Кобзарь - Шевченко Тарас Григорьевич. Страница 11
V
Шел кобзарь в далекий Киев,
Шел и сел дорогой.
Тут же, с нищенской сумою,
Мальчик чернобровый.
Головой на грудь склонился,
Дремлет, засыпает.
А тем временем Исуса
Кобзарь напевает.
Кто проходит, тот не минет —
Грош иль бублик кинет;
Кто — слепому, а дивчата —
Тому сиротине.
Чернобровые дивятся:
«Голый, босый, хилый.
Мать дала такие брови —
Счастье дать забыла!»
Едет пышная карета
В Киев шестернею,
Господин сидит в карете
Со своей семьею.
Вот она остановилась
Перед бедняками.
Подбежал Ивась к оконцу,
Замахал руками.
Ивасю бросает деньги
Молодая пани.
Глянул пан — и отвернулся
Сразу от Ивана.
Он узнал и эти брови,
Он узнал и очи…
Повстречал родного сына,
Только взять не хочет.
«Как зовут?» — спросила пани.
«Ивась». — «Какой милый!»
Кони тронулись, и пылью
Бедняков покрыло…
Посчитали, что собрали,
Потихоньку встали,
Помолилися на солнце,
Пошли, зашагали.
Петербург, 1838
ТОПОЛЬ
В темной роще ветер воет,
По полю гуляет,
Он на тополь налетает,
К земле пригибает.
Стан высокий, лист широкий
Грустно зеленеет!
Кругом поле, словно море,
Широко синеет.
Поглядит чумак на тополь,
Сердцу грустно станет;
Чабан утром с сопилкою
Сядет на кургане,
Глянет — и душа заноет:
Кругом ни былинки!
Гибнет тополь, как в неволе
Гибнет сиротинка!
Кто же наградил беднягу
Судьбою проклятой?
Погодите, все скажу вам,
Слушайте ж, дивчата!
Полюбила, пригожая,
Казака дивчина,
Полюбила, только милый
Ушел, да и сгинул…
Кабы знала, что покинет,
Его б не любила;
Кабы ведала, что сгинет,
Его б не пустила;
Кабы знала, за водою
Поздно б не ходила,
Не стояла б до полночи
Возле вербы с милым;
Кабы знала!..
И то горе —
Если знать да ведать,
Впереди какие с нами
Приключатся беды!
Вы не спрашивайте лучше!..
Сердце молодое
Знает, как любить…
Пусть любит! Пока не зароют!
Ведь недолго ваши брови,
Дивчата, чернеют,
И недолго ваши лица
Нежно розовеют —
Лишь до полдня, — и завянут;
Брови полиняют…
Так не ждите и любите,
Как сердечко знает.
Начнет песню соловейко
В роще на калине,
Запоет казак тихонько,
Идя по долине.
Выйдет из дому дивчина
Повидаться с милым,
А казак дивчину спросит:
«Тебя мать не била?»
Станут рядом, обнимутся,
Соловей зальется;
Послушают, разойдутся,
А сердечко бьется!
И никто их не увидит,
И не спросят люди:
«Где была ты, с кем стояла?»
Она лишь знать будет!
И любила и ласкала,
А сердечко млело.
Сердце чуяло тревогу,
А сказать не смело.
Не сказало, — и трепещет,
Воркует все тише,
Как голубка без голубя;
А никто не слышит…
Не поет уж соловейко
В роще над водою.
Не поет уже дивчина,
Под вербою стоя.
Убивается дивчина,
Не зная, что будет.
Без него ее родные
Как чужие люди;
Без него и солнце светит,
Будто враг смеется;
Без него могила всюду…
А сердечко бьется.
Год прошел, второй промчался,
Не вернулся милый;
Как цветок, дивчина сохнет,
Молчит, как могила.
«Что ты вянешь?» — мать родная
Ее не спросила, —
За старого, богатого
Выдать дочь решила.
«Выйди замуж! — мать сказала. —
Я тебя пристрою.
Он богатый, одинокий,
Будешь госпожою!»
