Сталин. По ту сторону добра и зла - Ушаков Александр Геннадьевич. Страница 30

В резолюции Бакинского комитета от 22 января 1910 года Сталин поставил поднятые им вопросы в еще более резкой форме. Он прямо заявил, что «неспособность партии противопоставить что-либо серьезное систематической травле со стороны «либералов»... роняет... партию в глазах рабочих», что «такое положение вещей» наносит «ущерб интересам социал-демократии», что, по сути дела, речь идет о «жизни и смерти партии».

Что надо было делать? Прежде всего переместить партийный центр в Россию, организовать общерусскую газету и местные органы печати в самых важных центрах рабочего движения, что шло вразрез с ленинской установкой издавать центральный орган партии только за рубежом. Ну и, конечно, созвать для решения всех насущных вопросов партийной жизни не большевистскую, а общепартийную конференцию.

В результате всей этой сложной и трудоемкой работы Бакинский комитет возглавил движение внутри партии, целью которого был разрыв с «гостями партии» из интеллигенции, перенесение центра партии из-за границы в Россию и решительный поворот ее лидеров от бессмысленных дискуссий к истинным нуждам российского пролетариата.

Осознавали ли сам Сталин и его сторонники из Бакинского комитета, что подобный вызов Ленину может привести к обратному результату и вместо сплочения партии к еще большему ее расколу? Наверное, осознавали, но в то же время прекрасно понимали и то, что партия погибнет еще быстрее, если будет продолжать столь порочную практику руководства рабочим движением. «Главное, — писал Сталин, — организация работы в России... По-моему, для нас очередной задачей, не терпящей отлагательства, является организация центральной (русской) группы, объединяющей нелегальную, полулегальную и легальную работу на первых порах в главных центрах... Назовите ее как хотите — русской частью ЦК или вспомогательной группой при ЦК — это безразлично. Но такая группа нужна как воздух, как хлеб...»

И возникает справедливый вопрос: а почему же Ленин, которого на протяжении многих десятков лет считали гением, не мог додуматься до такой простой вещи, что успешно руководить любым движением можно, только находясь внутри этого самого движения? Что в противном случае он будет узнавать о русской революции из английских газет, и, чтобы вещать от имени рабочих, надо среди них жить или хотя бы время от времени видеться с ними.

Думается, что мог. Но... не хотел. В женевах было как-то спокойнее. Да и охранка опять же... Ну а то, что он совершенно не понимал российской жизни, вождя мало волновало — он слепо верил в догмы священного для него марксистского писания.

И тем не менее то упорство, с каким практики из Бакинского комитета во главе со Сталиным добивались принятия правильной партийной политики, заставило женевских мудрецов начать что-то делать. В 1911 году они создадут Российскую организационную комиссию (РОК) по созыву VI Общепартийной конференции, которая будет играть роль нового общепартийного центра. На Пражской конференции будет решено создать Русское бюро ЦК РСДРП в составе 10 человек, куда вошли Калинин, Петровский, Бадаев, Малиновский и Белостоцкий.

Как реагировал на действия Бакинского комитета сам Ленин? Неожиданно для него мягко, ограничившись слабыми увещеваниями «пролетарской фронды» (а именно так он назвал бунт бакинцев) через газету. Хотя вряд ли ему нравилось подобное вольнодумство, но по-настоящему одернуть Сталина и подвластный ему Бакинский комитет он не мог. Слишком уж плачевное существование влачила вся партия, слишком многие члены покидали ее, чтобы вступить в конфронтацию с самой сильной партийной организацией на тот момент в России.

Надо полагать, вождь был не настолько упрям, чтобы не понять всей справедливости брошенных в его адрес упреков. Хотя и мог бы, наверное, объяснить, что лично ему, теоретику и тактику будущей революции, сейчас в России делать было нечего. Теперь никто уже не скажет, что думал сам Ленин по этому поводу, но, надо полагать, догадывался, что он нужен для куда более важных дел, нежели для организации стачек или выпуска листовок.

