Дар дождя - Энг Тан Тван. Страница 66

– Ну, что ты на этот раз затеял?

Он сказал это теми же словами, какие отец так часто говорил нам с Уильямом, и мне пришлось стряхнуть ощущение, что каждый мой жизненный шаг был предначертан задолго до моего рождения. «Это из-за войны», – подумал я. Она сломала и сдвинула с места все, к чему я привык.

– Мне нужно поговорить с вами и Хироси-саном, – сказал я.

Эндо-сан кивнул, и я последовал за ним в консульство. По сравнению с садом в нем кипела бурная деятельность. Армейские офицеры, все как один в сизо-зеленой форме, с целеустремленным видом бойко носили документы. Мы прошли в кабинет Хироси. Он поднял взгляд, увидел позади меня Эндо-сана, и в его глазах промелькнул скрытый триумф.

– Я хочу предложить вашему правительству свои услуги. Полагаю, полномочный посол в Куала-Лумпуре, Саотомэ-сан, утвердит мою кандидатуру.

Я репетировал эти слова всю дорогу от дома, бормоча их себе под нос, пока крутил педали, но выговорить их все равно оказалось трудно. Они выходили наружу, не желая принимать нужную форму, лишь растворяясь в моем дыхании. Я выбрал путь, который дал бы всем нам, всей нашей семье, верный шанс на спасение, и сворачивать было некуда. Шла война, и, конечно, никто не стал бы меня обвинять или даже вспоминать об этом, когда все закончится.

– Мы рассматривали возможность попросить тебя посодействовать нам в организации управления островом, – сказал Хироси, знаком приглашая меня сесть. Я остался стоять. – Ты знаешь наш язык и понимаешь нашу культуру и сможешь помочь в проведении нашей политики.

– Он может быть моим помощником, – сказал Эндо-сан.

– У меня есть одна просьба: позвольте отцу управлять его компанией, когда вы захватите Малайю.

– Все предприятия будут переведены в подчинение японскому правительству. Но, полагаю, знания и опыт господина Хаттона будут полезны, – сказал Хироси. – Мы подыщем ему роль в вашей семейной компании.

Он вышел из-за стола и положил руку мне на плечо.

– Раз ты становишься сотрудником консульства, первое, что ты обязан сделать, – это проявить уважение.

Он развернул меня лицом к висевшему на стене портрету императора. Я понял, что от меня требовалось, и низко и уважительно поклонился.

Глава 3

Отец приказал мне убедиться, что перед путешествием на гору Пенанг Изабель изменила внешность, насколько возможно. Я наблюдал, как одна из горничных, которая иногда подрабатывала парикмахершей для других слуг, стригла ее во дворе перед кухней.

– Это унизительно, – жаловалась Изабель, сидя на высокой табуретке с выпуском «Стрейтс-таймс» на плечах.

– Приказ отца.

Она не ответила. После случая с двумя японцами, угрожавшими реквизировать наш дом, наши отношения стали натянутыми. У меня в ушах все еще звучали резкие и такие несправедливые упреки, и мне было трудно ее простить.

– Это для твоего же блага. Чем больше ты будешь похожа на мужчину, тем безопаснее для тебя. Я принес в твою комнату одежду Уильяма. Когда закончите, можешь примерить.

Я оставил сестру и ушел в дом.

С короткой стрижкой и в одежде брата Изабель могла бы сойти за Уильяма, и на миг мы остро почувствовали его отсутствие. Отец выдохнул: «Боже правый!» Даже Эдвард притих. Изабель слабо рассмеялась, чтобы стряхнуть с нас уныние. Питер Макаллистер обнял ее, и я отвернулся, чувствуя внутри пустоту. Меня волновало, как сообщить отцу новость о том, что буду сотрудничать с японским правительством.

– От япошек бежит все больше народа, – сказал Макаллистер. Он стал проводить в Истане больше времени в разговорах с отцом, который постепенно смирялся с его присутствием в нашей жизни. – Сегодня я видел людей на набережной. Большинство спасается с одним чемоданом.

– Мы могли бы разместить кого-нибудь здесь, – предложил отец.

Макаллистер покачал головой.

– Они не хотят оставаться на Пенанге. Они хотят уехать чем дальше, тем лучше. Кстати, и нам советуют сделать то же самое.

