Операция «Гадюка» (сборник) - Булычев Кир. Страница 144

— Знаю, — сказала Люся.

Леонид Моисеевич смотрел на нее внимательно, чуть склонив голову:

— Ты с ней уже разговаривала?

— А вы думаете, что надо поговорить?

— Я мог давать советы девочке, но не имею права давать советы императрице.

— Леонид Моисеевич, вы же знаете всему этому цену!

— Какую?

— Вы тут все сидите и делаете вид, что боитесь сумасшедшего импотента!

— Ты не права, Люся, — быстро ответил доктор. — Мы в самом деле боимся эту банду. Они всесильны. А мы — пыль под сапогами.

— Почему вам не уйти?

— Мы боимся уйти с площади, от набережной, мы боимся даже пойти в центр города. Мы не знаем, кто там правит. Мы держимся за видимость государства, то есть права жить.

— И меня выследили и выторговали у этого Вени. Я никогда не думала, что он опустился до того, чтобы торговать девочками.

— А у него нет выхода, ты же знаешь.

— Вы про болезнь?

— У него в самом деле неизлечимая болезнь. Ему некуда деваться. Он был готов на все.

— Неужели он не вычислил, что останется здесь навечно? Даже если его болезнь лечить двумя уколами. Ему нельзя будет вернуться.

— Он надеялся. Ведь и ты надеешься, что сможешь вернуться?

— Да, надеюсь, — сказала Люся. — Где мне найти Соню?

— Этого никто не знает, — ответил доктор. — Иногда она приходит сюда, иногда она уходит на Воробьевы горы. Она бродит в нашем районе, она непредсказуема.

— Это неправда! Ведь Кюхельбекер знает.

— У Кюхельбекера есть возможность ее найти.

— К нему я не пойду, — сказала Люся. — Он не скажет.

— Почему?

— Он очень злой. Внутри он злой.

— Он хочет стать императором, — сказал доктор. — Я так думаю…

— Если бы вам, Леонид Моисеевич, захотелось найти Соню, где бы вы ее искали?

— Не знаю, честное слово, не знаю. Но, наверное, искал бы ее в районе метро «Университетская» и Нового цирка.

— Тогда у меня к вам просьба, — сказала Люся, — пожалуйста, будьте так любезны… Спросите у Кюхельбекера.

Доктор обещал помочь, но не знал, удастся или нет.

Люся еще долго сидела у него. Все равно делать пока нечего — она спрашивала о ветеранах, которые нападали на Егора, и доктор объяснил ей, что это и в самом деле люди, которых тянет к объединению, к порядку и которые в той жизни привыкли быть в партии, последние попали сюда в начале девяностых. Они ненавидят императора, и если бы остальные не боялись их прихода к власти, то дали бы убить императора, и Кюхлю, и Леонида Моисеевича. Но их меньшинство, и они не всесильны…

— Ты знаешь о фундаменталистах? — спросил доктор.

— Это у нас в Средней Азии, они хотят на всех женщин паранджу надеть и чтобы были гаремы.

— Приблизительно. Но главное, они хотят, чтобы миром правила их религия. Там очень интересная публика подобралась… Они хотят прервать все связи с вашим миром, они боятся, что ты или Веня — это зараза, которую император нарочно ввозит сюда, чтобы погубить наш мир, который, по их мнению, создан как полигон для будущего чистого, организованного мира. Они верят, что в конце концов они будут править здесь, раз уж не удалось там, у вас. Ты меня понимаешь?

— Я понимаю, — сказала Люся, — что даже в самом глубоком подвале мы сразу начинаем гражданскую войну… А они, эти фундаменталисты, они прячутся? Их нельзя найти?

— А зачем их находить?

— Вас мало. Я думаю, что императору не нужны враги.

Доктор улыбнулся.

— Ты умница, — сказал он. — С тобой приятно разговаривать. Твой мозг, как необработанный, но чистый камень, отражает связи окружающего мира. Может, потому, что ты остаешься здесь зрительницей. Нас так мало, и всем страшно… Я думаю, что между императором и ветеранами достигнут статус-кво. Только не убеждай меня, что ты знаешь перевод этого выражения.

— Я не знаю, — сказала Люся, — но догадаться нетрудно. Это значит договор или заговор.

— Ты почти права.

— Они меня убьют?

