Хуан Дьявол (ЛП) - Адамс Браво Каридад. Страница 58
- Наш единственный порт? – удивился Ренато, не понимая.
- Да, Фор-де-Франс. Мы рядом с ним, в небольшой бухте Крепости Сан-Луи…
- … Сен-Пьер…? Столица…?
- Уже не существует.
- Не может быть! – отверг Ренато мятежным криком ужаса. – Моя мать… Умерла? Моя мать мертва! О…!
- Успокойся… успокойся, Ренато. Не ты один должен плакать от боли. Сорок тысяч трупов погребены под пеплом Сен-Пьера. Затем появились еще сотни, тысячи жертв…
- То, что я видел – было правдой… что я помнил, было правдой! О…!
- Возможно остров вскоре весь эвакуируется… Хотя почти не осталось властей, возможно имя Д`Отремон может помочь тебе взобраться на один из отплывающих кораблей…
- О чем ты говоришь? – взбунтовался Ренато почти в гневе.
- Все считают, что побег – это единственная надежда спасения… а для тебя это не будет трудным. К тому же у тебя уже нет никого, на кого смотреть, кроме себя самого…
- У меня нет никого… никого! Мой дом, мои земли, мое состояние в банках этого города, который… А моя мать, Хуан, моя мать!
Отчаянно он схватился за широкую руку Хуана, который сжал ее своей, почти впервые, братским жестом… Долгое время бежали слезы в тишине. Затем они внезапно высохли, как огненная стрела, прошедшая по его отчаявшейся душе, потрясла его, и он снова будто обезумел:
- А Моника? Что ты с ней сделал? Где она? Ты взял ее на Люцифер… Но нет, нет… ты сказал, что оставил ее. Куда ты ее увез? Куда послал? На Доминику? Гваделупе?
- На пути в Сен-Пьер! – признался Хуан с бесконечным отчаянием. – Я сам оставил ее на том пляже, перед горой Парнас… Больше я ничего не знаю… Ничего совершенно!
- Она тоже умерла? Ты хочешь сказать, что она умерла?
- Разумно думать так! – предвещал Хуан с мрачным выражением. – Я искал ее, как безумный, как помешанный. Искал ее, пока ты умирал, бредил целые недели… пока ты лежал как труп, я рыскал по всем деревням, развалины за развалинами, пока ты умирал сотни раз и сотни раз воскресал…
- Три месяца… три месяца! Ты сказал три месяца? – отчаянно спросил Ренато.
- Я искал ее по всем углам, где есть убежище верующих, в бесконечных списках исчезнувших, которые каждый день отплывают на кораблях… Я искал ее тело среди руин монастыря, искал ее имя на деревянных крестах и кладбищах… Но все напрасно!
- Моника умерла! Умерла! – повторял Ренато, как одержимый.
- Но я не приму этого! Не знаю, вдохновение ли это небес, не знаю, сумасшедший луч надежды, или моя больная воля ухватилась за эту ложь, если интуиция ясновидящего меня поддерживает, чтобы я не свалился в немыслимую правду… Но пока во мне есть дыхание жизни, я буду искать ее!
Хуан сделал несколько шагов к дверям, но руки Ренато вытянулись, схватив его, а голубые глаза, минутами раньше плакавшие по Софии Д`Отремон, теперь зажглись дьявольским светом ревности, досады, отчаянным желанием, распаляя его душу и плоть одним именем Моники…
- Почему ты искал ее? Ты любишь ее? Любишь?
- Естественно я люблю ее! А ты что подумал?
- Я… я… не знаю… Любишь ее? Ты сказал любишь ее?
- В тысячу раз больше, чем свою жизнь! Ты не понимаешь? Какое значение для меня имеет жизнь, если я не найду ее? Моя жизнь – есть и была она, даже если я верил тогда, что она не любила меня, даже если она выглядела такой отдаленной, как звезды, когда смотрела в мою сторону, на небо, охватив руками штурвал… Безумно, отчаянно я любил ее с тех пор, как что-то более сильное, чем моя гордость заставило меня уважать ее; с тех пор, как увидел ее беззащитной в своих руках, беспомощную и больную, чувствуя, что желания погасли, что высокомерие опустило свой флаг, потому что сила ее чистоты превратила меня в другого человека, потому что ее жизнь и счастье начали быть для меня важнее всего, всех… Что с того, что я любил ее? Что люблю ее? В сотни раз больше, чем ты мог любить ее!