Мы почти постоянно слышали сообщения о новых победах японцев. Они заняли все восточное побережье, а также северные штаты Перлис и Калентан у границы с Таиландом. Спустя годы историки обнаружат, насколько неподготовленным оказалось британское правительство, с какой беспечностью оно проигнорировало планы Японии на вторжение. Но тогда речь шла только о потоке беженцев, в основном европейцев, обосновавшихся в Малайе.

– Питер, я не уеду, я же сказал, – заявил отец. Он посмотрел на меня: – Как я смогу посмотреть в лицо тем, кто на нас работает, если мы соберем вещи и сбежим, оставив их япошкам?

Я заметил перемену в том, как теперь называли соплеменников Эндо-сана. Сравнительно вежливое «японцы» уступило место «япошкам» или, еще чаще, «проклятым япошкам».

– Судя по всему, проклятые япошки разъезжают по всей стране на велосипедах, – сказал нам Макаллистер.

Я молчал, вспоминая наш с Эндо-саном разговор в поезде из Куала-Лумпура, когда вагон проезжал мимо влажно сверкавших джунглей.

«Ничто не сможет сюда проникнуть», – сказал он, указывая на проносившиеся мимо массивные колонны деревьев, укутанные в густой папоротник и высокую растительность. Многие фиговые деревья снизу были укреплены корнями, выпиравшими в виде треугольных клиньев, толстыми и высокими, словно стены.

– Это не так, – возразил я. – Многие местные жители здесь либо ходят пешком, либо ездят на велосипедах. В джунглях есть дорожки, хотя их и не видно. Уильям рассказывал, что в министерстве лесного хозяйства можно достать хорошие карты, где они размечены.

– И эти карты легко достать?

– Думаю, да. Я спрошу, – ответил я и через неделю после возвращения из Ипоха передал Эндо-сану нужные карты.

Макаллистер обнял Изабель.

– Я не смогу проводить тебя завтра, дорогая. Мне нужно вернуться в Кей-Эл и заняться фирмой.

– Не беспокойтесь, я поеду с ней, – сказал я.

– Ты должен позаботиться о сестре. Нет, вы только представьте, нашу страну захватывает орава узкоглазых обезьян на велосипедах! У них пока неплохо получается, разве нет? – спросил отец.

Отец настаивал, чтобы наша женская прислуга и сотрудницы фирмы укрылись у нас в доме на горе Пенанг вместе с Изабель. Большинство, хоть и было благодарно за предложение, предпочло остаться со своими семьями, но некоторые согласились.

– Как насчет Мин? – спросил я у дядюшки Лима, когда он вез нас на станцию фуникулера у подножия холма. Отец ехал следом на «Даймлере» с горничными, которые решили поехать наверх.

– В деревне ее защитят. Она слишком далеко от города, чтобы японцы обратили на нее внимание.

– А вы?

– Я, разумеется, останусь с господином Хаттоном, – ответил он.

Преданность дядюшки Лима Ноэлю была бесспорна, но я подозревал, что истинной причиной его решения были обязательства перед моим дедом, о которых он всегда отказывался говорить, несмотря на все мои попытки что-нибудь выведать.

На станции фуникулера мы встали в длинную очередь людей с грузом вещей и провизии. Было очевидно, что не нам одним пришла в голову мысль отправить женщин в горы.

– По крайней мере, эти не сбежали, – заметила Изабель.

Я промолчал, хотя снова почувствовал боль неловкости, которая развела нас по разные стороны. Было ясно, что сестра пыталась помириться, но мешали остатки моего упрямого гнева.

Толпа состояла из англичанок, китаянок и малаек. Англичанки взяли с собой собак, и те лаяли и рвались на поводках, усиливая шум от прощаний и детского плача. Отец отошел поговорить с ними.

– Какой ужас, – сказала Изабель, пока мы смотрели, как он успокаивал женщин. – Напомни мне потом, чтобы я не превратилась в выжившую из ума старуху, для которой собаки важнее людей.

– Вы, англичане, все равно под конец выживаете из ума, – бросил я, не подумав.

Она слегка ткнула меня кулаком в плечо, как часто делала, когда мои слова ее раздражали, и ни с того ни с сего во мне сверкнула обида.