Колодец Единорога - Прэтт Флетчер. Страница 59

— …или, что правильнее, Поэ Глупец, ведь теперь государь наш и вождь нипочем меня не простит…

— Почему? — спросил Эйрар больше из вежливости, косясь в сторону двери, из которой в любой миг могла выйти Аргира.

— Оговорка, друг, несчастная оговорка, — вздохнул Поэ. — У нас на Эригу порою достаточно оговорки, чтобы все мечты рассыпались прахом. Да, другой бы, пожалуй, вызвал меня на поединок, а старый герцог — тот попросту выставил бы за ворота. Но не таков Микалегон; он хитер — станет меня доводить, пока я не покину Братство по собственной воле…

— Только за то, что ты упомянул Медвежий фиорд? Да неужели же подобная мелочь…

— Мелочь! Если бы ты только знал, что за нею стоит!.. — Теперь уже Поэ тревожно оглядывался — не подслушивает ли кто. — Дело было почти четыре года назад: нашему государю и предводителю взбрело в голову отправиться на несколько дней порыбачить на маленькой палубной лодке вдвоем с одним уроженцем Короша, не помню точно, как его звали — кажется, Партен или вроде того. Сказано — сделано; вошли они в фиорд, и дул такой славный попутный бриз, и Партен сидел у руля. И вот тут нашему герцогу попался на глаза роскошный медведь, переплывавший с одного берега на другой. Он и возьми в голову, что зверь неплохо смотрелся бы во дворе крепости, если бы исхитриться взять его живьем. Взял он моточек крепкой веревки и велел спутнику править прямо к медведю. Накинул тому петлю на шею… да вот беда, придушить, чтобы не рыпался, не сумел, лишь обозлил. А медведь, не будь дурак, подплыл к лодочке сзади, зацепил когтями корму да и взобрался на борт — его милость, говорят, и ахнуть не успел.

На беду, герцог не взял с собою меча, лишь острогу-трезубец, и этой острогой его товарищ ткнул чудовище, когда оно влезало на борт. Тут уж медведь вконец рассвирепел — и ну гоняться вокруг мачты за ними обоими. Что тут было!.. Румпель болтается, парус хлопает!.. Полных три раза обежали они лодку кругом, а потом государев спутник — он, понимаешь, пощуплее был да попроворней — живенько распахнул люк, и они юркнули туда вдвоем, чуть не вниз головами, и успели, по счастью, запереться, пока зверюга раздумывал, лезть за ними или не лезть. Ну и что дальше? Медведь себе расположился на палубе и нипочем не желал уходить, а они сидели внизу, точно два арестанта, а лодку носило по воле волн туда и сюда.

Тот человек потом говорил, будто государь Микалегон ругался такими словами, что он уж начал бояться, кабы гром небесный не обратил их обоих в поджарки, а с ними заодно и медведя. Ладно, отдышались они, начали искать хоть какое-никакое оружие. На корме был зарешеченный лючок, в который проникал свет; время от времени медведь подходил к нему, рычал на них и совал внутрь когтистую лапу — ну, знаешь, как они делают, когда ловят рыбешку. Разыскали герцог со спутником на дне два ржавых рыбацких ножа… Микалегон их приспособил к шестам наподобие копий, и они попытались достать ими медведя через решетку. Но и с этим не вышло — прутья помешали удару, и зверю даже не продырявили шкуру, зато сам он махнул этак лапой и сломал одно из их копий, только хрустнуло, и нож покатился по палубе. И тут они видят — веревка на шее медведя запуталась в чем-то, так что теперь он никак не мог их покинуть, даже если бы и захотел.

«Что будем делать, государь?» — спросил тот малый. А надо сказать, несмотря на отчаянное положение, ему было безумно смешно, да только он знал, что показывать это Микалегону было небезопасно.

Герцог обозвал его идиотом и еще по-всякому, а потом спросил:

«Не знаешь ли ты, часом, каких-нибудь заклинаний?» — А парень-то ведь был из Короша, как я уже говорил: они там все помаленьку учатся чернокнижию, это из-за миктонцев и троллей, которые им служат.

«Я вправду кое-что знаю, государь, — сказал он. — Боюсь только, медведя мне не одолеть.»

«Колдуй!.. — зарычал герцог. — Не то уши тебе отрежу, бездельник!»

Ничего не попишешь: пришлось бедняге ворожить. Стал он творить заклинание, а герцог знай пыхтел и сопел у него за спиной, да так забавно, что в самый ответственный момент парень все-таки не выдержал, расхохотался и, ежу ясно, испортил все дело. В заклинании-то говорилось о троллях, и они тотчас пожаловали: русалки, тьма-тьмущая русалок, это у нас здесь, на севере, такие тролли морские. Заполонили они всю лодку — и ну украшать ее гирляндами из водорослей и сосновых ветвей, а медведя — гладить да почесывать ему за ушком… еще и отплясывали на палубе, пока государь Микалегон бушевал и ревел от ярости в трюме. Они же страсть любят потешиться, когда кто из нас, людей, вот так сядет в лужу, — если только, конечно, это не горе какое-нибудь.

И вот русалки всю ночь отгоняли лодку от берега, и стоял такой тарарам, что двое бедняг так глаз и не сомкнули. Герцога выручили только на другой день, когда прошел слух о миктонском набеге и из замка за ним отрядили корабль. Когда же выяснилось, что произошло — над ним до коликов хохотала вся страна, от гор Короша на севере до островов Джентебби на юге. А сам он дал страшную клятву, что оторвет голову всякому, кто унизит Ос Эригу, вспомнив в его присутствии про этот случай… Понимаешь теперь, что я натворил?..

27. Ос Эригу. Отвергнутое великодушие

Эйрар увидел Аргиру лишь на другой день. Он издали заметил двоих принцесс, прогуливавшихся по крепостной стене, обращенной к морю. Принцесса Аурия тоже заметила Эйрара. Повернувшись, она взяла сестру за руку и что-то ей со смехом сказала. Когда они поравнялись, он склонился в глубоком поклоне, на что золотая наследница Империи ответила весьма прохладным кивком. Принцесса Аргира произнесла какое-то приветствие, но от волнения он не разобрал слов.

…Валькинги трудились всю ночь напролет при свете факелов, шипевших и брызгавших искрами под тихим дождем. Все новые и новые повозки, громыхая колесами, подъезжали и разгружались. Они были еще далеко, но Плейандер посоветовал герцогу заранее провести в замке кое-какие работы. Микалегон собрал каменщиков и велел им возвести во дворе дополнительную стену в форме полумесяца — от южного угла крепости, куда подходил мост, к главной башне и оттуда до гавани. Каменщики взялись за дело; впрочем, по мнению Эйрара, трудились они медленно и не слишком усердно: все время болтали, смеялись и без конца посылали за вином. Никакого сравнения с лихорадочной работой, что шла по ту сторону стен.

Герцог Микалегон сам взошел на обращенные к берегу укрепления и велел выстрелить из одной катапульты каменным шаром. Камень упал, изрядно не долетев до врага. Герцог невнятно прорычал что-то и отвернулся. В тот же день, только попозже, к Эйрару, смотревшему со стены, подошел Рогей. Мариоланец успел уже облачиться в грубую робу рудокопов Короша. Он так и сиял, радуясь предстоящему делу: нынче ночью он отправлялся в путь.

— Неплохо идут дела у барона, покуда ему никто не мешает, — кивнул он на строительство. — Посмотрим, как запоет Катинэ, когда его люди притомятся и оголодают — а уж об этом мы позаботимся!

Эйрар как раз думал, для чего бы могли быть предназначены груды бревен на строящемся мосту. Для осадных орудий их было, по его понятию, многовато.

— Счастливо тебе, — сказал он мариоланцу.

Потом он спустился во внутренний двор, надеясь застать там если не Аргиру, так Мелибоэ, которого он тоже не видел с той ночи, когда над Кубком Войны звучали обеты. Но вместо них он натолкнулся на Аурария, гулявшего в обществе одного из своих борцов — кажется, Балиньяна. Похоже, и принц, и его спутник пребывали в дурном расположении духа: вслед за хозяином Балиньян едва кивнул головой, отвечая на приветствие Эйрара, и отвернулся. Юноша хотел удалиться, не ввязываясь в разговор. Принц вроде собирался поступить так же, потом все-таки обернулся и медовым голосом произнес:

— Эльварсон, тебе незачем стыдиться клятвы, которую ты дал. Для императорского Дома нет ничего оскорбительного в подобных знаках любви… хотя ты в ту ночь, конечно, несколько заболтался. Говорят, будто ты дворянин, имеющий герб — и все-таки негоже трепать попусту ничьи имена, кроме вражеских. Людям благородных кровей надлежит причинять боль лишь тем, кого они ненавидят.