Другая дверь - Климов Михаил. Страница 33
Но кормить его за свой счёт она не нанималась…
И если он из своих, в общем, совсем небольших средств выгрызет кусок, чтобы отправить гонца к Надежде (без всякой уверенности, что её там застанут), то такая трата бюджет Прохорова истощит почти до нищенского состояния.
Нет, если бы он был уверен, что Надежда там, он бы рискнул, как-нибудь потом выправился бы…
Но не имея такой уверенности…
В общем, всё, как почти всегда, упиралось в деньги.
И надо было ждать решения ситуации с Веспуччи…
40
Да чтоб им всем пусто было…
С утра намытый и во всё свежее одетый Прохоров, взяв под мышку Песю Израилевну, отправился к пресловутому поляку. Он, Слава, даже усы подстриг, чтобы выглядеть как можно более респектабельным. Только тот, кто носит что-то под носом и на подбородке, знает, как меняют человека аккуратно подстриженные или неподстриженные усы. Подравнял нижний край по рисунку губы – приличный человек, не подравнял – почти бомж…
Прохоров подравнял.
Огромными тяжелыми портновскими ножницами, единственными нашедшимися у Песи. Всё утро трудился…
В общем «подстрижен по последней моде…»
Ну не совсем, но почти…
И вот на тебе…
Поляк действительно оказался настоящим книжным торговцем, а не старьевщиком Давидом.
И русские книги у него были.
Прохорова пустили к ним попастись, пока Песя Израилевна объясняла поляку, кто они и что им нужно, а также, затаив дыхание, наблюдала за тем, как хозяин магазина рассматривал Веспуччи.
А Слава копался на русской полке. Только стоявшие там книги оказались типичной макулатурой.
Ну что люди могли брать с собой, отправляясь в путешествие? Нет, понятно, что те, кто приезжали в Берлин навсегда, везли собрания сочинений русских и прочих классиков, да что-то по искусству, как часть своей культуры. Но речь не о них, потому что составляли они небольшой процент от наших соотечественников, которые попадали в Германию ненадолго, кто проездом, кто по делам, кто как турист.
А что такой человек берёт с собой?
Правильно – учебники, путеводители, какие-то романчики. Учебники, если с собой дети, остальное почти всегда…
И вот это оседало у поляка.
Только никому, ну или почти никому было оно больше не нужно. Там, в той жизни, Слава никогда бы таких книжек не купил именно потому, что продать их дальше было нельзя.
Как он подозревал, в этой жизни было то же самое…
Нет, конечно, и здесь оказывалось что-то, что там в той его старой Москве вполне могло стоить денег. Первое издание романа Лескова «На ножах», ярославская книжка Бальмонта тысяча восемьсот девяностого года, второе издание «Основ химии» Менделеева – всё это чего-то стоило там в Москве начала двадцать первого века.
Но здесь – зачем и кому?
Слава досматривал последнюю брошюру на полке, которой оказалась поэма Басова-Верхоянцева «Конек-Скакунок», коммунистическая агитка, хоть и образца девятьсот шестого года. Наш герой с отвращением ставил книгу на полку, когда услышал голос Песи:
– Он не хочет…
– Кто он и чего не хочет? – спросил в ответ Прохоров, хотя, если честно, уже обо всем догадался.
– Говорит, нет клиентов на такое…
– Ну что ж, – улыбнулся Слава, – пойдём дальше…
Настоящий бизнесмен отличается от российского образца начала двадцать первого века тем, что может держать удар.
Они вежливо раскланялись с поляком и вышли.
– Мне показалось, – Прохоров начал оглядываться по сторонам, довольно бессмысленно, кстати, потому что хорошо разглядеть соседние здания мешали деревья, – или тут действительно гнездо?
Несмотря на сопротивление Песи, сюда они приехали на извозчике и разглядеть в подробностях ничего наш герой не успел. Он даже точно не знал, где они, потому что помнил только, что проехали по Кудаму, миновали вокзал Зоо и пока ещё не разрушенную кирху (её оставят разрушенной после Второй Мировой Войны в память об этом) и свернули направо. Потом несколько раз ещё куда-то сворачивали и, наконец, прибыли.
