Хуан Дьявол (ЛП) - Адамс Браво Каридад. Страница 26
Букет цветов, торопливо брошенный на вскопанную землю – единственное, что отмечало могилу, охранявшую драгоценный деревянный гроб, обитый парчой, последнюю шкатулку ядовитого цветка, каким была Айме де Мольнар… Слезы выступили на глазах Моники… Губы высохли, легкое всхлипывание вырвалось из горла, и с жалостью она шептала, как в мольбе:
- Айме… Моя бедная Айме… Что ты наделала, чтобы найти свою смерть? До какого предела дошла? Пусть Бог просит тебя, как я тебя простила всей душой!
- Моника… Моника…! Я искал тебя, как безумный… Я должен поговорить с тобой…!
Ренато подошел, дрожащий от переполнявших эмоций, сжав ее руки и запястья так, что Моника не могла даже отойти, не давая ей времени оправиться от удивления, вызванного неожиданным его появлением, резким возвращением в настоящее из такого далекого прошлого, которое изобиловало ее нежностью…
- Ради Бога, Ренато, оставь меня! Отпусти меня… нас могут увидеть! – она освободилась от схвативших ее рук, избегая их, а они безумно тянулись к ней, и ее гордый взгляд остановился на Ренато: - По какому праву ты приближаешься ко мне таким образом?
- Это правда… ты права… Ты всегда права насчет меня… Я заслуживаю твои упреки… Заслуживаю, чтобы ты ненавидела и отвергала меня, но не презирай меня, Моника… Не презирай меня, потому что есть во мне правда, которая сглаживает все: я люблю тебя!
- Мне не поможет твоя любовь! Меня она не волнует! Теперь это правда, больше, чем когда-либо. И эта могила…
- Я не копал эту могилу! – в порыве вскрикнул Ренато. – Я не хотел, чтобы она нашла смерть… Я не ненавидел ее… Я ненавидел лишь час, мгновение, когда еще любил ее, когда ясно еще не смотрел в глубину души… Я ненавидел час, когда уверовал в ее предательство, и в тот момент я бы убил ее… Но прошла минута, она избежала удара… Все было против тебя, все во мне ополчилось против тебя, ненависть была более свирепой и жестокой, меня разжигала мысль, что она, будучи моей женой, обманула меня…
- Что ты говоришь?
- Правду… Правду, в которой я сам себе хотел признаться, правду, которую никогда не произносил до этого момента…Если я и взял на себя права, если и ослеп от ярости, вручая тебя Хуану Дьяволу в страстном желании наказать тебя, это было именно потому, что я сам того не зная, любил тебя… Разве ты не понимаешь? Я не понимал тогда… Я чувствовал, как сгораю, терзаюсь изнутри… Я любил тебя, не зная об этом, любил тебя с детства… Ты, более сознательная, знала, что любишь меня, но молчала…
- Не возвращайся к этому: не вороши прошлое. То был сон…
- То было любовью, от которой я отказался. Я знаю, понимаю… Айме сблизилась со мной, заняла твое место, и ты ушла. Если ты ушла к другой любви, ревность заставила меня очнуться; но ты осталась одна, ты вернулась холодной и далекой…
- Все случилось так, как должно было… Все теперь так, как сейчас с Айме: мертво, закопано в землю. Не о прошлом мы должны говорить. Если ты и должен мне что сказать, так то, что я хочу знать. Как она умерла? Почему тебя обвиняют в том, что ты подтолкнул ее к смерти? Только в твоей совести есть правда; не увиливай, говоря о прошлом, которое мне уже не важно…
- Для меня важно. Из-за этого прошлого я потерял тебя; из-за него ты отвергаешь меня… Во мне нет вины, из-за чего ты должна избегать меня. Клянусь тебе! Она сама приготовила себе ловушку, упала в собственные сети, шла на поводу своих безумств… Она жила среди лжи, обмана, даже сын, которого она должна была мне родить, не был правдой…
- О чем ты говоришь?