- Ложь! – гневно взорвался Ренато. – Больше, чем я, никто! Никто! А она…
- Она тоже любила меня! – резко отрезал Хуан. – Против всех, кто думал, полагал, вопреки всему, на что ты надеешься, Моника любила меня, хотела умереть со мной. Силой я должен был оторвать ее от себя, чтобы она не последовала моей грустной участи…
- Это неправда! Неправда!
- Это правда, Ренато! Мне все еще кажется, что я вижу ее на том пляже; слышу ее последний крик, зовущий меня…
- Не может быть! Женщина, как она…
- Не могла полюбить меня, да? – отверг Хуан вспыльчиво. – Так ты ошибаешься! Она любила меня! Любила! Какая разница в ее положении или имени? Она любила меня, моряка, пирата, бастарда! И предпочитала опасности, умереть со мной, чем удобства твоего дворца! Эта единственная правда… Она была моей, моя, и я буду искать ее, пока не найду!
- Нет, она уже не твоя!
Ренато дрожал, его трясло, он хотел встать со постели. Оттуда его глаза глядели с волнением… Он вспомнил портфель, бумаги в нем… Теперь он был полуголый, под пальмовыми листьями, предоставлен полностью воле человека, который был одновременно его спасителем и соперником, врагом и братом… Неожиданно его воля истощилась, мужество погасло, но свирепые глаза Хуана казалось проникли в него, угадывали мысли:
- Твои бумаги в этом ящике… Я не ошибся, думая, что они для тебя важнее жизни. Можешь забрать их, хотя и думаю, что они тебе уже ничем не послужат. Мощь гораздо сильнее, чем все человеческое самодовольство, теперь управляет нами… и это… вулкан… Послушай его… Это единственный голос, который распоряжается и приказывает на всей земле Мартиники… Эти слепые удары устанавливают жизнь и смерть, боль и голод… Это новая сила, которая нами руководит… Посмотри на них, на эти бумаги, может они послужат тебе чем-нибудь!
Ренато снова приподнялся, желая пойти за Хуаном, удалявшимся поспешными шагами, но снова упал… Сотни горьких воспоминаний вонзались в него, как кинжалы. Он думал о своей мертвой матери; Монике, которая возможно уже покоится под трагическим саваном случившегося в Сен-Пьере, и почувствовал новую боль, странную, которая жгла нестерпимым стыдом… Это было смущение, муки совести и горькая благодарность…
- И я обязан жизнью Хуану Дьяволу…
В течение недели ревел ужасающий вулкан Мон Пеле. Наконец, 26 августа 1902 года последний и ужасный грохот потряс остров, а затем все стихло. Рассеялись черные облака из конуса вулкана, замолчали подземные шумы, снова выглянуло голубое небо, морские воды успокоились… Благотворные дожди упали потоком, сметая слои пепла, которые сорвали деревья и придавили поля… Вновь побежали чистые реки и ручьи, вернулись стаи улетевших птиц… Лихорадочная радость, верх отчаянии и боли прошедших дней, встряхнули теперь беспорядочные улицы Фор-де-Франс. Понемногу начали двигаться лошади и редкие повозки, ставшие доступными. Бригады добровольцев ходили собирать мусор и налаживали как могли пристани и причалы на выходе из прекраснейшего залива, перед которым возвышался маленький город. И когда корабли, ожидаемые столько времени, показались на горизонте, их приветствовали пушки из Крепости Сан-Луи и трезвонили колокола, подвешенные на балках над мусором… Одновременно, в почти разрушенной усадьбе, бывшей убежищем для Мольнар, колокола и артиллерийский обстрел слышался далеко…
- Вот и сеньор дон Ноэль, моя хозяйка! – сообщила Ана во весь голос.
- Подарок, моя дорогая Каталина… Но где Моника? – поздоровался и спросил старый нотариус.
- Где ей быть, как не в госпитале? – объяснила Каталина. – Для нее просто рассвело, как каждое утро…
- Сегодня другой день, черт побери!
- Для нее нет. Каждый проходящий день кажется, усиливает ее боль, потому что у нее остается все меньше надежды…
- Вы правы. Но во всяком случае, она не может падать духом, как это делает… Она продолжит искать его, потому что новый губернатор только что прибыл, и командующий войсками чувствует такую признательность и благодарность Монике, что хотел бы, чтобы она была в числе первых персон поприветствовать Его Превосходительство. Говорите, она в госпитале?