Дар дождя - Энг Тан Тван. Страница 42

– Ни в коем случае. Сначала поможешь мне с полками.

Все утро мы составляли каталог его свежих приобретений, над некоторыми из которых я в шутку глумился, вызывая у отца вялые возражения. Пришла горничная вытереть пыль, но тут же ушла, увидев, как мы смеемся и болтаем.

– Ты ходил в храм с тетей?

– Ходил.

– Отлично. Я просил ее проследить, чтобы ты не забыл. – Он был доволен моим послушанием. – У тебя отличные результаты. Жаль, что Уильям не может с тобой тягаться.

– Я старался как мог, – сказал я, слегка запинаясь от прилива уязвленной гордости. Он всегда был скуп на похвалу.

– В какой университет собираешься? С такими оценками ты сможешь выбрать любой.

– Я пока об этом не думал. Время же еще есть.

Отец задумчиво кивнул:

– Все равно придется ждать до следующего октября, к тому же отправлять тебя сейчас слишком опасно.

Одним из недостатков местного обучения было то, что наш учебный год был организован не так, как в английских школах, и чтобы продолжить образование, мне нужно было дождаться следующего учебного года в Англии. Кто знает, как долго продлится война в Европе?

На тот момент сложившееся положение дел меня вполне устраивало, потому что я не хотел прерывать обучение у Эндо-сана. Как он и предупреждал, наши отношения нельзя было с легкостью отмести в сторону, и я знал, что обязан выполнять свою часть уговора. Кроме того, я еще столькому хотел у него научиться.

– Я не хочу, чтобы ты тратил время впустую, как Уильям. Чем ты планируешь заниматься до поступления?

– Мне хотелось бы поработать в компании. Вместе с Эдвардом и Уильямом. Хочу побольше узнать о нашей семье.

Эта мысль крутилась у меня в голове уже довольно долго. А значение, которое отец придавал присутствию в фирме Уильяма, окончательно ее укрепило. Встреча с дедом пробудила во мне интерес к корням, и по искреннему счастью на лице отца я понял, что мой выбор был правильным.

– Чудесно. Мы подыщем тебе работу.

Уже почти пробило полдень, когда он произнес:

– Ну, мы с тобой закончили. Давай выпьем.

– Мне нужно кое-что тебе рассказать, – начал я, наконец решившись.

Усевшись, я рассказал ему о своих занятиях с Эндо-саном: тот настаивал, чтобы я открылся отцу. И это оказался редкий случай, когда отец на меня рассердился. Всю его сердечность тут же смело гневом.

– Но он же чертов японец! – вскричал он, повысив голос.

– Которому ты сдал в аренду остров, – ответил я, отправив разум в точку слияния моря и неба, чтобы сохранить центр в спокойствии. До знакомства с Эндо-саном я бы накричал на отца в ответ.

– Ты знаешь, что они вытворяют в Китае. Что ему от тебя нужно?

– Научить меня своей культуре и приемам самозащиты.

– На что они тебе сдались? Я ему не доверяю.

– А я доверяю.

Он вздохнул:

– Я запустил твое воспитание. Ты совсем отбился от рук.

Я покачал головой:

– Ни от каких рук я не отбился. Посмотри на меня. Я в лучшей форме, чем когда-либо. Мой ум стал острее и прозорливее. Посмотри на меня.

Он сел и посмотрел мне в глаза. В его взгляде было столько отчаяния, что мне захотелось отвернуться.

– Когда ты родился, твоя мать заставила меня пообещать, что я никогда не буду подавлять тебя так, как отец подавлял ее. Но когда я вижу, что ты связался с японцем, то сомневаюсь, что поступил правильно.

– Если ты любил ее, то сдержишь обещание, – сказал я, цепляясь за приоткрытую им щель и пользуясь ею как преимуществом. – Войны здесь не будет. Ничего не случится. Ты сам так сказал.

У меня в голове звучал голос Эндо-сана: «Перенаправь силу противника против него самого».

Отец молчал, не зная, что сказать, и я понял, что снова вышло по-моему.

– Я познакомился с дедом, – сказал я.

«Веди разум», – говорил Эндо-сан. Во взгляде отца отразился живой интерес, и я понял, что его мысли приняли указанное мной направление.

– Как поживает Старец? – спросил он.

– Он еще очень крепок. Думаю, мы друг другу понравились, и я пригласил его на Пенанг. Кажется, он очень сожалеет о прошлом и о том, как обошелся с мамой.

