Памятное. Новые горизонты. Книга 1 - Громыко Андрей Андреевич. Страница 131

После Потсдамской конференции я встречал Кузнецова нечасто. Впоследствии в отношении его были применены жесткие, несправедливые меры, отразившиеся и на его положении, и на воинском звании.

Вероятно, в нашей истории судьба адмирала Кузнецова по-своему уникальна: он – тот редкий деятель, который был дважды сурово наказан и дважды – реабилитирован.

В первый раз в 1945 году в результате доноса, нелепых «доказательств вины» и инсценировки «суда чести» заслуженного флотоводца, главнокомандующего военно-морскими силами страны разжаловали и направили на Дальний Восток. Однако уж очень явной оказалась выдумка и шито белыми нитками «обвинение». Сам Сталин в 1951 году вернул его в Москву и назначил на пост военно-морского министра СССР.

Во второй раз – шел 1955 год, и все произошло уже при Хрущеве – его опять несправедливо разжаловали и отправили в отставку.

Вполне заслуженно звание Адмирала Флота Советского Союза ему возвратили, но только в 1988 году, после его смерти.

В моей памяти он остался как человек большого таланта, отдавший себя без остатка Родине на том посту, который занимал и в годы войны, и после нее.

Доктрина вмешательства и крен от нее

Спустя сравнительно непродолжительный период времени после Женевского совещания руководителей четырех держав Вашингтон пошел на ужесточение курса своей политики «с позиции силы», «балансирования на грани войны». Самым рьяным ее глашатаем стал Государственный секретарь США Даллес, который все больше прибирал к рукам руководство американской внешней политикой, особенно когда здоровье президента Эйзенхауэра пошатнулось.

Все это нашло отражение в официально провозглашенной в 1957 году «доктрине Эйзенхауэра-Даллеса». В соответствии с ней США присваивали право на применение военной силы для навязывания своего господства на Ближнем и Среднем Востоке. Доктрина предусматривала противодействие национально-освободительному движению, грубое вмешательство во внутренние дела стран и народов этих районов под предлогом борьбы против «коммунистической угрозы». И она, разумеется, находилась в резком противоречии с нормами международного права, Уставом ООН.

Советский Союз неоднократно указывал на опасный для мира характер «доктрины Эйзенхауэра-Даллеса», которая и в открытой, и в скрытой форме широко применялась – достаточно напомнить здесь об империалистических заговорах, которые плелись уже в то время против независимости Сирии, об агрессивных действиях, предпринятых США в 1958 году в Ливане, – и получила дальнейшее развитие прежде всего в ближневосточной политике США, что дает себя знать и сегодня.

Как и следовало ожидать, пронизанная экспансионизмом политика Вашингтона, несовместимая с коренными интересами других народов мира, стала временами давать серьезные осечки. Это привело к тому, что Эйзенхауэр, продолжая твердить о необходимости для Запада в целях поддержания мира следовать политике «с позиции силы», вынужден был сделать известный крен в сторону налаживания политических контактов с СССР. Он и пригласил главу советского правительства Н.С. Хрущева посетить США с официальным визитом.

Этот визит состоялся в сентябре 1959 года. В ходе советско-американских бесед стороны обменялись мнениями по широкому кругу вопросов, относящихся и к двусторонним связям между СССР и США, и к делам международным. Важное место заняло обсуждение проблем мирного урегулирования в центре Европы и, в частности, обстановки вокруг Западного Берлина. С советской стороны подчеркивалась необходимость решения этих проблем на согласованной основе, на базе заключения германского мирного договора, нормализации положения в Западном Берлине и вокруг него. Позиция, которую заняли США, не открывала возможности прийти к таким решениям. Удалось, однако, достигнуть договоренности о том, что переговоры о Западном Берлине должны быть продолжены, а в мае 1960 года будет проведена новая встреча глав правительств четырех держав.

На протяжении всего визита советской делегации Эйзенхауэр проявлял по отношению к ней предупредительность. Он старался создавать для переговоров благожелательную атмосферу и в общем стремился предстать как деятель, желающий конструктивных отношений между США и СССР.