Да, все это сыграло свою роль, и все же главным были не газеты и листовки, а сам ход российской истории, который с давно уже предрешенной определенностью шел навстречу революции. Тем не менее навстречу «бакинской фронде» Ленин пошел. С 1910 года он начал вести постоянную переписку с членами Бакинского комитета, в том же году назначил Сталина «уполномоченным ЦК РСДРП», а на следующий год Орджоникидзе отправился в ленинскую школу в Лонжюмо.

Что же касается Кобы, то он продолжал высказывать свои собственные взгляды и в 1909 году в противовес Ленину выступил за бойкот III Государственной думы. На его весьма просвещенный взгляд практика: «Ильич немного переоценивал значение таких (легальных. — Прим. авт.) организаций».

Не мог он согласиться и с ленинской политикой постоянного нагнетания напряжения в отношениях с меньшевиками. Ленин спорил в кафе, и вся радость победы в таких спорах могла принести разве что моральное удовлетворение. Коба же каждый день общался с ними на заводах и фабриках, и любое ухудшение отношений между ними мгновенно отражалось на отношениях с рабочими. Потому и говорил о борьбе Ленина за возрождение партийной организации как о «буре в стакане воды». Каковой она по большому счету и являлась. Сколько бы ни спорил Ленин с меньшевиками и эсерами, получив власть, он попросту обратил против них оружие — самый действенный аргумент в любых спорах.

Не был так однозначен Коба и в своем отношении к ликвидаторам и даже после Пражской конференции требовал им известных уступок. Опять же из-за знания реальной жизни в России. В отличие от Ленина и других «писателей», он слишком хорошо знал, что на деле означает разъединение, и требовал на страницах «Правды» единства социал-демократов во что бы то ни стало, без всяческого различия фракций. Ну а когда вышел знаменитый «Материализм и эмпириокритицизм» Ленина, он не смог скрыть некоторого разочарования. «По-моему, — писал он в одном из писем, — некоторые отдельные промахи Ильича очень метко и правильно отмечены. Правильно также указание на то, что материализм Ильича во многом отличается от такового Плеханова, что вопреки логике (в угоду дипломатии?) Ильич старается затушевать...»

В другом своем письме к М.Г. Цхакае он откровенно высказывался о том, что эмпириокритицизм имел и хорошие стороны, что говорило не только о его понимании философии, но и о собственном взгляде на ее проблемы... Впрочем, Ленину не было, по всей видимости, никакого дела до мнения мало кому известного грузина. Да и что ему какой-то там Коба, если в своей борьбе за идеи он сходился лицом к лицу с такими корифеями, как Плеханов, Аксельрод и «умница» Мартов?

И в связи с этим возникает еще одна загадка. Некоторые исследователи биографии Сталина уверенно говорят о том, что Ленин прекрасно знал и ценил Кобу уже в 1913 году. Но как же тогда объяснить следующую фразу из его письма Зиновьеву в конце 1915 года: «Не помните ли вы фамилию Кобы?» Да и в своем послании В.А. Карпинскому Ленин просит: «Большая просьба: узнайте (от Степко или Михи и т.п.) фамилию «Кобы» (Иосиф Дж...? мы забыли). Очень важно!»

Странно... С одной стороны, «чудесный грузин» и приватные беседы об «эксах», с другой — «уточните фамилию». Трудно себе представить, чтобы Ленин забыл, как зовут Плеханова или Мартова, а тут... Хотя чего удивительного! Если Ленин и ценил тогда Кобу, то, по всей видимости, точно так, как ценит генеральный конструктор ракет хорошего токаря, и он всегда оставался для Ленина человеком из второго, если даже не из третьего ряда.

Тем не менее в 1912 году Сталин вошел в состав ЦК РСДРП и стал одним из трех членов Русского бюро. Что именно вменялось ему в обязанности, неизвестно и по сей день, но то, что именно он вместе с Серго Орджоникидзе создал Финансовую комиссию ЦК, проливает кое-какой свет на его деятельность. Несомненно и то, что он играл уже довольно заметную роль, поскольку после ареста Стасовой именно ему была доверена святая святых партии — партийная касса.