Путь зла. Запад: матрица глобальной гегемонии - Ваджра Андрей. Страница 113

Нередко главным признаком Модерна является смещение элементов культуры в политическую сферу, когда ее «развитием» и «сохранением» начинают заниматься государственные чиновники или партийные бонзы. Появление в структуре аппарата власти чего–то вроде «министерства культуры», является основным признаком того, что культура погибла.

Главной особенностью развитого Модерна является то, что он пытается выдать духовные и материальные руины, оставшиеся от погибшей Традиции за саму Традицию. В Модерне нет Стиля, а есть лишь стилизация, в нем нет жизни, а присутствует лишь ее имитация. Вся энергия Модерна уходит на то, чтобы из обломков разрушенной Традиции сделать декорации, на фоне которых можно было бы «играть» в Традицию. Модерн — это самообман и ложь, которую принимают в качестве правды, дабы скрыть от себя смерть Традиции.

Но Модерн — это лишь локальная катастрофа Традиции в отдельно взятом обществе. Он не является самодовлеющим, так как привязан к определенной национальной Традиции. Именно поэтому Модерн, условно говоря, имеет индивидуальность, так как отвергает не Традицию вообще, а Традицию определенного, конкретного народа, создавая, как было сказано, «негатив», отражающий ее особенности со знаком минус. Поэтому для глобализации, отрицающей Традицию как таковую, Модерн сыграл лишь роль подготовительного этапа ее разрушения, обеспечивающий переход к внетрадиционному состоянию человечества — Постмодерну.

Постмодерн — это тотальный Универсализм в духовно–психологической сфере. Универсализм — это пустота, прежде всего проявляющаяся в отсутствии выходящего за рамки физиологических потребностей Смысла (т.к. смысл порождает ценности, а ценности, в свою очередь, — императивы, отрицающие идею «абсолютной свободы»).Постмодерн — это хаос (отсутствие всякой структуры, дисгармония, инерция, распад), в котором все относительно, неопределенно, лишено целостности, упорядоченности и устойчивости.

Человек Постмодерна — экзистенциональная пустышка. Он существует вне всякого Смысла, в условиях тотальной дисгармонии. Человек Постмодерна — это изолированная монада «Я», бесцельно блуждающая среди флуктуирующей массы таких же пустых (нейтральных) «Я», неспособных обрести свой индивидуальный Смысл, а значит, и структурироваться в «Мы». Человек Постмодерна — это законченный нарцисс, знающий лишь пустоту все обессмыслющего одиночества.

Постмодерн — это распад общества и слияние локальных катастроф отдельных традиционных культур в единую глобальную катастрофу. Постмодерн — это отрицание уже не просто определенной национальной культуры, а культуры как таковой.

Он отвергает культуру на основании универсальных принципов. Постмодерн — это состояние полного отсутствия культуры в глобальном масштабе, которое подается как культура «свободного человека», лишенная всяких условностей. Постмодерн — это единственно возможная форма объективации абстрактной идеи «абсолютной свободы» человека, это отсутствие любых норм и правил, это полный отказ от любого стиля, который замещается вульгарной, дисгармоничной эклектикой. Именно Постмодерн является адекватным отражением глобализации на духовно–психологическом уровне.

Впервые, концептуально и в универсальной форме, о постыдности, вредности и ненужности культуры заявил основоположник психоанализа Зигмунд Фрейд, посвятив этому отдельную работу под названием «Недовольство культурой». В своем «недовольстве культурой» создатель пансексуализма, сегментируя и интерпретируя идеи Достоевского и Ницше, наглядно продемонстрировал духовно–психологические особенности индивида, оказавшегося между культурными мирами; индивида, привязанного не к определенной Традиции и культурным императивам, а лишь к собственным психосоматическим потребностям и влечениям.

Тем самым он наглядно продемонстрировал, что Постмодерн как духовно–психологическая среда, находящаяся вне рамок культуры, возникает благодаря существованию конкретной категории людей, имеющих определенные духовно–психологические особенности. Мир без Традиции и культуры — это естественная потребность маргиналов–космополитов. Объективация Постмодерна в реальности — это победа их мировосприятия и мироотношения.

Фрейд своим творчеством ярко и глубоко раскрывает психологию таких людей, неутомимо действующих в поисках комфорта и наслаждения. Претендуя на универсальность, фрейдизм как идеология представляет собой совокупность чувственно–эмоциональных переживаний, трансформированных в смысловую, концептуальную форму. Не возникает сомнения, что Фрейд выводит свою теорию из природы людей определенного психотипа, к которому принадлежал и он сам, подавая ее при этом как универсальную. Он вербализируетто, что люди, подобные ему, до этого момента лишь чувствовали и переживали.

Как заявил сам Фрейд на одной из своих лекций: «Никто не имеет права вмешиваться в разговор о психоанализе, не овладев определенным опытом, который можно получить только при анализе своей собственной личности» [89, с. 343]. Здесь имеет смысл вспомнить и Ф. Ницше, который говорил, что толкование чего–либо (а любая идеология это толкование) «является симптомом определенных физиологических состояний…». То есть не стремление к адекватности видения, а «наши потребности, вот что истолковывает мир; наши влечения и их «за» и «против» [217] [90, с. 224].

О сути влечений и потребностей таких людей, как Зигмунд Фрейд, очень проницательно высказался его ученик Карл Юнг, сравнив фрейдистские «раскопки души» с «прокладкой канализации», поражаясь при этом «идеализму» своего учителя, который мог посвятить всю свою жизнь «этим нечистотам». Впрочем, было бы очень странно, если бы Фрейд занимался чем–то другим, если учитывать, что, заглядывая в себя, он вместо души видел лишь некую «выгребную яму».

Поэтому, являясь маргиналом с гипертрофированной сферой сексуального и не идентифицируя себя с определенной культурой (немецкая ему была чужой, а из еврейской он выпал), Фрейд воспринимал любую из них только как совокупность репрессивных запретов, ограничивающих его свободу удовлетворения желаний и влечений.

Для Фрейда и людей его психотипа существует лишь отрицательная, карательная сторона культуры. Ее положительная, креативная природа, ему была недоступна. Точнее, культура для него не имеет никакой ценности по сравнению с его несанкционированными ею желаниями и влечениями. Отсюда его «недовольство культурой», вызванное тем, что «стремление к свободе… направлено либо против определенных форм и притязаний культуры, либо против культуры вообще» [91, с. 94].

Таким образом, именно в психоанализе Фрейд демонстрирует идею «свободы» западного общества в ее откровенном виде, ту «свободу», которую неутомимо искали на протяжении столетий западные мыслители. В нем она лишена духовно–возвышенной шелухи Ренессанса, протестантского богоискательства, британской упорядоченной рациональности. Полностью оголившись, западная идея «свободы» предстала не только «по ту сторону принципа наслаждения», но и по ту сторону культуры в виде иррациональной стихии первичных животных инстинктов.

К началу XX века на Западе человек был представлен как дикое животное, охваченное жаждой сексуального наслаждения и влечением к разрушению, которые сдерживаются репрессивными запретами тиранической культуры. Фрейд максимально откровенен в провозглашении своей «истины» о природе человека, прекрасно понимая, что «истина», как утверждал Ницше, «не есть нечто, что существует и что надо найти и открыть, но нечто, что надо создать» [90, с. 256].

«Многим из нас трудно будет отказаться от привычной веры, — писал Фрейд, — что в самом человеке живет инстинкт совершенствования, который привел его на высоту современных духовных достижений и этической сублимации, и что этот инстинкт позаботится о дальнейшем развитии в сверхчеловека. Но я не верю в такой внутренний инстинкт и не вижу пути, который мог бы спасти эту благодетельную иллюзию. Мне кажется, что прежняя история развития человека имеет то же объяснение, что и история животных…» [92, с. 172].