В заколдованном лесу - Буало-Нарсежак Пьер Том. Страница 5

Пока она говорила, какая-то странная восторженность мало-помалу оживляла ее тонкие черты, а ее сверкающие взгляды, казалось, устремлялись к какой-то варварской и приковывающей к себе сцене за моей спиной. Совершенно спонтанным порывом, в котором она даже не почувствовала ничего оскорбительного, я подошел к ней, взял ее за руку и пылко сжал ее.

— Мадемуазель… — начал я. Но она деликатно высвободила свою руку.

— Приходите завтра, — сказала она, улыбаясь. — Мой отец будет вас ждать вместе с метром Меньяном. Он собирался вам написать, но я скажу ему, что встретила вас и передала это приглашение.

— Значит, я могу считать себя приглашенным! — живо отреагировал я.

Антуан, убедившись в прочности сделанного им крепления, уже забрался на козлы. Я хотел было открыть дверцу, однако Клер, легкая, словно птичка, уже успела опередить меня и исчезла за окном с опущенными занавесками.

Прищелкнув языком, Антуан тронул с места свой экипаж. Карета удалялась в дымке наступающей ночи. Вскоре она полностью исчезла из виду и до меня доносилось лишь цоканье копыт, а через некоторое время воцарилась мертвая тишина. Какое перо смогло бы описать боровшиеся в моем сердце чувства? Мною почти одновременно завладевало возбуждение, граничащее с сумасшествием и крайнее отчаяние. То я, словно ребенок, беспрерывно повторял: «Я увижу ее завтра!», то начинал каяться и умолять свою мать простить меня. Однако вскоре вновь охваченный страстью, я припоминал прелестные черты ее лица и грациозные движения тела с мучительным любованием подробностями. Я мысленно повторял ее слова, в которых, как мне казалось, звучали скрытые оттенки страсти, не менее жгучей, чем моя. Стоило нам только расстаться, как я тут же начал страдать от ее отсутствия и требовал свою возлюбленную у лесов и долин. Спустя некоторое время, охваченный мрачной меланхолией, я удивился тому, что барон не направил ко мне своего посыльного, и мне оставалось подозревать эту романтичную девушку в какой-то злой интриге, в результате которой ее отец встретил бы меня завтра с сарказмом, а, возможно, даже грубостями. Неожиданно я счел ее речи и действия слишком уж смелыми, но тут же поспешил обвинить себя в том, что веду себя как жестокое и горделивое чудовище, и всадив шпоры в скакуна, заставил его полететь стрелой, да так, что он высекал искры из гранита.

Я сообщил метру Меньяну о своей неожиданной встрече и попросил его поехать со мной на следующий день в замок, после чего вернулся к себе разбитый и с горящей головой. К ужину, так тщательно приготовленному хозяином будто тот догадывался, что за скромной внешностью его постояльца скрывается вернувшийся из изгнания господин де Мюзияк, я едва притронулся.

Однако вернулся ли я действительно из Изгнания? Не останусь ли я несчастным скитальцем до тех пор, пока не оживу в сердце своей возлюбленной?

Прокручивая эти и другие еще более горькие мысли я очень рано удалился в свою комнату надеясь, что усталость избавит меня от терзаний. Но не тут-то было. Часы проходили не принося мне отдыха. Вскоре бледные лучи луны упали мне на лицо, пробудив какое-то сильное волнение. Поспешно одевшись и встав у окна, я пытался насладиться свежестью. На горизонте скопились тяжелые облака таящие в себе бурю, голос которой уже гулко раскатывался вдалеке в то время как зарницы иногда освещали верхушки леса. Над моей головой небо все еще было чистым и звездная пыль мерцала словно множество светлячков на темносинем фоне. Беспокойство словно изголодавшийся хищник, вновь ожило во мне.

Не в силах больше сдерживать себя, я перескочил через подоконник и соскользнул на землю, зацепив при этом глицинию, осыпавшую меня целым дождем благоуханных лепестков. Заперев двери на ночь поселок спал. Я был один вместе со своей лежащей на земле тенью, и мы вместе отправились в путь еще более молчаливые, чем привидения.

