Дар дождя - Энг Тан Тван. Страница 65

Я позвонил, но мне не открыли. Толкнув двери, я вошел внутрь и пошел вокруг дома туда, где стоял отец Кона, глубоко погруженный в свои мысли, и разглядывал свои отмеченные наградами белые орхидеи. Он увидел меня, и его взгляд прояснился.

– Ты, наверное, ищешь моего сына.

– Я надеялся, что он сказал вам, где его искать.

Он покачал головой:

– Он уехал. У меня нет от него новостей, и сомневаюсь, что будут. Пожалуйста, присядь.

Я присел на край деревянного ящика для цветов.

– Он говорил, что даст о себе знать.

Старик кивнул.

– Вы пытались помешать ему вступить в отряд?

– Нет. Разве я мог? Ты лучше всех должен знать, что у каждого из нас – собственный путь.

– Вы не уезжаете туда, где безопаснее?

Он покачал головой:

– Мой путь – здесь. – На миг он показался намного старше своих пятидесяти лет. – Если я уеду, кто встретит моего сына, когда он вернется?

– Кон очень похож на вас, – сказал я, пытаясь придумать, чем бы заполнить молчание.

У нас никогда не бывало особых тем для разговора, но мое сравнение ему явно понравилось. Наверное, в этом и заключалось отцовское счастье. Мы смотрели, как самолеты в небе заходят на новый круг.

– Он мой единственный сын. Я очень сожалею об Уильяме. Только богам известно, что бы стало со мной, если бы я потерял своего мальчика. Думаю, я бы не смог жить дальше.

– Не знаю, переживем ли мы все эту войну.

Он улыбнулся почти зловещей улыбкой и поднял брови.

– У меня нет никаких сомнений, что если кто-то и выживет, то это будешь ты. И я не думаю, что дело только во влиянии твоего учителя. Нет, я встречался с господином Эндо и совершенно уверен, что он не берется учить слабаков. Думаю, ты всех нас еще очень удивишь.

Я встал с цветочного ящика, недовольный оборотом, который принял наш разговор. В словах Таукея Ийпа были кости, как в рыбном филе, которое кусаешь, не думая о последствиях.

– Мне пора. Пожалуйста, сообщите мне, когда узнаете, где ваш сын.

До нас постоянно доходили сведения о зверствах, чинимых наступавшими с севера японскими войсками, и, несмотря на то что отец держал их при себе, я видел на его лице страх. Он достал из оружейного шкафа в кабинете винтовку и держал ее под рукой полностью заряженной. Коллекция керисов исчезла из библиотеки. Наши оловянные рудники и плантации на севере Малайи были все захвачены японцами, и мне пришла мысль, что отец никогда не передаст им семейную фирму. Я начал опасаться за его жизнь, и этот страх вырос еще больше, когда однажды, возвращаясь домой во влажных сумерках, мы увидели на подъездной аллее штабную машину. Над ее капотом поник белый флаг с красным кружком.

– Ублюдки, – произнес отец, выйдя из машины прежде, чем дядюшка Лим успел полностью затормозить.

Я бросился за ним в дом. В коридоре мы сразу же услышали голоса, и я остановился, увидев, как по лестнице спускается Горо, офицер из японского консульства, и с ним кто-то еще. Увидев нас, они остановились на полпути.

– Убирайтесь из моего дома, – сказал отец.

Посмотрев на японца, стоявшего рядом с Горо, я испытал необъяснимый страх. У него были узкие, немигающие глаза, короткие усы и очень короткая стрижка. Больше всего меня ужаснула не его военная выправка, а то, что на нем не было формы. Я тут же понял, что перед нами стоит сотрудник кэмпэнтай [75], тайной военной полиции, которая пытала беженцев на севере Малайи. Положив руку отцу на плечо, я попытался его сдержать.

– Ему недолго осталось быть вашим, – сказал Горо. – Он очень понравился Фудзихаре-сану.

Мужчина заговорил с Горо по-японски. Я хорошо понял его, но Горо перевел:

– Когда вы все сбежите отсюда, мы получим и вашу компанию.

– Мы никогда не сбежим, – ответил отец.

– Что вы сделаете, нас не касается. Мы всех вас отправим в лагеря или расстреляем.

Он указал на меня.

– Даже вашего полукровку-сына.