- Моя мать может доказать. Айме никогда не любила меня, в ее сердце нет ничего, что можно было бы оправдать. Она имела безумие быть извращенной, и нельзя, чтобы наши жизни разошлись из-за призрака вины, которую я не совершал, никогда даже не думал совершать… Я не убивал ее, мне не за что было ее убивать. Или ты думаешь, как сказала твоя мать в безумии, что есть причина, по которой я мог бы убить ее? Последние часы я ищу правду… Была виновата Айме в чем-то еще, кроме неосознанности и фривольности? Она запятнала мою честь? Унизила мое имя? Эти обвиняющие взгляды словно провозглашают это, а если это правда, то мне нужно знать. Не из-за нее, которая уже в земле, а из-за человека, который еще жив, человека, который, возможно, смеется надо моей доверчивостью, но который заплатит жизнью, если это правда…
Со свирепой решимостью говорил Ренато, изменившийся в лице, и именно в этом странном месте, перед недавно закопанной могилой, где еще не увяли все цветы с ее похорон, где кажется еще носился запах тех лепестков, сильный запах той женщины… В этом месте слова имели странное звучание, смешанные с только что произнесенными словами любви, воспоминаний, неудержимого пыла любви в Монике. Теперь в его душе адски смешивались разные страсти, переходившие одна в другую в огненном вихре, пока Моника отступала назад, словно он душил ее в этой буре обнаруженных чувств, которые вспыхнули в сердце… В одно мгновение ожило все: от детской разбитой мечты, до той минуты, когда она остановилась у могилы сестры… Но был страх сильнее всех, страх, заставивший ее протестовать и кричать:
- Ты не можешь сделать этого, Ренато! Расследовать, будоражить, выискивать, бросить грязь на имя той, которая уже умерла, заплатила жизнью за свои ошибки и недостатки… В сотни раз больше я страдала из-за нее, чем ты, но я смогла простить ее всей душой…
- Я простил ее; но его…
- Если ты любишь меня, как сказал, не должна быть в твоем сердце эта ненависть и жажда встретиться с так называемым соперником… Если ты любишь меня, как клянешься, неужели тебе настолько важно то, что Айме могла сделать…
- Мне важно из-за того, что это значит, из-за чего меня очерняют, унижают и пятнают позором твои глаза… Женщина может любить мужчину, который убил другую, чтобы наказать за предательство кровью… Не думаю, что можно любить и ценить того, кто глубоко оскорблен и обижен, кто забыл обиды и простил обман… Есть что-то в нас, что мы не можем позволить уничтожить и отстаиваем любой ценой, любя и ненавидя, и мое сердце…
- Это не твое сердце говорит. Это твоя гордыня кричит, а этот голос я не хочу слушать, Ренато. Это…
- Я вижу, ты дрожишь… И вздрагивая, твоя скорбь подтверждает подозрение, которое свернулось клубком в моей душе… Соперник, которого мне придется найти, чтобы отомстить за оскорбление Айме, это тот самый человек, которому я кинул тебя в момент безумия, с кем безуспешно борюсь, чтобы вырвать тебя из его рук… Это моя тень, мой вечный соперник, враг природы и общества, которого я получил с самого рождения, лицом к лицу: Хуан Дьявол!
- Нет! Нет! – опровергла встревоженная Моника.
- Да! Да! Твой голос, цвет, взгляд изменились… Чего ты боишься? Ты дрожишь из-за него или из-за меня? Ты думаешь, он сможет победить меня, стоя лицом к лицу? Ты думаешь, как и моя мать, что я не сильнее его?
- Я ничего не думаю, кроме того, что ты потерял рассудок. Хуан Дьявол ничего не сделал тебе. Ничего, потому что это не волнует его… Разве Хуан Дьявол оставил бы меня в монастыре, если бы любил? Он принял, не протестуя, прошение о расторжении брака, чтобы разлучиться навсегда. Он повернулся к нам спиной, ему ничего от нас не надо… С деньгами, что он выиграл у тебя ночью, он готовит дело, чтобы добиться успеха. Он покупает лодки для рыбной ловли и возводит дом на Мысе Дьявола…
- Он все это делает? А ты откуда знаешь? Откуда тебе известны такие подробности? Почему тебя это так интересует?
- О! Иисус! – воскликнула напуганная Моника.
- Что? Хуан Дьявол!
Они резко разъединились, удивление Моники превратилось в ужас. Хуан явился, словно на заклинание своего имени, с покрасневшим лицом при быстром беге, заставляя скакать лошадь, со взъерошенными волосами, обнаженной широкой грудью, с неряшливым и неопрятным видом в наихудшие свои дни… Его взгляд молнией осветил Монику и Ренато. Можно сказать, он измерял, оценивал бледных и траурных, и презирая с плебейским видом двух одинаковых сеньоров, иронично проговорил: