Дар дождя - Энг Тан Тван. Страница 2

– Да.

Эта была сделана во Всемирной штаб-квартире айкидо в токийском районе Синдзюку, я и Морихэй Уэсиба, основатель айкидо. Я был одет в белую хлопковую ги – кимоно для тренировок – и хакаму, традиционные черные брюки, какие носят японцы, и напряженно смотрел в глазок камеры; волосы у меня были еще темными. Рядом с моими пятью футами одиннадцатью дюймами О-Сэнсэй, Великий Учитель, как его называли, выглядел крошечным, как ребенок, и обманчиво уязвимым.

– Вы еще преподаете?

Я покачал головой и ответил по-японски:

– Уже нет.

Она назвала нескольких своих знакомых, мастеров высокого уровня. С каждым новым именем я кивал, и какое-то время разговор вращался вокруг них. Кого-то уже не было в живых, кто-то, как и я, отошел от дел. Но были и те, кто, несмотря на возраст, им было под девяносто, исправно продолжали тренировки, которым посвятили всю жизнь.

Она указала на другую фотографию:

– Это ведь ваш отец? Вы с ним – одно лицо.

Этот черно-белый снимок сделал наш водитель перед самым началом войны. Вся семья стояла перед портиком, и от света солнца и моря голубые глаза отца казались еще светлее, а зубы – совсем белыми. Его аккуратно зачесанная седая шевелюра почти сливалась с ослепительно сияющим безоблачным небом.

– Он был очень красивым мужчиной.

Вокруг него стояли все мы: Эдвард, Уильям и Изабель от первого брака, я – от последнего, и в лице каждого из нас проглядывали отцовские черты. Наши улыбки были неподвластны времени, как будто нам суждено было навеки остаться вместе, смеяться и любить жизнь. Я еще помню тот день, вопреки расстоянию пробежавших лет. Это был тот редкий момент, когда я чувствовал себя частью семьи.

– Ваша сестра? – Она перешла к следующей фотографии.

Я кивнул и посмотрел на Изабель на балконе своей комнаты – в руке винтовка, щеки решительно втянуты, – словно плывущую ввысь в свете огней первого этажа. Я почти ощутил теплый ветер, играющий ее юбкой.

– Это на нашем последнем приеме, до того как война все разрушила.

Дождь стих, и я предложил Митико поужинать на террасе. Она настояла на том, что поможет накрыть на стол, а я закатал навес, чтобы открыть небо. Мы сидели под звездной прогалиной – бороздой в облаках, засеянной сверкающими семенами.

Несмотря на простоту приготовленной мною пищи, ела она с отменным аппетитом. Кроме того, гостья оказалась интересной собеседницей; у меня появилось чувство, что мы с ней были знакомы всю жизнь. Отпив налитого чая, она с удивлением поднесла чашку к носу. Я внимательно наблюдал, пройдет ли она испытание.

– «Благоухание одинокого дерева», – угадала она название сорта, который я специально заказывал в Японии. – Его собирают на плантациях рядом с моим домом. После войны его невозможно было достать, потому что все террасовые поля были разрушены.

В конце ужина она подняла бокал с вином и грациозно повела им в сторону острова.

– За Эндо-сана, – тихо сказала она.

– За Эндо-сана, – кивнул я.

– Прислушайтесь, вы его слышите?

Я закрыл глаза и, да, я его услышал. Услышал его дыхание.

– Он всегда здесь, Митико. Вот почему, куда бы я ни уезжал, меня всегда тянет обратно, – чуть улыбнулся я.

Она взяла мою руку в ладони, и я снова почувствовал ее птичью хрупкость. Голос Митико был полон грусти.

– Бедный друг. Как же вы настрадались.

Я осторожно высвободил руку.

– Нам всем выпали страдания, Митико. И Эндо-сану – больше, чем кому бы то ни было.

Мы сидели молча. Всякий раз, как волна разбивалась о берег, море вздыхало, словно бегун на длинную дистанцию перед финишной прямой. Меня всегда больше тянуло к ночному морю. Днем оно поражает великолепием, тугие волны рушатся с грохотом, гонимые силой всего океана. Но ночью эта сила уже растрачена, и волны набегают на берег с равнодушием монаха, разворачивающего свиток.

Потом она тихим голосом принялась рассказывать мне о своей жизни. Ее речь состояла из беглой, естественной смеси японского с английским, которые переплетались, словно цветные нити, свиваясь в рассказ.

– Я овдовела совсем недавно, все не привыкну к белой одежде [4]. Мой муж, Мураками Озава, скончался в начале года.

– Мои соболезнования, – мне было не понятно, к чему она клонит.

– Мы с ним были женаты пятьдесят пять лет. Он владел компанией по производству электроники, очень известной. После его смерти весь мой мир, вся моя жизнь вдруг потеряли смысл. Меня подхватило течением, я закрылась дома в Токио, отгородившись от всех. Проводила дни в просторном саду, бродила босиком по галечным газонам, нарушая аккуратные круги, созданные Сэки, нашим садовником. Он ни разу не пожаловался, просто день за днем создавал узоры снова. – Взгляд ее был потерянный.

Она не могла справиться с горем. Во внешнем мире совет директоров сходил с ума, потому что муж завещал ей контрольный пакет акций. Она отказалась с ними разговаривать и не отвечала на звонки. Слуги шептались, боясь нарушить молчание в доме.

Но мир заявил о себе.

– Мне пришло письмо от Эндо-сана.

Она так непринужденно отвела взгляд в сторону, словно отвлекшись на блеск росы на траве, что любой другой собеседник счел бы это естественным.

Я был благодарен ей за проявленную доброту, хотя и принял новость c большим самообладанием, чем она от меня ожидала.

– Когда оно было отправлено?

– Больше пятидесяти лет назад, весной сорок пятого. – Она улыбнулась. – Возникло из прошлого, словно призрак. Только представьте, какой путь оно проделало. Он писал про свою жизнь здесь и о вас тоже.

Я позволил ей наполнить наши бокалы. Я много раз бывал в Японии и точно знал, что она оскорбилась бы, сделай я это сам.

– Я расскажу вам, как мы с ним познакомились, – произнесла она, помолчав, словно долго обдумывала это решение.

– Эндо-сан работал на своего отца, владельца успешной торговой фирмы. На самом деле именно он и вел дела, путешествуя по Китаю и Гонконгу. По вечерам он вел занятия в школе айки-дзюцу [5] у нас в деревне. Как дочери самурая, мне полагалось владеть мечом и рукопашной борьбой – будзицу, они ставились выше всех остальных искусств. В отличие от сестер я любила будзицу больше музыки с икебаной.

– В то время айки-дзюцу только начинала развиваться, она еще не превратилась в сегодняшнее айкидо. Мой отец был о ней невысокого мнения, но как только я побывала на тренировке и увидела эти движения, так сразу поняла, что нашла сокровище. Я уверена, что вы понимаете мое чувство: словно сердцу, так долго томившемуся в темноте, вдруг удалось поймать лучик теплого солнца.

Она тихонько засмеялась.

– Вскоре я начала дорожить временем, проведенным с Эндо-саном. Школьные подруги проходу мне не давали, дразнили за чувства к нему. Но я продолжала мечтать, кутаясь в облака фантазий.

– Старший сын в семье, он готовился перенять от отца управление компанией. Поэтому он так часто ездил за границу. Возвращаясь, дарил мне подарки: из Китая, Сиама, с Филиппинских островов, а один раз – платок, сотканный в горах на севере Индии.

Наши встречи стали регулярными. Мы гуляли по пляжу, пытаясь рассмотреть ворота-тории святилища Миядзимы [6], и часто пили чай в парковом павильоне у озера, где кормили уток с послушными вереницами утят. Это были самые счастливые дни на моей памяти.

Первоначальное страстное наваждение укрепилось, став глубже и серьезнее. Мой отец – он был главой муниципалитета – не одобрял нашей дружбы. Конечно, Эндо-сан был намного старше меня, а его семья, пусть и происходила из самураев, перешла в сословие торговцев, которые, как вы, наверное, знаете, занимают в нашем обществе очень низкое положение. Его отец решил превратить принадлежавшие им фермы и прочую собственность в торговые предприятия. Они были богаты, но не вхожи в аристократический круг.