Мне нужно было найти способ их успокоить. Я поклонился и заговорил с ними успокаивающим тоном, когда в коридор вышла Изабель, наставив на Горо отцовскую винтовку.

– Отец попросил вас уйти. Я просить не буду.

– Изабель, опусти ее.

По мнению Изабель, Горо с сотрудником кэмпэнтай двигались недостаточно быстро. Она выстрелила в стену, обсыпав их щепками и крошками штукатурки. Спускаясь по лестнице, Горо прикрыл своего спутника, и они оба не сводили глаз с лица Изабель, пока не вышли через парадный вход. Я знал, что их чувство чести потребует найти способ отмщения.

Я повернулся к Изабель, по-прежнему державшей винтовку наизготове.

– Я мог бы все уладить, не настраивая их против нас.

– Ты всегда пытаешься их защитить, – сказала она с возмущением, равным моему.

– Я не делал ничего подобного. Я защищал тебя, – взорвался я. – А ты подвергла всех нас опасности.

– А кто братается с япошками? Ты бы слышал себя, свой тоненький покорный голосок! Ты пресмыкался перед ними без всякого стыда!

– Довольно! – вмешался отец. – Сейчас же убери оружие! Почему ты до сих пор здесь? Ты должна была укрыться на Горе.

– Я осталась, чтобы помочь прислуге упаковать вещи. И собиралась уехать вместе с ними.

Теперь я еще больше, чем когда-либо, осознавал, что нам нужно покинуть Пенанг, покинуть Малайю. Японцы взяли нас на заметку, и, если бы мы остались, они бы стали нас преследовать.

– Нам опасно здесь оставаться. Мы должны немедленно уехать в Сингапур.

Отец был непреклонен.

– Мы не поедем. Если хочешь, давай, – сказал он без всякого выражения. – Но если ты хоть чуть-чуть понимаешь, что значит быть частью нашей семьи – чего ты никогда не понимал, – то ты нас поддержишь! – Он замолчал, пораженный собственными словами. – Прости меня. Я не должен был этого говорить. Прости.

Прошла вечность, прежде чем я заговорил снова:

– Я останусь. Это и мой дом, другого у меня нет. Я останусь. Но я сделаю это на своих условиях, – сказал я и медленно пошел прочь, точно зная, какой выбор мне придется сделать.

В конце концов, все оказалось так просто и очевидно.

Я взял велосипед и поехал в японское консульство. На улицах было полно машин, многие везли на крышах большие кожаные чемоданы, разгоняя по дороге листовки с японской пропагандой. Мне вспомнились китайские похороны, на которых мне пришлось побывать как-то раз, когда умер один из наших конторских служащих. Монах, проводивший церемонию, раскидывал на ходу пачки ритуальных денег, и клочки бумаги взлетали в горячий полуденный воздух, извиваясь и корчась, как заблудшие души, которых они должны были ублажить, и беззвучно опускались на землю. Теперь же, когда с каждой проезжавшей машиной воззвания японцев взмывали вверх и снова летели вниз, словно их качал невидимый маятник, этот образ вернулся, и мне стало страшно. На моих глазах совершался погребальный обряд по моей стране, по моему дому.

Я сообщил часовому у входа в консульство, что хочу встретиться с Эндо-саном. Он открыл ворота, и я нажал на педали и проехал внутрь, мимо посадок бамбука и маленьких павильонов. Звуки мчавшегося транспорта исчезли, оставшись за воротами без права на вход. Японское правительство купило этот участок накануне Первой мировой войны, когда Япония с Великобританией поддерживали более дружеские отношения. Они даже заключили между собой тайное соглашение, по которому японский военно-морской флот получил разрешение патрулировать малайские территориальные воды, соглашение, которое теперь сработало против Великобритании, потому что японский флот основательно изучил береговую линию.

Большими затратами, как физическими, так и материальными, в консульском саду была создана сказочная, идеальная Япония. Я часто проезжал мимо, не обращая на нее никакого внимания, но теперь эта красота на фоне творившегося вокруг разрушения заставила меня остановиться и залюбоваться.

Над прудом нависла ива, а по водной глади расходились круги от пузырьков, выпускаемых сверкающими карпами. На краю пруда сидел на корточках человек и кидал им крошки. Я прислонил велосипед к дереву и пошел к нему по травянистому склону. Увидев меня, он улыбнулся, выбросил в пруд остаток крошек и отряхнул руки о брюки.