Час спустя вдоль ограды замка на ощупь пробирался призрак. Вы вероятно уже догадались, что это я не смог совладать с соблазном повторить свою вчерашнюю вылазку, поэтому до некоторой степени я считал себя призраком замка, который мысленно никогда не покидал. И если иногда легкое поскрипывание пола или двери, открывающейся под тяжестью собственного веса, зарождали мимолетный страх в сердцах владельцев, то я мог преспокойно думать, что это мои двойник прошелся по паркету или толкнул дверь. Я мог бы — а теперь знаю что именно так мне и следовало поступить, — дождаться утра, и тогда я бы не испытал этого неописуемого ужаса. Однако мною овладело желание вновь увидеть, одному, без свидетелей дом в котором я провел свое детство. Мне захотелось приложить руку к этим покрывшимся мхом камням и услышать ветер, разгуливающий по башням замка. Я хотел увидеть окно за которым почивала та которая отняла мой сон. Я хотел… О Боже, кто в состоянии выразить все то, чего может хотеть юношеское сердце?! Я шел вперед по освещенной лунным светом дорожке а впереди меня шествовала моя любовь.

Обойдя стороной дорогу, огибающую пруд, я пошел по длинной аллее, на которой мой отец когда-то учил меня ездить верхом. Эта аллея, идущая полукругом, вела к входу в замок. В старые времена она содержалась в идеальном состоянии, будучи высеянной песком и мелкими речными камешками.

Теперь же она наполовину исчезла в густой траве, и я то и дело спотыкался о мертвые ветви деревьев. Медленно ступая, счастливый я наслаждался прогулкой в этом парке, который вскоре должен был быть мне возвращен неподалеку виднелся замок, который через несколько часов примет меня навсегда. И хотя сейчас любовь была моей единственной мечтой она все же прерывалась мыслями, которые были отнюдь не неприятны я уже мечтал о восстановлении часовни о том, как буду залатывать бреши в стенах замка приводить в порядок парк, сад и огород. Пруд будет вычищен и, возможно даже осушен, если близость стоячей воды будет неприятна Клер. Я уже считал решенным то, что она останется здесь со мной и будет царствовать в этом имении, возвращенном к его первоначальной красоте. Строя эти радужные проекты, я бродил под сводами деревьев, находясь во власти несказанного восторга, как вдруг странный звук резанул мои слух: это уже не эхо бури ворчало на горизонте… и это не сон… это гудит замковый колокол… Он звонил медленно глухими ударами словно на похоронах распространяя смертельную печаль. Время уже наверняка было за полночь. Кто же это может звонить в колокол? Барон? Но с наступлением ночи он запирался на все засовы. Антуан? Быть может, он заметил пожар в каком-то из уголков замка? Эта мысль привела меня в ужасное смятение, однако я без труда превозмог его, так как заметил, что колокол стал звенеть короткими ударами, словно чья-то осторожная рука специально смягчала их. Так что же это? Клер?

Клер, забавляющаяся после вечерней прогулки тем что заставляет заговорить бронзовый голос соединяя его металлические звуки с секретными отзвуками своей экзальтированной души? Увы! Это предположение, каким бы очаровательным оно ни выглядело, было совершенно необоснованным. Разумнее было бы предположить, что это какой-нибудь бродяга бьет в колокол, чтобы напугать обитателей замка. Но он бы, прежде чем бросить веревку и сбежать растрезвонил бы вовсю, а таинственный звонарь неторопливо придавал монотонной мелодии форму сигнала. Быть может, этот сигнал оповещал о моем приближении? Однако я тотчас прогнал от себя эту нелепую мысль. Но если мне удалось изгнать ее из головы, то из сердца, куда она начала по капле вливать неуловимую тревогу и непреодолимое желание узнать разгадку тайны, мне полностью изгнать не удалось. Колокол смолк, и в этот самый момент, словно по мановению волшебной палочки, в природе что-то изменилось. Задрожав, я начал прислушиваться, и все звуки, которые мгновение назад очаровывали меня, словно деревенская музыка начали вдруг казаться подозрительными. Я старался приглушить шорох своих шагов, начал всматриваться в темноту больших деревьев и вздрагивал при каждом вздохе совы. А эхо по-прежнему доносило замогильные раскаты далекой бури. Мне следовало бы вернуться обратно, поскольку я уже получил предупреждение столькими предзнаменованиями! Однако к чему повторяться? Я заупрямился, ведь меня воспитала суровая школа изгнания, так что я никого не боялся, будучи уверенным в своих силах. К тому же у меня не было никаких причин заподозрить что-то неладное. Я лишь ощущал смутное беспокойство, вполне объяснимое поздним часом, местом и неожиданным звоном колокола.