Хуан Дьявол (ЛП) - Адамс Браво Каридад. Страница 27
- Я вижу, привычки аристократов не изменились. Когда умирает родственник, даже если нам кажется великолепным то, что наконец-то он умер и похоронен, одевается траур, благоразумно вытираются слезы, и начинаются молитвы перед могилой, покрытой цветами… Как же красиво все это! Как романтично! Мне было ужасно любопытно узнать, по-прежнему ли так происходит в высших кругах. Любопытство настолько огромное, что ради него я совершил это путешествие, и не ошибся. Стоило гнать лошадей… Сцена трогательная… С другой стороны ограды это трогает душу… Это может служить темой для художника запечатлеть свое лучшее полотно…
- Хуан… Хуан…! – упрекнула Моника, сгорая от стыда.
- Они думают о том, что нужно выписать на надгробии? «Для Айме, совершенной и обожаемой сестре» …
- Хватит! – пришел в ярость Ренато. – Глупец… Простолюдин…!
- Нет… нет… нет! Не здесь!
Моника вскочила и встала между двух мужчин, расставив руки, бросившись с отчаянным жестом и, прикоснувшись к ее холодной и белой руке, Хуан, казалось, затих, чтобы снова бросить желчь сарказма:
- Это место не подходящее, Святая Моника права. Но достаточно сделать несколько шагов, Ренато, чтобы отойти куда угодно. Тебе так не кажется?
- Если ты вооружен… Я не буду драться, как батрак!
- Конечно… Ты будешь бороться мечом, но с кабальеро твоего клана… Со мной ты не будешь драться, ни как кабальеро, ни как батрак. Какая удобная позиция! Ты должен пережить все обиды и все поношения…
- Негодяй! Я буду раньше часа в месте, которое ты назначишь! Жди меня со всем оружием, что сможешь унести. Защищайся, как хочешь, зубами и когтями, потому что я готов убить тебя!
- Один или с кем-то? – прокомментировал Хуан насмешливо. – Сколько слуг ты думаешь привести, чтобы они тебя прикрыли?
- Я убью тебя сам!
- Нет… Нет! Пойдем, Хуан! – умоляла Моника, бросаясь в объятия Хуана, и заставляя Ренато остановиться и отступить, умоляя: - Не приближайся к нему, не сражайся с ним, потому что ты сначала убьешь меня! Увези меня, Хуан, увези! Я твоя жена, я имею право требовать у тебя этого!
- Моника…! – сетовал вышедший из себя Ренато перед ее поведением.
- Не приближайся, Ренато, потому что клянусь, я уничтожу тебя, - пригрозил Хуан зловеще. – Идем, Моника!
Напрасно Ренато искал чего-нибудь… У него ничего не было, его кулаки были бесполезны для Хуана. Взгляд кружился по сторонам, пока наконец Ренато не побежал за ними, как сумасшедший; но более сильный и быстрый, Хуан уже подбежал к экипажу, заставляя уйти Монику, и одного мгновения было достаточно, чтобы взять поводья и тронуться с места, пока отчаявшийся Ренато кричал безумно:
- Не убегай, не сбегай! Иди! Даже кулаками я убью тебя, проклятый ублюдок… грязный пес…!
- Поезжай, поезжай, Хуан! – торопила возбужденная Моника. – Не останавливайся, не слушай, не останавливайся, не слушай, не оборачивайся… Я выброшусь из повозки, убью себя! Поезжай, Хуан!
Медленно руки Хуана ослабили натянутые поводья, давая отдохнуть усталым лошадям… Еще было далеко ехать по старой дороге, соединявшей две долины, а уже опустилась ночь… Только молчание и одиночество по шероховатой дороге в гору… И тяжело дышали уставшие кони, и из груди рядом сидящей с ним женщины послышался стон, словно свалившейся на маленькое сиденье и спрятавшей лицо между ладоней…
- Теперь слезы, а? Ладно, полагаю, это естественный сброс напряжения для самого сложного создания: женщины… Разве это неправда? – И несмотря на это, умолял ее, смягчая свою горечь: - Пожалуйста, успокойся! В конце концов, ничего не случилось… К чему столько слез? Как всегда, ты достигла своей цели. Ты управляешь мной по своей воле…
- Я…? – пробормотала Моника с удивлением.
- Ты прекрасно умеешь это, Моника де Мольнар. Иногда я думаю, что ты знаешь достаточно в своем искусстве играть сердцами мужчин… Еще раз ты заставила меня отойти, отступить, дать свободу…
- Но ты же увез меня с собой! – заметила Моника горделиво.
