечева и не легендарный десятерик, а верёвка — ну, та верёвка, на которую вешают бельё, в палец толщиной. Толще этого ничего уж больше не было — дальше шли морские канаты. Удивительно было и то, что такую бельевую верёвку мы ранее видели только в коротких отрезках: от забора до дерева на дворе, от дерева до сарая. А тут этой верёвки был целый тяжёлый бунт.

Но Костю занимала не верёвка, а змей.

— Вот и мы бы такой! — Костя, кивая на змея, мечтательно вздохнул. Вот и нам бы…

Меж тем происходило приготовление к запуску змея-гиганта.

Два студента в коротких белых кителях с золотыми пуговицами обухом топора косо вбивали деревянный кол в землю. Один вбивал, другой же покачивал кол: не мелко ли входит? Третий, коренастый студент с чёрно-лохматыми волосами, держа на руке бунт верёвки и мелко семеня ногами, бежал к колу, ловко, без заминки снимая с руки верёвку — ровно, кольцо за кольцом.

Затем они втроём примотали конец верёвки к колу, подёргали, крепко ли, не выдернет ли кол, и с озабоченным видом, стараясь не смотреть на восторженно-благоговейные лица ребят-змеевиков, но, конечно, чувствуя их и втайне радуясь производимому эффекту, пошли к змею.

Здесь были ещё два студента: один в кителе, другой в белой рубашке, но похожие друг на друга: оба длиннолицые, с одинаковыми рыжеватыми усиками. Присев на корточки по верхним углам змея, по концам наголовника, они держали лежащего змея, так сказать, под уздцы. Так буйного жеребца выводят из конюшни на растянутых поводьях сразу два конюха.

И это было правильно: пока все приготовления не сделаны, змей, чтобы не взмыл, не стал под ветер, должен быть прижат к земле. И хотя нам с Костей, как и всем наверно, хотелось поскорее увидеть лицевую сторону что там? — мы понимали, что змея надо держать у земли.

25. «ВОТ ЭТО ДА!»

(Продолжение)

Но вот всё, кажется, готово. Три студента (двое продолжали держать парусинового гиганта) со строгими или, пожалуй, с отчаянными лицами стали надевать перчатки…

Толпа ребят расступилась, отошла от змея, от верёвки, протянутой к далёкому колу…

Студенты в перчатках взялись за верёвку недалеко от змея. Чёрно-лохматый оглянулся назад, как бы проверяя, тут ли ветер, и в полной тишине негромко выкрикнул:

— Давайте! Не сразу…

Тотчас студенты-близнецы начали медленно приподыматься с земли, крепко и настороженно — каждую секунду ожидая удара ветра, — держа змея за верхние углы. Выпрямившись, они стали поднимать углы змея уже вытянутыми над головой руками.

И тут ветер сам доделал: парусиновый гигант вдруг откинулся, стал стоймя, во всей красе.

— Вот это да! — воскликнул Костя второй раз за день. — Это не то что для Кутьки!

Было от чего ахнуть. Сейчас когда он стоял во весь рост, его конюхи студенты с усиками — приходились ему по пояс, до половины высоты. Если сравнить, то змей в вышину был со стену одноэтажного дома, в ширину же, как и полагалось, — в полтора раза уже. Дотошный Костька, видимо, решил уточнить. Он вырвался вперёд и, прежде чем кто-либо успел ему помешать, прошёл перед змеем, отмеривая шаги.

— Эй, гоните этого! — послышалось от студентов в перчатках.

И тотчас от одного из тех, что с усиками, Костька получил лёгкий подзатыльник.

— Четыре с половиной шага! — озабоченно-почтительно проговорил он, подбегая и опять становясь рядом со мной.

Однако отчего же он не летит?.. Теперь, оказывается, командовали длиннолицые близнецы. Когда змей встал во весь рост и когда верёвка от него до троих студентов натянулась, один из рыжеусых не без тревоги в голосе быстро скомандовал:

— Приготовиться!.. Вынимаем!

Да, студенты действовали с толком. Мы увидели, что змей предусмотрительно был внизу привязан к двум колышкам. Близнецы опять сидели на корточках, но теперь уже у подножия змея.

