Руководство астронавта по жизни на Земле. Чему научили меня 4000 часов на орбите - Хэдфилд Кристофер. Страница 13

Мне очень хорошо знакомо это ощущение, ведь я боюсь высоты. Когда я стою на краю обрыва или смотрю вниз с балкона высотного дома, у меня начинается бурление в желудке, ладони потеют, а ноги отказываются идти вопреки растущей панике, которая требует, чтобы я вернулся в безопасное место немедленно. Тем не менее эта физиологическая реакция меня нисколько не беспокоит. Думаю, каждому следует бояться высоты. Это всего лишь здравое чувство самосохранения, так же как боязнь питонов или бешеных быков. Но я признаю, что для астронавта или летчика боязнь высоты как-то неуместна и даже нелепа. Как я буду работать, если даже подъем на высоту вызывает во мне первобытный страх?

А ответ прост: я научился не обращать на свой страх внимания. Когда мы жили на ферме, я с братьями и сестрами часто ходил в наш амбар, где хранилось зерно. Там мы забирались на балки перекрытий и прыгали с них прямо в зерно, просто чтобы почувствовать, как высушенные зернышки внезапно охватывают наши ступни и ноги, словно глубокий, неплотный, круглый песок. Пока мы приземлялись на ноги, «посадка» была мягкой. Как только мы приобрели уверенность в своих силах, мы стали забираться все выше и выше и прыгали уже со второго или третьего пролета, бросая вызов друг другу и самим себе. Конечно, мне было страшно, даже очень, но страх не сковывал меня. Каждый раз я справлялся с ним и прыгал. Думаю, мне это удавалось потому, что высота увеличивалась постепенно, при этом росло чувство уверенности, основанное на приобретаемом опыте и том простом факте, что чем больше я прыгал, тем лучше у меня получалось.

Тем не менее мой страх высоты никуда не делся. Мой отец часто брал меня полетать на его биплане, когда я был подростком. Летом было достаточно тепло, поэтому можно было летать с открытой кабиной. Ничто не отделяло нас от неба… или от земли, когда отец переворачивал самолет и выполнял какую-нибудь фигуру высшего пилотажа. Подвешенный в воздухе вниз головой на высоте несколько тысяч метров и удерживаемый от падения только ремнями безопасности, поначалу я был парализован страхом. Руками я инстинктивно хватался за края кабины, как будто это могло удержать меня внутри. Каждый мускул моего тела был напряжен до дрожи, а к затылку то поднималось, то опускалось острое ощущение, похожее на шум.

Конечно, из самолета я не вываливался. Ремень безопасности, закрепленный в пяти точках, крепко держал меня в кресле, так что я сидел как влитой. Мои глаза мне говорили, что ничто не отделяет меня от стремительного смертельного падения, но с приобретением опыта полетов я смог начать преодолевать это чувство, рассуждая так: «Со мной ведь все в порядке, и я вовсе не собираюсь вываливаться из самолета». И со временем мой страх постепенно исчез.

Я все еще боюсь стоять на краю пропасти. Однако в самолете или в космическом корабле я уверен, что не упаду вниз, хотя знаю, что нахожусь на большой высоте. Крылья, конструкция летательного аппарата, двигатели, скорость — все это удерживает меня на высоте точно так же, как земная поверхность держит внизу на Земле. Знание и опыт позволяют мне чувствовать себя относительно комфортно на высоте — не важно, лечу ли я на биплане, выхожу в открытый космос или прыгаю в гору зерна. В каждом случае я полностью осознаю сложность задачи, ее физику, механику и по собственному опыту знаю, что не беспомощен. Я могу управлять ситуацией.

Люди обычно думают, что астронавты неустрашимы, как супергерои, или бесстрастны, как роботы. Однако для того, чтобы сохранять спокойствие в крайне стрессовой и очень ответственной ситуации, все, что действительно нужно, — это знание. Конечно, слабые чувства нервозности, напряжения или тревоги все еще будут с вами. Но ужаса вы уже не испытаете.