- О, конечно! Что-то нужно отдать варвару… Триумф, соответствующий Хуану Дьяволу… Не плачь больше… Не говори слов. Я прекрасно знаю, что ты теперь со мной, на моей стороне, и по этой же причине ты выбросилась бы из кареты на ходу, играя жизнью: чтобы защитить Ренато… Ладно; едем в Сен-Пьер?
- Как пожелаешь, Хуан. На самом деле… я не знаю, для чего ты пришел…
- Я искал тебя! – высокомерно отозвался Хуан. – Кампо Реаль для тебя не место; по крайней мере, пока ты моя жена. Потому что пока не расторгнут наш союз, ты не будешь спать под крышей Ренато Д`Отремон. Это единственное право, от которого я не откажусь!
Моника резко поднялась, ее слезы высохли от дуновения негодования, которое зажгло щеки, и сверкающими глазами она пронзила Хуана, глядя прямо на него:
- Ты говоришь, словно я какая-то!
- Если бы я думал, что ты какая-то, я бы не гнал так коней, чтобы найти тебя. Впрочем, я не сделал ничего, чтобы доставить тебе удовольствие, когда ты потребовала с правами жены увезти тебя…
- О, Хуан! Моя мать осталась в Кампо Реаль! – вспомнила Моника вскоре. – Падре Вивье с ней, но этот удар свел ее с ума, уничтожил…
- Я уже слышал, что она сошла с ума… Что могут сказать Д`Отремон, чтобы оправдаться? Ренато с избытком хватит причин, чтобы иметь предлог сделать то, что он сделал…
- Он ничего не сделал! – воскликнула Моника.
Непроизвольным рывком натянув поводья, Хуан снова остановил экипаж, который уже взобрался на большую часть горы. Оттуда, на изгибе дороги, разделялись две долины: Кампо Реаль, потонувшая в тени; и поменьше, освещаемая луной, выглянувшей из-за моря…
- Почему ты так уверена? Ты потребовала у него отчета?
- А может быть он не делал этого? Разве речь не идет о моей сестре? Разве не она для меня необходимая уверенность, что подозрения, падающие на него ложные?
- И эту уверенность он дал тебе, сказав одно только слово?
- Естественно, он дал его! Почему ты говоришь в таком ненавистном тоне? Почему ты сочишься желчью каждый раз, когда говоришь мне?
- Возможно потому, что желчь меня питает, Святая Моника. Меня воодушевляют желчь и уксус, как Христа на кресте… А именно пирогами и медом питается этот Ренато Д`Отремон, которого ты так защищаешь…
- Этот Ренато Д`Отремон твой брат!
- Ты сказала это ему? Ты привыкла подтверждать это перед доньей Софией? – проговорил Хуан тем же ироничным тоном. – Берегись, потому что они могут обвинить тебя в клевете перед судом… Ты знаешь, что я ублюдок? Прошло несколько дней, разбирая макулатуру нотариуса Ноэля, я понял, что все родившиеся, подобно мне, хуже, чем ублюдки… Дети измен, проклятые и вычеркнутые, без имен отца и матери, выкидыши земли… И этот отброс, говоришь ты, брат кабальеро Д`Отремон, сеньора де Кампо Реаль… Это вызывает ужас и отвращение к жизни, Моника…
- Но жизнь состоит не только из этого, Хуан. Это часть жизни… Жизнь другая… Жизнь такая, какой мы ее создаем… Какая вина тех, кто родился, как родился? Но нужно жить, чтобы жить, Хуан! Только по действиям я сужу каждого, кто… И до сих пор ты был для меня человеком с честью…
- Очень любезны эти слова из твоих уст, - мягко пошутил Хуан.
- Я не хочу быть любезной! – отвергла Моника раздраженно. – Я не пытаюсь говорить приятные вещи, я говорю о своих чувствах, правду о том, что думаю, то, что есть в душе!
С рассеянным выражением Хуан снова взял поводья, и мгновение смотрел на дорогу, спускавшуюся перед ними, извивающуюся между камней, освещаемых ясной луной… Если бы он повернулся и посмотрел в глаза Моники, остановившиеся на нем, расширенные от желания, отражавшие душу, то все бы изменилось… Если бы сердце, слепое и глухое в этот миг, ощутило бы биение сердца женщины, которое так близко стучит, то он бы поверил, что среди ночи рассвело, почувствовал бы, что наконец насытилась та безмерная жажда любви и счастья, что переполняла его с детских лет… Но он не повернул голову… Возможно, он боялся посмотреть в лицо Моники, обнаружив его суровым и холодным, или даже хуже: увидеть в ее глазах образ другого мужчины. Поэтому, не глядя на ее лицо, он тронул нервную спину лошадей кончиком кнута, и была глубокая грусть, когда он мягко уступил ей: