Против Рубена Волфа - Зузак Маркус. Страница 10

– Кошмар, а? – спрашиваю я.

– Да уж, не очень-то весело, запашок какой, – соглашается Руб. – Что старик такое ест?

– Без понятия, – говорю я, – Но говорю тебе – эта вонь материальная.

– Еще какая. – Руб пятится от смрада. – Беспощадная, ну, жесть. Гремлин, чудище… – Он не может подобрать слово.

Я набираюсь храбрости и говорю:

– Иду туда.

– Зачем?

– Уже невтерпеж!

– Ладно, удачи.

– Она мне понадобится.

Но куда больше она мне понадобится потом, и на Эбби-авеню, пока ждем Перри, меня потряхивает. Пальцы страха и неуверенности скребут изнанку желудка. Мне кажется, что внутри я истекаю кровью, но все это, конечно, просто мандраж. А вот Руб сидит себе вытянув ноги. Руки спокойно лежат на бедрах. Лицо заливают волосы, рассыпанные ветром. На губах зарождается улыбочка. Рот открывается.

– Вон он, – говорит мой брат. – Пошли.

Подъезжает микроавтобус – реально здоровый. Фургон. Внутри уже сидят четверо. Мы забираемся через сдвижную дверь.

– Рад, что вы смогли прийти. – Перри скалится нам в зеркальце. Сегодня на нем пиджак. Кровавого цвета, лютый. Красиво.

– Мне пришлось отменить свою репетицию по скрипке, – говорит ему Руб, – но мы успели.

Он садится, и какой-то чувак, реальная будка, захлопывает сдвижную дверь. Его прозвище Бугай. Сухощавый рядом с ним – Лист. Жирноватый перец – Эрролл. Чувак без особенностей – Бен. Все старше нас. Грозные. Сучковатые. Обточенные кулаками.

– Руб и Кэмерон, – представляет нас Перри, тоже через зеркало.

– Привет.

Молчание.

Яростные глаза.

Сломанные носы.

Не все зубы.

В тревоге я смотрю на Руба. Он не отзывается, но сжимает кулак, как бы говоря: «Будь начеку!»

Текут минуты.

Молчаливые минуты. Начеку. Едем. Будто на иголках; думаю, как выжить, надеюсь, эта поездка никогда не кончится. Хорошо бы никогда не доехать…

Останавливаемся на задах скотобойни в Марубре, на улице холодно, ветрено, солоно.

Толчется народ.

Вокруг нас в рокотливом южном воздухе я чую свирепость. Она ножом врубается мне в нос, но не кровь хлещет с меня. Это хлещет страх. Он заливает мне губы. Я торопливо стираю его.

– Пошли. – Руб тянет меня за собой. – Сюда, малыш, или хочешь поиграть с местными?

– Нет уж.

Перри ведет нас через какую-то тесную комнатушку в холодильную камеру, где с потолка, будто мученики, свисает несколько мертвых замороженных свиней. Просто ужас. Я пару секунд не могу оторвать от них взгляд. Сгущающийся воздух и жуткий вид раскромсанного мяса ломятся мне в горло.

– Как «Бальбоа», – шепчу я Рубу, – висячее мясо [3].

– Ага, – отвечает он. Понимает, о чем я.

Я спрашиваю себя, что мы тут вообще делаем. Остальные ждут спокойно, даже сидя, кто-то курит, кто-то потягивает спиртное – успокоить нервы. Унять страх. Замедлить кулаки, но ускорить храбрость. Чувак-будка, Бугай, подмигивает мне, веселится от моего ужаса.

Сам он сидит как ни в чем не бывало, и его невозмутимый голос между делом течет ко мне.

– Первый бой самый трудный. – Улыбка. – Про победу не думай. Сначала выстоять, а там уже как получится. Смекаешь?

Я киваю, но отвечает ему Руб.

– Не переживай, друг, – говорит он, – мой брат умеет подниматься на ноги.

– Молодец, – это он искренне. Потом: – А сам?

– Я?

Руб улыбается. Он дерзкий, нахальный, будто ни капли не боится. Страха он точно не выкажет. Он говорит просто:

– Мне вставать не придется.

И вся штука в том, что он это точно знает. И Бугай знает. И я знаю. Это просто нюхом чувствуется, как у того парня в «Апокалипсисе сегодня», про которого все знали, что его не убьют. Он слишком любит войну и силу. Он не то что не боится смерти, он о ней вообще не помнит. И точно так же Руб. Он выйдет отсюда с полтинником и с усмешкой. Никак иначе. Нечего и говорить.