Готовность что-то сделать еще не означает уверенность в успехе, хотя, конечно, на успех следует надеяться. Быть по-настоящему готовым к чему-то — значит понимать, что все может пойти не так, и иметь план, как это исправить. Вы, например, можете учиться нырять с аквалангом в курортном бассейне и в дальнейшем осуществить изумительное первое погружение в океане, даже не имея представления о том, как помочь напарнику дышать в экстренной ситуации или что нужно делать, если потеряете ласты. Но если бы условия вашего погружения не были бы настолько идеальными, вы могли бы оказаться в серьезной опасности. В океане неприятность может произойти так быстро, что не успеешь сделать ни единого вдоха, а на кону — собственная жизнь. Вот почему, прежде чем получить лицензию аквалангиста, придется выполнить серию тренировочных погружений и научиться справляться с целым рядом проблем и экстренных ситуаций, чтобы стать по-настоящему подготовленным аквалангистом, а не тем, кто может нырять только в спокойной воде.

По тем же причинам разработчики программ космической подготовки специализируются на пессимистичных сценариях, в которые нас снова и снова помещают и которые становятся все детальнее и реалистичнее. Мы отрабатываем действия в случае проблем с двигателем, выхода из строя компьютера, в случае взрыва. Нас вынуждают сталкиваться в первую очередь с перспективой аварии, чтобы изучить экстремальную ситуацию, проанализировать ее, разобрать все ее причины и последствия. И такой подход действительно работает. После нескольких лет почти ежедневной подготовки выковывается самая прочная броня от страха — знания, полученные тяжелым трудом.

Тренировки выработали в нас целый набор новых инстинктов: вместо того, чтобы отвечать на опасность кавалерийской атакой, мы научены реагировать бесстрастно, немедленно выявлять главные опасности, последовательно и методично искать способы их нейтрализации. На смену первому желанию броситься к выходу пришло желание остановиться и осознать, что произошло, а затем все исправить.

Во время моего последнего пребывания на МКС вскоре после прибытия я был разбужен посреди ночи громким сигналом сирены. Пара секунд мне потребовалась, чтобы прийти в себя и понять, что за неприятный шум меня разбудил. В американском сегменте МКС нас было четверо, и все мы, как степные псы, одновременно резко оторвали головы от подушек и посмотрели на панель с лампами аварийных сигналов, которая должна была нам сообщить, имеем мы дело с разгерметизацией, токсичностью или другой потенциально смертельной опасностью. Моментально все мы проснулись, ведь оглушающий шум издавала пожарная сигнализация.

Пожар — самая страшная опасность, которая может произойти на космическом корабле, потому что укрыться здесь негде. Кроме того, в невесомости пламя ведет себя непредсказуемо, и погасить его очень сложно. Когда я только стал астронавтом, я думал, что, как только услышу пожарную сигнализацию, должен схватить огнетушитель и начать бороться за свою жизнь. Но теперь, спустя 21 год, я избавился от такого рефлекса и приобрел другой набор ответных реакций, которые можно описать тремя словами: «предупредить», «собраться», «работать». «Работать над проблемой» на языке НАСА означает следовать схеме, описывающей последовательность действий в той или иной ситуации, методично перебирая одно решение за другим до тех пор, пока не закончится кислород. Мы отрабатывали действия по алгоритму «предупредить, собраться, работать» в качестве ответа на сигнал пожарной тревоги так часто, что эти действия не просто вошли в привычку, они стали нашим приобретенным рефлексом, естественным инстинктом. Поэтому, когда мы услышали сигнал пожарной сигнализации на станции, вместо того, чтобы бросаться надевать маски и вооружаться огнетушителями, один из нас спокойно сообщил по внутренней связи о пожарной тревоге — может быть, русские космонавты не могли услышать сигнала в своем модуле. Другой подошел к компьютеру, чтобы определить, какой из дымовых датчиков сработал. Медлительных среди нас не было, но реакция была похожа на сосредоточенное любопытство, как если бы мы имели дело с некоторой абстрактной задачей, а не с надвигающейся угрозой нашим жизням. Для стороннего наблюдателя наши действия могли показаться немного странными: не было ни беспокойства, ни выкрикивания команд, ни спешки.