Другая дверь - Климов Михаил. Страница 32
А стоматолог по фамилии Механик (сын или скорее внук упомянутого в газетном объявлении) вытаскивал ему, двадцатилетнему, больной зуб в поликлинике у метро «Сокол»…
Правда, нового не вставил…
– Что это за казку я ем? – услышал вдруг сквозь грезы Слава голос Песи Израилевны.
Он поднял голову.
Похоже, старуха не выдержала наложенного на себя обета молчания и была так сражена вкусом супа с лисичками, что прорвалась сквозь самой себе поставленные ограждения.
– Суп… – Прохоров взял ложку и тоже начал есть, возвращаясь назад в Берлин, в тринадцатый год, из которого уже не выбраться, к своей квартирной хозяйке. – Суп с лисичками…
– Это я сама вижу… – огрызнулась Песя. – Только это не суп, а песня…
– Можно позвать хозяина и попросить рецепт… – предложил Слава.
– Ты не понимаешь… – сокрушенно покачала головой старуха. – Где я возьму такие салфетки, такие приборы, такие лисички?
– В магазине и на рынке… – пожал плечами Прохоров. – В чём проблема-то?
– Все мужчины, даже лучшие из них – просто косматые обезьяны в сюртуках и шляпах… – грустно вздохнув, констатировала мадам Шнор, – Они никогда и ничего не понимают…
Наверное, рассказ о звероподобных мужчинах продолжился бы и дальше, но тут к столику с новым блюдом подошел хозяин ресторана.
– Ты был у моего поляка? – спросил он.
– Как раз собираюсь…
– Можешь не спешить… – лысоватый покачал головой, – Он сегодня был здесь и сказал, что уезжает на два дня… Я ему, кстати, о тебе сообщил…
– Ясно… – кивнул Слава. – И спасибо…
– А у тебя нет чего-нибудь ещё интересненького?
39
Вот так и получилось, что наш герой после такого лихорадочного пробега три дня провел фактически в безделье.
Ну, если костюм будет готов через три дня, а идти «в люди» лучше всё-таки в костюме…
И если паспорт тоже через три дня, а отходить далеко от дома без соответствующих бумаг было боязно, здесь-то Песя Израилевна знала всех и даже полицейский с ней почтительно раскланивался…
А человек, к которому он собирался, будет на месте через два дня…
То и надо совместить эти три события.
Тем более что не факт, что сразу по возращении поляк побежит к себе в магазин. Была, конечно, вероятность, что он и живёт там же, где работает, с такой ситуацией на Западе в конце двадцатого – начале двадцать первого века Слава сталкивался не раз. Но всё равно глупо сидеть у дверей, словно пес, ожидая возвращения хозяина… Самая неудобная позиция для того, чтобы торговаться, – проситель. А сидящий у дверей и ждущий хозяина – он кто?
Проситель и есть…
Тем более что спешки никакой по большому счету и не было…
Да, они с Песей обежали тогда за один день несколько мест, а вот сейчас наступила пауза. Такое случается в бизнесе, даже, можно сказать, всегда так: аврал сменяется штилем, штиль – авралом…
Да и никто не мог бы сказать, что Прохоров все эти дни лежал на боку, ничего не делая.
Он проштудировал книгу Филиппова, выписав всё, что хотя бы теоретически могло понадобиться.
Он под руководством всё той же Песи учил немецкий язык, нельзя правда, было сказать, что преуспел…
Он много с ней гулял, беседуя о том о сём и познавая премудрость жития в том времени, в котором оказался…
Он пробовал читать русские газеты, но очень быстро от этого отказался. Потому что, по непонятной причине они, как и в первый раз, вызвали в нашем герое приступ жестокой ностальгии…
И ещё – он думал…
И главным предметом его размышлений была одна фраза в его собственном письме к Володе в Крайстчерч, которая была написана на автомате, без подготовки и предварительных размышлений, а потом, как это иногда бывает, всплыла в памяти и засела там, сверля мозг.