– Я ведь любил твою мать. Люди думали, что я окончательно стал туземцем, такое не редкость. Но они не понимали наших чувств друг к другу.

– Я знаю, – вставил я, стараясь удержать внезапно возникшую между нами хрупкую связь.

Отец не очень много рассказывал мне о матери, и теперь, когда ему захотелось рассказать больше, в его голосе слышалась внутренняя борьба. Он отвел глаза от витрин с бабочками, но недостаточно быстро, и я успел заметить в его взгляде боль, словно он случайно порезался одним из керисов.

– Нам столько пришлось преодолеть. Я думал, у меня получится. Она с самого начала знала, как это будет трудно, но все равно вышла за меня. В тот день, когда она сообщила о дате нашей свадьбы, ее отец приказал вынести из дома все ее вещи. Она больше ни разу его не видела, – сказал он.

Я ждал продолжения.

– Местные европейцы плохо к ней относились, а соотечественники так и не приняли в свой круг. Но она держалась так стойко, так непреклонно, что, пока она была жива, я сам черпал в ней силы. Ей хотелось всем доказать, что они ошибались.

Его голос смягчился.

– Я никогда не показывал тебе реку за нашим домом?

– По-моему, я знаю, где она, – ответил я.

Но река не была для меня излюбленным местом уединения. Я предпочитал море. Тогда отец открыл мне то, чего я не знал, причину, по которой то место было особенным.

– Это было наше тайное убежище, тихая гавань, где мы спасались, когда становилось совсем невыносимо. Мы всегда отправлялись туда в сумерках, идя на запах красного жасмина, который она там посадила. Мы плыли вниз по течению, и она лежала в моих объятиях, и мы ждали в лодке, когда на деревьях вдоль берега появятся светлячки. Их были тысячи, и они разгоняли мрак, указывая нам путь.

Я мысленно представил их, двух таких не подходивших друг другу возлюбленных, которые пытались найти свое место в мире, окруженных защитным световым барьером.

– Однажды вечером, через несколько недель после свадьбы, я вернулся домой поздно. В доме было темно. Я вбежал внутрь, думая, что случилось что-то ужасное.

– А что случилось? – спросил я.

Сколько я себя помнил, по ночам в Истане всегда горела хоть одна лампа, и было трудно представить, как массивные контуры дома теряются на фоне черного неба.

– Она ждала меня со свечой в руке. Приложив палец к губам, отвела меня наверх в спальню. На пороге она задула свечу и открыла дверь. Я не мог поверить своим глазам, – голос отца превратился в шепот.

– Она полностью закрыла кровать распущенной москитной сеткой. И в темноте, в складках сетки, сидели сотни светлячков, которых она собрала на реке.

Он неловко замолчал, но продолжил, прочтя на моем лице понимание и жажду узнать, что было дальше.

– Мы провели ночь под дождем из света. В ту ночь был зачат ты.

Я откинулся на спинку стула и протяжно вздохнул, пытаясь скрыть от него слезы, набежавшие на глаза, словно прилив, исподволь затопивший сухую прибрежную полосу. Но взглянув на него, я увидел, что унаследованные мною глаза тоже блестят.

– Наутро она поймала всех светлячков, посадила в банки и вернула на реку, – сказал отец дрогнувшим голосом, но на его лице тут же проступила вымученная улыбка, подтверждавшая, как сильно ему не хватало моей матери и ее затей.

– Я часто думаю, как тебе трудно: ты всегда отстраняешься, пытаешься не быть частью семьи. Но ты тоже Хаттон. И тебе никуда от этого не деться. Ты хоть понимаешь, как мы все по тебе скучали?

Он взъерошил мне волосы, чего я уже давно ему не позволял. Потом встал и вышел, оставив меня в библиотеке наедине с книгами. Я пошел вдоль шкафов, глядя на корешки: «История» Геродота, «Пир» Платона, сборник рассказов Сомерсета Моэма. Здесь были собраны все великие книги, от художественных до истории с философией. Я открыл подаренный мне томик, но мелкий шрифт расплылся перед глазами. Тихие слова отца выбили меня из колеи, открыв, что я столько лет причинял ему боль. Он всегда был очень скрытным человеком, и, чтобы рассказать мне подробности моего зачатия, ему пришлось пойти против своей натуры. Как настоящий отец, он всегда терпел мое бессердечие молча и с достоинством, и мне оставалось только сесть, закрыть книгу и подумать о том, как загладить вину.