Перстень Тота - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 84

Вечер прошел тихо и очень приятно, и я бы чувствовал себя вполне свободно, если бы не эта постоянная напряженность лорда Линчмера. Что касается нашего хозяина, я убедился, что при близком знакомстве это был очень приятный человек. Он часто с любовью говорил о своей жене и о маленьком сыне, которого недавно отдали в частную школу. Без них дом стал совсем не тот, пожаловался он. Если бы не его научные занятия, он просто не знал бы, как жить дальше. После обеда мы некоторое время курили в бильярдной и наконец пораньше отправились спать.

Именно тогда у меня впервые вспыхнуло подозрение, что лорд Линчмер немного не в своем уме. Когда хозяин удалился, он последовал за мной в мою комнату.

— Доктор, — быстро зашептал он, — вы должны немедленно пойти со мной. Эту ночь вы проведете в моей спальне.

— Что вы имеете в виду?

— Я предпочел бы не объяснять. Но это входит в круг ваших обязанностей. Моя комната неподалеку от вашей, и вы можете вернуться к себе прежде, чем слуга придет будить вас.

— Но зачем все это?

— Если вам обязательно нужна причина, извольте: я боюсь оставаться один.

Все это весьма напоминало признаки безумия, но веский аргумент в виде двадцати фунтов стерлингов способен побороть многие возражения. Я последовал за ним в комнату.

— Однако здесь только односпальная кровать, — заметил я.

— В ней и будет спать один из нас.

— А второй?

— Второй должен сторожить.

— Но объясните: чего ради? Можно подумать, на вас собираются нападать.

— Не исключено, что именно это я и думаю.

— Но в таком случае, почему бы не запереть дверь?

— Может быть, я хочу, чтобы на меня напали.

Все больше и больше это напоминало поведение сумасшедшего. Но мне не оставалось ничего другого, как подчиниться. Пожав плечами, я уселся в кресло рядом с погасшим камином.

— Значит, мне придется сторожить? — уныло спросил я.

— Мы будем дежурить по очереди. Вы сторожите до двух, а я — все остальное время.

— Хорошо.

— Тогда разбудите меня в два.

— Непременно.

— Не смыкайте глаз ни на минуту и, если услышите что-нибудь, немедленно будите. Немедленно — слышите?

— Можете на меня положиться.

Я пытался говорить так же серьезно, как и он.

— Только, ради Бога, не усните, — напомнил он и, сняв только куртку, улегся, укрывшись одеялом.

Это было довольно тоскливое бдение, и мне становилось еще печальнее, когда я размышлял о всей нелепости этой ситуации. Предположим, у лорда Линчмера есть причина подозревать какую-то опасность в доме сэра Росситера. Тогда почему бы не запереться на замок, защитив себя таким простым способом? Ответ, что он, возможно, и сам желает, чтобы на него напали, звучит просто нелепо. Как можно хотеть, чтобы на тебя напали? Да и кому придет в голову нападать на него? Совершенно ясно, что лорд Линчмер страдал какой-то манией, а в результате всей этой глупой истории я должен не спать всю ночь. И, однако, как ни абсурдно казалось все это, я решил в точности выполнить все указания, пока находился в его распоряжении. Поэтому я устроился возле потухшего камина и стал слушать громкое тиканье часов где-то в коридоре внизу. Они громко били каждые четверть часа. Казалось, мое бдение будет длиться вечно. В доме стояла глубокая тишина, нарушаемая только тиканьем часов. На столике у моего локтя горела маленькая лампа, отбрасывая круг света на мой стул, но в углах комнаты было темно. Лорд Линчмер мирно посапывал на своей кровати. Я завидовал его спокойному сну. То и дело мои веки смыкались, но каждый раз чувство долга приходило на помощь.

Я тер глаза и щипал себя с твердой решимостью довести это нелепое бдение до конца.

Мне это удалось. Внизу часы пробили два, и я положил руку на плечо спящего. Он мгновенно проснулся и сел. Лицо его было встревожено.

— Что-нибудь услышали?

— Нет, сэр. Просто сейчас два часа.

— Очень хорошо. Я посторожу, можете ложиться спать.

Я залез под одеяло- как и он, не раздеваясь,- и мгновенно уснул. Последнее, что я видел, — это круг от лампы, освещавший маленькую сгорбленную фигуру лорда Линчмера и его напряженное, встревоженное лицо.