Подобные намерения Эйзенхауэра отразились и в том, что он пригласил главу советского правительства, а также сопровождавших его лиц в свою загородную резиденцию – Кэмп-Дэвид, где беседы продолжались. Эта резиденция находится примерно в семидесяти пяти километрах от Вашингтона и расположена в лесистой местности на восточном склоне горного кряжа Катоктин на высоте около 1100 метров. Резиденция состоит из нескольких деревянных коттеджей, выкрашенных в зеленый цвет, и обнесена высокой изгородью из металлической сетки с натянутой поверх нее колючей проволокой. Чем не крепость?

Основной коттедж представляет собой простой одноэтажный деревянный дом с небольшим центральным залом посредине и несколькими спальнями в крыльях. В зале имеется массивный камин.

Впервые это дачное место стало использоваться в качестве загородной резиденции президента в начале Второй мировой войны при Рузвельте. Он назвал ее «Шангри-Ла» по имени вымышленной страны вечной молодости, о которой повествует пользовавшийся в свое время большой популярностью роман писателя Джеймса Хилтона «Потерянный горизонт».

Рузвельт часто, особенно летом, выезжал в эту загородную резиденцию, чтобы уединиться и отдохнуть там от городской суеты и насыщенной влагой духоты Вашингтона. Его преемник Трумэн, напротив, ездил туда редко.

Эйзенхауэр возобновил использование резиденции, переименовав ее в Кэмп-Дэвид (что по-русски значит «лагерь Дэвида») в честь своего внука. С тех пор она сохраняет это название. Вообще у американцев существует какая-то тяга давать названия даже отдельным местам, где стоят два-три дома, а то и вовсе один. Они с легкостью их и меняют. Иногда видишь небольшой домик, у нас бы его назвали просто «хатой». А в США название домишка – «Золотая скала» только потому, что рядом с ним лежит какой-то коричневый камень высотой не больше двух метров.

В Кэмп-Дэвиде американские президенты нередко принимают зарубежных гостей, в том числе на высшем уровне. Эта резиденция соответствующим образом приспособлена для такого рода встреч, в чем я неоднократно имел возможность убедиться.

Любопытны эпизоды, относящиеся к визиту Хрущева в Вашингтон. Как-то перед началом намеченной беседы на самом высоком уровне – Хрущев еще не подошел – Эйзенхауэр присоединился к моему разговору с Даллесом. Президент пожаловался:

– У меня здоровье стало пошаливать.

Выглядел он действительно каким-то усталым. Потом добавил:

– Непорядок с сердцем. Оно стало меня подводить, и с этим теперь приходится считаться.

Мы с Даллесом сочувственно молчали, а он продолжал:

– Если бы я немного получше знал медицину, то мог бы избежать инфаркта, который недавно перенес. Оказывается, надо было перед сном выпивать рюмку коньяку.

При этом он улыбнулся. И чтобы показать, что все это он говорил вполне серьезно, поспешил сослаться на авторитет:

– Это не мое мнение. Так считает мой лечащий врач – известный американский кардиолог профессор Уайт.

Академик Е.И. Чазов как-то сообщил мне, что Уайта он хорошо знал как крупного специалиста. Этот врач помогал президенту некоторое время бороться с тяжелой болезнью. Однако сердечный недуг не оставил Эйзенхауэра. Вскоре он и свел его в могилу.

Перед отъездом из Вашингтона в связи с завершением визита в США глава советского правительства пригласил Эйзенхауэра и ряд министров его администрации на обед в наше посольство.

Моей соседкой по столу оказалась супруга президента Мэмми, как ее несколько фамильярно и нежно называли американцы. Она доброжелательно высказывалась о советских людях:

– Вы много пережили. Вам было очень трудно в годы войны – мы это хорошо знаем. Мы знаем, как много жертв принесли вы для победы.

Тем не менее и она отдала дань политической моде, принятой в США и в те времена, да и сегодня тоже.