Вот она, эта фраза:
«…где Надежда, не имею ни малейшего представления. Если всё будет хорошо и доберусь до вас, начну её искать…»
Понятно, что мы тут её воспроизводим дословно, а у Прохорова в голове крутился только смысл, но от этого ему самому было не легче.
Он всё пытался сложить два и два и понять, как выбраться из идиотского парадокса, в который он попал.
Потому что сейчас он находился (если предположить, что Надя в Москве и никуда не уехала), даже по местным тихоходным средствам передвижения, в двух, от силы трёх днях пути до неё.
Но, судя по фразе в письме, а все мы теперь умные, Фрейда читали или слышали о его теориях, и понимаем, что ничего случайно не говорится и не пишется, искать её Слава собирался только после того, как попадет в Новую Зеландию.
А это месяцы пути и для писем, и для пассажиров…
С одной стороны понятно: как ему это делать здесь – без денег, нормальных документов, навыков местной жизни?
С другой стороны, до Новой Зеландии месяца два с половиной (дождаться Володиных денег + доехать), минимум два, и это только туда, а потом придется возвращаться и селиться где-нибудь здесь, в Германии или Чехии (тьфу ты, Австро-Венгрии, конечно), потому что получать ответы через месяц и придумывать новые возможности для поисков ещё через месяц – по меньшей мере глупо.
А, значит, для того, чтобы сделать главное дело, которое у него сегодня было в жизни – найти Надежду, он собирается тянуть несколько месяцев. А если сразу не найдёт? А если поиски растянутся на полгода? А в июле (или в августе, он точно не помнил, но сто процентов летом) начнётся война, и поиски усложнятся примерно в миллион раз…
Самой элементарной мыслью было смоделировать, что бы он мог сделать, если бы всё у него было сейчас в порядке. Если бы не было проблем ни с деньгами, ни с документами, ни с привычками.
Что бы он сделал?
Самый простой способ – поехать в Москву и зайти в знакомый старый дом или дождаться у его порога (тут Слава не побоялся бы роли просителя и посидел бы в ожидании сколько надо) – не годился. И ничего из его сегодняшних проблем не мешало, мешали старые…
Во-первых, откуда следует, что она до сих пор живёт там?
А во-вторых, вряд ли московская полиция успокоилась и перестала искать убийцу (пускай случайного, но они-то об этом не знают) своего лучшего агента. И такая простая поездка вполне могла бы привести нашего героя не в Москву, а несколько повосточней, на каторгу…
Значит, это отпадает…
Что остаётся?
Можно отправить письмо Надежде, в надежде (извините за глупый каламбур), что она все еще там. Только тут опять возникала проблема: Прохоров не знал нынешнего адреса своего старого дома. Даже и в то время, когда он там жил, не знал – незачем было, а уж сегодняшнего, до того, как всё переименовывалось, перестраивалось и передвигалось – и подавно. Теоретически существовали карты, на которых были обозначены номера домов… Хотя нет, не номера, а сами дома… И вообще, не факт, что в это время они уже имели номера, когда они стали обозначаться именно так, а не «в доме статской советницы Белоглазовой», наш герой не помнил.
Можно было бы отправить туда, в Москву, гонца, как найти дом, Слава бы объяснил.
Но…
Но кого отправлять?
Песю?
Да она ни в жизнь не поедет, да и не проедет без документов-то. Попросить, чтобы нашла кого-то, кто съездит? Это можно, но вот за это (да и Песе тоже) надо платить: за дорогу, за еду, за работу.
А только дорога стоит, это он вычитал в Филиппове, в третьем классе двенадцать с половиной рублей. И это только в одну сторону, а в марках в две стороны получается шестьдесят, а если второй класс – минимум восемьдесят.
Прохоров достал свои деньги, пересчитал. Если Володино вспомоществование придёт телеграфом в начале января (о телеграфе он, конечно, забыл попросить в письме), числа пятого, не раньше, то на день жизни ему остается в среднем по восемь марок. Это, с одной стороны немало, та же Песя Израилевна жила на гораздо меньшие деньги. Но ведь ему надо на что-то кушать, жить он здесь может бессрочно, хотя сказанное сгоряча не пункт контракта, Слава верил, что старуха его не выгонит.