Колышки разом выдернуты.

И он взмыл…

С шумом, с каким развёрнутый парус принимает ветер, змей-гигант поднялся. Поднялся невысоко — на высоту телеграфного столба, — верёвки пока ему больше не давали. И, может быть, оттого, что невысоко, казалось, что он закрыл полнеба, будто даже потемнело.

— Смотри, хвост! — выкрикнул кто-то из ребят.

Мы и забыли про него. То есть даже не видели, занятые громадностью змея. Сейчас же глядели только на него: толстый, как удав, он поднимался с земли круг за кругом, и, когда змей был выше телеграфного столба, конец хвоста ещё елозил по земле.

— Давай!

У студентов всё было разучено. Двое с усиками, освободившись от змея, тотчас побежали вдоль верёвки и встали шагах в сорока позади первой тройки, державшей змея. Они надели перчатки, взялись за верёвку и, заранее уже упираясь ногами в землю, крикнули это «давай».

Тройка верёвку выпустила, она дёрнулась, косо поднялась вверх, и с нею вместе, но ещё на большую высоту, поднялся и змей. Хвост оторвался от земли. Студенты, выпустившие верёвку, не стали медлить, тоже побежали назад и, став позади близнецов шагах в сорока — пятидесяти, перехватили верёвку.

Потом это повторили близнецы, затем опять тройка, пока так, пятясь задом, они не дошли до кола, до конца верёвки.

Теперь можно отдохнуть…

Студенты с серьёзными, но счастливыми лицами сели около кола, сняли жаркие для лета перчатки и носовыми платками вытирали пот с лица, с рук. Вытирали, посматривая на него…

А он стоял в небе, не высоко, но и не низко, примерно на пять телеграфных столбов (наших измерительных единиц), тяжело покачиваясь из стороны в сторону и чуть виляя своим могучим хвостом, на конце которого, чувствовалось, было привязано что-то грузное.

И тут в минуту затишья обнаружилось новое и на небе и на земле.

Занятые размером, взлётом такого змея, мы только сейчас обратили внимание, что на нём что-то написано (возможно, это была привычка: и мы и ребята иной раз клеили змея из афиш, но не замечали ни букв, ни слов).

— Смотри! — воскликнул Костя. — А тут нарочно написано.

Да, конечно, нарочно! Ни одно слово, как бывало на афишах, не обрывалось где попало. Тёмно-красные буквы шли по низу полотнища, свободному от верёвочных пут:

Товарищ, верь: взойдёт она,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна…

— Это из Пушкина! — сказал Костя.

— А зачем? Лучше бы, как обыкновенно, — сердце и уголки… Представляешь, какое бы тут было сердце! С бочонок! Во!

Я развёл руками и здесь увидал, что и на земле было новое, не замеченное ранее. Во-первых, народу на поле было гораздо больше, чем показалось вначале: может быть, подбежали потом. Во-вторых, были не только ребята, но и взрослые. Даже стояли в стороне три извозчичьи пролётки с седоками, которые, не сходя с экипажа, наблюдали за змеем. К одной из пролёток подбежал студент в белом кителе, который недавно вбивал кол, и что-то, показывая на змея, объяснял старику в чесучовом костюме и даме в лиловой накидке.

К нашему удивлению, около четвёртой, стоявшей особняком, не извозчичьей пролётки с мордатым кучером мы заметили Графина Стаканыча. Он что-то почтительно говорил полной старой женщине в кремовой кружевной пелеринке и в шляпе с чёрными кружевами на седых волосах. Мы тотчас помчались к нему, чтобы поделиться впечатлениями о змее.

— Может быть, он студентов попросит!.. — выкрикивал Костя на бегу. Попросит, чтоб полетать… Попробовать… Как мы хотели…

Графин Стаканыч, оставив важную старуху в кружевах, направился к колу, к привязи змея, где сидели студенты. На полдороге мы перехватили его.

— Вы видели, как его привезли? Видели, как его к земле прижимали? затараторили мы. — Вы видели, как он поднимался? Как тянул?