Заходят незнакомые люди.

– А у тебя новые ребята, а? – Какой-то мерзкий старикан лыбится Перри – улыбка у него, будто пятно какое. Он оглядывает нас и тычет пальцем. – У мелкого шансов нет, но пацан постарше, кажись, что надо. Чуток красавчик, может, но это ничего. Драться умеет?

– Умеет, – заверяет его Перри, – а у мелкого есть стержень.

– Хорошо. – По подбородку старика вверх-вниз ползает шрам. – Если он не устанет вставать, может, у нас тут будет бойня. Уж сколько недель не было бойни, – он говорит мне прямо в лицо, куражится. – Можем и подвесить его тут, со свиньями.

– Может, ты свалишь, дед? – Руб подходит к нему. – А то, гляди, тебя самого подвесим.

Дед.

Руб.

Они смотрят друг другу в лицо, и, клянусь, у старика руки чешутся размазать Руба по стенке, но что-то его останавливает. Вместо этого он делает краткое объявление.

– Правила вы, парни, знаете, – объявляет он, – пять раундов, или покуда один из вас не останется на полу. Толпа сегодня егозливая. Хотят крови, так что глядите. У меня тоже есть резкие ребята, ретивые, не хуже вашего. Увидимся там.

Едва он уходит, тут Перри и прижимает Руба к стене. И предупреждает:

– Еще раз так выступишь, и он тебя порешит. Сечешь?

– Ну.

– Скажи «Да».

Руб улыбается.

– Ну. – пожимает плечами. – Да.

Перри отпускает его и одергивает пиджак.

– Ладно.

Он ведет нас по коридору в следующую комнату. В приотворенную дверь мы видим толпу зрителей. Там человек триста, не меньше. Может, и больше, полон цех.

Пьют пиво.

Смолят.

Треплются.

Улыбаются.

Гогочут.

Кашляют.

Толпа дураков, молодых и старых. Серферы, футболисты, шпана с западных окраин, вот такое…

На них олимпийки и черные джинсы, толстые куртки, кое-кто – с девчонками или с женщинами, которые на них виснут. Эти девицы – безмозглые куры, иначе бы они сюда и на выстрел не подошли. Они все милашки, с гадкими зазывными улыбками, с разговорами, которых нам не слышно. Они вдыхают дым и выдувают его, а слова падают с губ и разбиваются об пол. Или, осыпавшись, еще минуту остывают, светясь, а потом на них кто-нибудь наступает.

Слова.

Всего-то слова.

Всего-то липко-блондинские слова, и, увидев ринг, залитый светом и пустой, я представляю, как эти женщины радуются, когда я валюсь на брезентовый пол, лицо разбито и в крови.

Да.

Они, думаю, будут радоваться.

С сигаретой в одной руке.

И с теплой потной ладонью бандита в другой.

Визг, светлые волосы, затопленные пивом рты.

Все это и кружащиеся стены.

Чего я больше всего и боюсь.

– Слышь, Руб, что мы тут вообще делаем?

– Заткнись.

– В голове не помещается, что мы в это впутались!

– Кончай шептать.

– Почему?

– Если не заткнешься, придется мне тебя и вырубить.

– Да ну?

– Ты мне на нервы действуешь, понял?

– Прости.

– Мы готовы к бою.

– Да?

– Да. Ты разве не чувствуешь?

Я спрашиваю себя.

Ты готов, Кэмерон?

Еще раз.

Ты готов, Кэмерон?

Время покажет.

Забавно, правда, как время столько всего делает? Петит, показывает, но хуже всего – истекает.

8

Я включаюсь от звука своего дыхания, что набегает в легкие. Только что вошел Перри и сказал. Пора.

– Ты первый, – говорит он.

Пора, а я все сижу на месте, не сняв старой, великоватой ветровки. (На Рубе заношенная куртка с капюшоном, со Стивова плеча.) Все одеревенело. Руки, пальцы, ступни. Пора.

Я поднимаюсь.

И жду.

Перри уходит обратно на ринг, и когда дверь откроется в следующий раз, туда пойду я. Времени на раздумья больше нет, дверь отворяется. Дверь открыта, и я делаю шаг на выход. Выход на.

Ринг.

Внутри меня дрожит агрессия. Меня окутывает страх. Ноги несут вперед.