Не знаю, сколько времени спал. Проснулся я оттого, что кто-то резко дернул меня за рукав. Было темно, но по запаху горячего масла я понял, что лампу только что погасили.

— Скорее! Скорее! — зашептал лорд Линчмер прямо мне в ухо.

Я спрыгнул с кровати; он все еще тянул меня за руку.

— Быстрее сюда! — прошептал он, увлекая меня в угол. — Тише! Слушайте!

В тишине ночи я услышал, как кто-то крадется по коридору. После каждого шага идущий останавливался. Иногда в течение минуты наступала тишина, затем вновь раздавался шорох и скрип половиц. Мой компаньон весь дрожал от возбуждения. Его рука, все еще сжимавшая мой рукав, тряслась, как ветка на ветру.

— Кто это? — прошептал я.

— Это он!

— Сэр Томас?

— Да.

— Что же он хочет?

— Тише! Не двигайтесь, пока я не скажу!

Я услышал, как кто-то пытается открыть дверь. Раздался слабый скрип, и я увидел тонкую полоску света. Видимо, лампа горела где-то далеко внизу, в коридоре, но этого было достаточно, чтобы из темной комнаты различить то, что происходило снаружи. Дверь медленно открывалась, и полоска света становилась все шире и шире. Я увидел темную фигуру мужчины. Он сидел на корточках, напоминая большого уродливого карлика. Наконец дверь открылась настежь, и посередине отчетливо вырисовалась эта зловещая фигура. Вдруг человек резко выпрямился — казалось, в комнату впрыгнул тигр — и… Бух! Бух! Бух! — последовало три страшных удара чем-то тяжелым по кровати.

Я был так потрясен увиденным, что замер на месте и пришел в себя только от крика лорда Линчмера, звавшего на помощь.

Через распахнутую дверь падал свет, и я мог хорошо видеть происходящее.

Маленький лорд Линчмер изо всех сил вцепился в горло своему шурину. Он храбро повис на нем, напоминая игрушечного бультерьера, сражающегося с поджарой борзой. Высокая сухопарая фигура металась по комнате, стараясь сбросить своего противника, но тот вцепился крепко, хотя громкие испуганные вопли показывали, что силы были слишком неравны. Я бросился на помощь, и вдвоем нам удалось повалить сэра Томаса на землю, хотя он и ухитрился укусить меня в плечо. Несмотря на мою молодость, вес и силу, мы долго отчаянно боролись, прежде чем совладали с ним. Нам удалось скрутить ему руки поясом от его собственного халата. Я держал его за ноги, а лорд Линчмер пытался зажечь лампу. В это время послышался шум; в комнату вбежали дворецкий и два лакея, разбуженные нашими криками. С их помощью мы справились с пленником, и теперь он лежал на полу с пеной на губах, свирепо глядя на нас. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: перед нами опасный маньяк, а тяжелый молоток, лежавший на кровати, ясно указывал, как страшны были его намерения.

— Не трогайте его!- закричал лорд Линчмер, когда мы подняли сопротивлявшегося пленника на ноги. — После возбуждения он впадает в ступор. Похоже, это уже началось.

Пока лорд Линчмер говорил, конвульсии сумасшедшего стали слабеть, голова упала на грудь, и он как будто погрузился в сон. Мы повели его по коридору и уложили в его кровать. Он лежал, не приходя в сознание и тяжело дыша.

— Вы двое останетесь его сторожить, — приказал лорд Линчмер. — А теперь, доктор Гамильтон, если вы не против, вернемся ко мне, и я дам объяснения, которые так долго откладывал из-за страха перед скандалом. И, ручаюсь, что бы ни случилось, вы никогда не пожалеете, что помогли мне сегодня ночью.

— Все объясняется довольно просто, — продолжал он, когда мы остались одни. — Мой бедный шурин- превосходный человек,любящий муж и достойный отец. Но он родом из семьи, где сумасшествие передается из поколения в поколение. Неоднократно он был одержим мыслью об убийстве. И, что самое горькое, он всегда нападает на человека, к которому больше всего привязан. Чтобы избежать опасности, пришлось отправить его сына в частную школу. Тогда он попытался напасть на мою сестру — свою жену. Ей удалось бежать, она отделалась ранами, которые вы, возможно, заметили, когда встретили ее в Лондоне. Понимаете, когда он в здравом уме, то ничего не помнит и поднял бы на смех любое предположение, что вообще способен нанести вред тому, кого так любит. А это часто, как вам известно, характерно для подобных заболеваний: крайне трудно убедить больного в его болезни.