«Не пойду я за такого,
Не пойду я, мама!
Лучше дочь свою родную
Опусти ты в яму.
Пусть попы свои молитвы
Поют надо мною.
Лучше умереть, чем стать мне
Старика женою!»
Не сдавалась мать-старуха,
Делала, что знала,
Чернобровая дивчина
Сохла и молчала.
Темной ночью ворожею
Расспросить решила:
Долго ль ей на этом свете
Не видаться с милым?
«Бабусенька, голубонька,
Моя дорогая!
Ты скажи мне только правду.
Я узнать желаю:
Жив ли милый? Крепко ль любит?
Иль забыл-покинул?
Ты скажи мне: где мой милый?
Не томи дивчину!
Бабусенька, голубонька,
Скажи, ведь ты знаешь!
Выдают меня родные
За старого замуж.
Никогда его, такого,
Сердцем не полюбишь.
Я давно бы утопилась —
Жалко, душу сгубишь.
Если умер чернобровый,
Сделай, моя пташка,
Чтоб домой я не вернулась…
Тяжко сердцу, тяжко!
Там со сватами тот старый…
Я умру, горюя!»
«Ладно, дочка! Делай только
Все, что прикажу я.
Сама была молодою,
Это горе знаю.
Все минуло — научилась,
Людям помогаю.
Твою долю, моя дочка,
Я давненько знала.
Для тебя давно-давненько
Зелье припасала».
В пузырек лихое зелье,
Как чернила, льется.
«Ты возьми вот это диво
И встань у колодца.
Петухи пока не пели,
Водою умойся.
Отхлебни немного зелья,
Ничего не бойся!
Не оглядывайся, дочка,
Что б там ни кричало,
Ты беги туда, где с милым
Своим расставалась,
А на середину неба
Выйдет ясный месяц, —
Выпей снова; не придет он —
В третий раз напейся.
В первый раз — ты прежней станешь,
Прежнею, былою.
Во второй — в степи далекой
Топнет конь ногою.
Если жив твой чернобровый,
Он тотчас прибудет.
А на третий… лучше, дочка,
Ты не знай, что будет!
Не крестись. Не то погибнет
Все, что дать могу я…
А теперь иди любуйся
На красу былую».
Взяла зелье, поклонилась:
«Спасибо, бабуся!»
Тихо вышла. «Может, бросить?
Нет уж, не вернуся!»
Умылася, напилася,
Тихо усмехнулась,
Выпила еще два раза
И не оглянулась, —
Поднялась, как бы на крыльях,
И в степь полетела,
И упала, заплакала,
А потом… запела;
«Ты плыви по морю, лебедь,
Далеко, далеко.
Ты расти, расти, мой тополь,
Высоко, высоко.
Тонким вырастай, высоким —
До туч головою,
Спроси бога: чернобровый
Будет ли со мною?
Ты взгляни, взгляни, мой тополь,
За синее море.
Ведь на той сторонке — радость,
А на этой — горе.
Где-то там мой чернобровый
По полю гуляет,
А я плачу, годы трачу,
Его поджидаю.
Ты скажи ему, что люди
Надо мной смеются;
Я погибну, если милый
Не сможет вернуться!
Закопать меня в могилу
Матери охота…
Кто ж теперь тебя, родная,
Окружит заботой?
Кто утешит, приласкает,
Старухе поможет?
Мама моя!.. Радость моя!..
Боже милый, боже!..
Если милого, мой тополь,
И за морем нету, —
Ночью, чтоб никто не видел,
Поплачь до рассвета!
Ты расти, мой милый тополь,
Высоко, высоко.
Ты плыви по морю, лебедь,
Далеко, далеко!»
Вот такую песню пела,
Так она томилась
И, на удивленье людям,
В тополь превратилась.
В дом родимый не вернулась,
Счастья не узнала —
Стала тоненькой, высокой,
До тучи достала.
В темной роще ветер воет,
По полю гуляет.
Он на тополь налетает,
К земле пригибает.