Перстень Тота - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 88

И ничто не помешало бы им безнаказанно обчищать людей, если бы только они ограничились шулерскими проделками и не покидали пределов Нью-Йорка, но нет, им понадобилось заняться своими махинациями в Рочестере и подделать подпись на чеке. Сделал это мой брат, хотя все знали, что вдохновителем этой аферы был Спарроу Маккой. Я выкупил чек, и это стоило мне немалых денег. Потом я прямиком отправился к брату, выложил на стол перед ним поддельный чек и поклялся ему, что подам в суд, если он не уберется из страны. Сначала он просто рассмеялся. Я не смогу подать в суд, так как это разобьет сердце нашей матери, заявил он, а я, как он уверен, на это не пойду. Однако я твердо дал ему понять, что он разобьет сердце матери в любом случае, и лучше уж я упеку его в рочестерскую тюрьму, чем отпущу мошенничать в нью-йоркском отеле, и от своего решения не отступлюсь. Поэтому в конце концов он сдался и торжественно обещал мне больше не встречаться со Спарроу Маккоем, уехать в Европу и заняться любой честной работой, которую я помогу ему получить. Я тотчас же пошел с ним к старому другу нашей семьи Джо Уиллсону, который ведет экспортную торговлю американскими часами, и уговорил его сделать Эдуарда своим торговым агентом в Лондоне с небольшим жалованием и комиссионными в размере 15 процентов от всей выручки. Его внешность и манера держать себя произвели на старика такое благоприятное впечатление, что тот сразу же расположился к нему и через какую-нибудь неделю отправил в Лондон с полным чемоданом часов всех образцов.

Мне показалось, что эта история с подделанным чеком по-настоящему напугала моего братца и что теперь он, возможно, встанет на честный путь. Мать тоже поговорила с ним, и сказанное ею глубоко его тронуло, ибо она всегда была по отношению к нему лучшей из матерей, а он причинил ей столько горя. Но я-то знал, что этот тип, Спарроу Маккой, имеет большое влияние на Эдуарда и что единственный мой шанс не дать парню вновь свернуть на кривую дорожку — это порвать связь между ним и Маккоем. У меня был хороший знакомый в нью-йоркской сыскной полиции, и через него я узнавал, что поделывает Маккой. Когда же недели через две после отъезда брата мне сообщили, что Маккой купил билет на пароход «Этрурия», я ясно понял, что у него на уме, как если бы он сам сообщил мне, что едет в Англию, чтобы снова опутать Эдуарда и уговорить его взяться за старое. Тотчас я решил отправиться туда же и противопоставить собственное влияние влиянию Маккоя. Я понимал, что не смогу выйти из этой борьбы победителем, но считал своим долгом противостоять Маккою. И мать поддержала меня в этом. Последний вечер перед отплытием мы провели вместе, горячо молясь за успех моего предприятия, и она дала мне на прощание свое собственное Евангелие, подаренное ей моим отцом в день свадьбы на родине, с тем чтобы я всегда носил его рядом с сердцем.

Я отплыл на том же пароходе, что и Спарроу Маккой, и доставил себе одно маленькое удовольствие: расстроил его планы на время путешествия. В первый же вечер я отправился в курительную в увидел его во главе карточного стола в компании полудюжины зеленых юнцов, направляющихся в Европу с туго набитыми кошельками и пустыми головами. Он собирался хорошенько повытрясти их карманы и собрать богатый урожай. Но вскоре я перечеркнул его намерения.

— Джентльмены, — громко сказал я, — известно ли вам, с кем вы играете?

— А вам-то что? Не лезьте не в свое дело! — с проклятием взвился он.

— Ну и кто же это? — спросил один из пижонов.

— Это Спарроу Маккой, самый известный шулер в Штатах.

Он вскочил с бутылкой в руке, но вовремя вспомнил, что плывет под флагом доброй старой Англии, где царят закон и порядок и бессильны его нью-йоркские покровители. За физическое насилие и убийство его ждут тюрьма и виселица, а на борту океанского лайнера не скроешься через черный ход.

— Докажите свои слова, вы… — крикнул он.

— И докажу!- ответил я.- Если вы закатаете правый рукав рубашки до плеча, я или докажу свои слова, или возьму их обратно.

Он побледнел и прикусил язык. Понимаете, мне было кое-что известно о его проделках, и я знал, что и он, и все ему подобные используют в своих шулерских целях механизм, состоящий, в частности, из пропущенной под рукавом резинки с зажимом на конце чуть выше запястья. С помощью этого зажима они незаметно прячут те карты, которые им не нужны, и заменяют их нужными, вынутыми из другого потайного места. Я полагал, что резинка там, и не ошибся. Он выругался, выскользнув из комнаты, и больше не высовывал носа из каюты в течение всего плавания. Хоть раз в кои-то веки я поквитался с мистером Спарроу Маккоем.

Но вскорости он отомстил мне, так как его влияние на моего брата всякий раз оказывалось сильнее моего. Первые недели своего пребывания в Лондоне Эдуард вел честный образ жизни и занимался сбытом этих своих американских часов. Так продолжалось до тех пор, покуда этот негодяй снова сбил его с пути. Я изо всех сил старался помешать этому, но мои старания не увенчались успехом. Затем я услышал о скандале в одном отеле на Нортумберленд-авеню: двое шулеров, работавших на пару, обчистили проезжего на крупную сумму, и делом этим занялся Скотленд-Ярд. Прочитав об этом в вечерней газете, я сразу понял, что мой братец с Маккоем взялись за старое. Не мешкая, я отправился к Эдуарду домой. Там мне сказали, что он расплатился за квартиру, забрал свои вещи и уехал вместе с высоким джентльменом (в котором я узнал Маккоя). Домовладелица слышала, что они, садясь в кэб, велели извозчику ехать на Юстонский вокзал; кроме того, до ее ушей донеслось, как тот высокий джентльмен упомянул Манчестер. У нее сложилось впечатление, что они направляются туда.

Заглянув в железнодорожное расписание, я сразу понял, что, скорее всего, они поедут пятичасовым поездом, хотя, возможно, успеют и на предыдущий, отправляющийся в 4 часа 35 минут. Я поспевал только на пятичасовой экспресс, но не нашел их ни на вокзале, ни в поезде. Наверное, они все-таки уехали предыдущим поездом, и поэтому я решил поехать вслед за ними в Манчестер и поискать их в тамошних отелях. Может быть, даже теперь я смогу остановить брата, в последний раз призвав его образумиться во имя всего, чем он обязан нашей матери. Нервы у меня были напряжены до предела, и я закурил сигару, чтобы успокоить их. И тут в самый момент отправления дверь моего купе распахнулась, и я увидел на перроне Маккоя и моего брата.

Оба они были переодеты, и на то имелась веская причина: ведь они знали, что их разыскивает лондонская полиция. Высоко поднятый каракулевый воротник Маккоя скрывал его лицо — снаружи остались только глаза и нос. Мой братец был в женском платье. Его лицо наполовину закрывала черная вуаль, но меня, разумеется, этот маскарад нисколько не обманул — я узнал бы его, даже если бы мне не было известно, что в прошлом он не раз переодевался женщиной. Я вскочил, и в тот же миг Маккой узнал меня. Он что-то сказал, кондуктор захлопнул дверь и посадил их в соседнее купе. Я пытался задержать отправление, чтобы последовать за ними, но было слишком поздно: поезд уже тронулся.

Как только мы остановились в Уилсдене, я тотчас же перескочил в соседнее купе. Судя по всему, никто не заметил, как я пересаживаюсь, да это и неудивительно, так как на станции было полно народу. Маккой, конечно, ждал моего прихода и не терял времени даром: весь перегон от Юстонского вокзала до Уилсдена он обрабатывал брата, стараясь восстановить его против меня и ожесточить его сердце. Я уверен в этом, потому что никогда еще не бывали мои попытки смягчить и тронуть сердце брата столь безуспешны. Уж как только я его ни уговаривал: то рисовал ему картину его будущего в английской тюрьме, то описывал горе матери, когда я вернусь с дурными известиями, — ничто не могло его пронять. Он сидел с застывшей ухмылкой на красивом лице, а Спарроу Маккой время от времени отпускал язвительные замечания по моему адресу или ободрительные реплики, призванные подкрепить неуступчивость моего брата.

— Почему бы вам не открыть воскресную школу, а? — обратился он ко мне и тут же повернулся к моему брату: — Он думает, что у тебя нет собственной воли. Считает тебя братиком-несмышленышем, которого он может вести за ручку туда, куда пожелает. Пускай убедится, что ты такой же мужчина, как и он.