– Какое гнездо? – не поняла Песя.
– Знаешь, – объяснил он ей, – в моё время такие магазины располагались по несколько на одной улице… Мне, когда мы ехали, показалось, что были ещё вывески с книгами…
– Вот она… – Песя ткнула рукой в соседний дом. – Мы туда пойдем?
– Обязательно…
И вот тут началась свистопляска.
Все магазины, куда они заходили, были настоящими, не подвалом всеядного Давида-Черепа.
Все владельцы сами выходили посмотреть на книгу, принесённую Прохоровым и Песей Израилевной.
И все, как один, покрутив Веспуччи в руках, отказывались от покупки. Вежливо, часто мотивируя тем, что нет сегодня клиента вот на такую книгу, реже – просто без объяснения причин.
Ни один не спросил – сколько хочешь?
Ни один не предложил даже марки…
Никто не захотел взять на комиссию – попродавать…
Песя уже с жалостью посматривала на нашего героя, но он был непреклонен, и они заходили в каждый магазин.
– Ты не устал принижуватися? – печально спросила она после четвертой или пятой попытки.
– Нет… – спокойно (внешне спокойно) ответил Прохоров. – Я знаю, что книга хорошая и дорогая, осталось только найти того, кто понимает в этом несколько больше, чем эти ребята…
– Это про что книга? – спросила она в ответ.
– Про Америку… – объяснил Слава. – Её написал тот человек, в честь которого она и названа. Видишь тут слово Америго, вот отсюда и пошло название…
– Тогда жди здесь… – вдруг сказала старуха. – Я сейчас…
И быстро затрусила куда-то назад.
А Прохоров озадаченно смотрел ей вслед.
И увидел, как она заходит в один из только что пройденных магазинов.
А через минуту Песя вернулась и важно сказала:
– Пошли…
Преодолевая сопротивление Прохорова, она провела его мимо ещё двух книжных и, спустившись на пару ступенек, толкнула дверь неприметной лавочки в самом конце проулка.
– Заходи… – она держала дверь, пока Слава просачивался мимо её крупной фигуры. – Если здесь в западне не купят, нигде не купят…
– В какой западне? – почти в ужасе спросил наш герой.
– Ну, в подполе, в подвале по-вашему…
41
Им навстречу в дальнем углу помещения поднялся, нет, просто поднял голову длинный седой немец с недовольным лицом.
– С чего ты взяла, что именно он должен купить? – раздосадованно шёпотом спросил наш герой.
Хозяин лавки ему не понравился.
– Потому что только он во всем Берлине интересуется Америкой… Так мне сказали в том магазине… – невозмутимо ответила Песя и направилась в глубь помещения к длинному немцу.
А Прохоров остался на месте и пока они лопотали что-то на местном языке, огляделся.
И лавка ему как раз понравилась.
Потому что, хотя здесь, в отличие от соседних, более богатых магазинов, не было никакого персонала, она была настоящей норой настоящего книжного любителя. А может быть, именно потому, что не было персонала и всем управлял тот же немец?
Вокруг громоздились горы каких-то фолиантов, из щелей между ними торчали тонкие брошюры, но нигде, Слава видел это опытным глазом, не видно было тусклого блеска энциклопедий или собраний сочинений. Да и вообще ни одного переплёта девятнадцатого века заметно не было.
– Давай сюда… – Песя Израилевна протягивала руку за Веспуччи. – Он хочет посмотреть…
Слава оторвался от созерцания чужих сокровищ, покорно отдал книгу, присел на краешек какого-то сундука и принялся ждать решения своей судьбы.
Если это его последний шанс продать Веспуччи, значит, вся стройная система дальнейшего существования рушится. Точнее, остаётся, но остаётся пустой, со стремительно уменьшающимися шансами найти Надежду, а, значит, и малейший смысл жизни. Если же этот длинный что-то понимает и предложит нормальную цену, значит, мы еще поборемся за «увидеть небо в алмазах»…
– Послушай, – перед ним стояла Песя, и видно было, как у неё дрожат губы и лоб под нелепой шляпкой покрывается капельками пота. – Он предлагает двести марок… Целых двести марок за какую-то книжку…