— Они могут убить. А могут и не тронуть. Покушение на тебя состоялось, когда ты была еще никем. Теперь ты императрица и защищена обычаем.

— Разве раньше были императрицы?

— Здесь не принято составлять хроники или вести дневники. Для меня история без времени — черная яма. Для других — тоже. Мы ничего не хотим знать.

— А где я найду Соню Рабинову? — неожиданно спросила Люся.

— Если узнаю — скажу.

— Спасибо.

— Ты куда?

— Я хочу найти Дантеса. Мне нужно заполучить назад мои джинсы и кроссовки. Не ходить же мне вечно в подвенечном платье.

— Это очень красиво.

В дверь кабинета ударили — дверь распахнулась. Там стоял император, крепко подхваченный велосипедистами личной охраны.

— Ты почему от меня скрываешься? — сказал он. — Я же тоскую без тебя.

— Сейчас иду, — сказала Люся.

Она скользнула в узкую щель между его тушей и косяком двери. Император качнулся, стараясь прижать ее, схватить, но она уже стояла за его спиной.

— Я хочу найти Дантеса, — сказала Люся.

— А спать ты не пойдешь? — громко спросил император. — Мне так нравится с тобой спать!

— Обязательно пойду, но мы же только что встали, и теперь моему организму надо оправиться от того, что вы с ним натворили!

Император пожевал губами, соображая, обидели его или сделали комплимент. Наконец он решил обрадоваться.

— Правда, — сказал он, — тебе надо отдохнуть от меня.

— Вы не видели Дантеса? — спросила Люся. — Мне нужно переодеться, и к тому же он обещал выделить мне комнату поблизости от вашей.

— И не мечтай.

— Доктор! — в отчаянии закричала Люся.

Доктор понял и отозвался из глубины медпункта:

— Даме надо иметь свою туалетную комнату. Из соображений гигиены. Даже простолюдины в нашем государстве имеют свои комнаты.

— Ну ладно, ладно, — отмахнулся император. — Дантес на платформе у багажного отделения. Я только что его видел. Там коллекционеры собрались, представляешь, они собирают марки и монеты!

Люсе удалось, подождав, правда, вытащить Дантеса из толпы коллекционеров, и он проводил ее в гардеробную. Потом они долго искали подходящую комнату. Люся капризничала, Дантес сердился, потому что спешил к своим коллегам. Люсе нужна была комната с внутренним засовом. Она нашла ее — это была комната с решительной черной табличкой «Посторонним вход воспрещен». Там даже сохранился письменный стол с запертыми ящиками. Туда Люся утащила ворох тряпок, которые набрала в гардеробной.

Дантесу претила роль носильщика, но Люся ему нравилась. Он боялся, что его заметят придворные, и, быстро скользнув от лестницы в опочивальню, кинул одежду на пол.

— Господин Дантес, — сказала Люся, когда переезд был завершен и Дантес вздохнул с облегчением, что его никто не увидел. — Мне хочется встретиться с Соней Рабиновой.

— Еще чего не хватало! — ответил Дантес.

Он не сообразил, зачем Люсе такая встреча, и накручивал на палец золотистый локон, стараясь привести мысли в порядок.

— Она мне очень понравилась, — сказала Люся, — я хочу с ней дружить. Может быть, я ее возьму даже во фрейлины.

И тут Дантес раскусил хитрость Люси:

— Ты думаешь, она расскажет тебе, как бежать от нас? Черта с два! Она ничего не знает и знать не может. Она лишь орудие. Тупое, нерассуждающее орудие.

— Она мне не кажется тупой, — сказала Люся.

— Ни черта ты здесь не понимаешь!

И вдруг Люся поняла, что она не должна позволять ему переходить на тон шестилетней давности.

— Господин Дантес, — сказала она, изображая королеву, — попрошу вас не грубить. Вы забываете, с кем имеете дело.

— Да ты что?

— Я позову стражу, — сказала Люся.

И Дантес понял, что она и в самом деле так сделает. Он проглотил слюну.

— Но я не знаю, как найти эту Рабинову. Я знаю только, что она сама сюда приходит, когда надо…

Он обиженно отправился к двери, от двери отомстил:

— Спрашивай у Кюхли. Но учти, что он с тобой не будет, как я, цацкаться.

Она закрыла дверь, сорвала с себя это паршивое подвенечное платье, оно взвилось над полом и медленно опустилось, как морской скат опускается на песчаное дно.