Операция «Гадюка» (сборник) - Булычев Кир. Страница 147

— Тогда я побежал к себе в кабинет. Вы меня не видели.

— Разумеется, не видела, — согласилась Люся. — Бегите.

Доктор поспешил к входу в вокзал. Люся тем временем забралась в седло и попробовала проехать на велосипеде вдоль стены. Велосипед оказался, на счастье, ловким, легким, послушным, будто вчера его смазали.

Просчитав про себя до двухсот, Люся поехала прочь от вокзала. Но она не стала рисковать и проезжать перед фасадом, а выехала на набережную вдоль Бородинского моста и покатила направо.

Рыбаки все так же стояли у парапета. Они не обернулись. Люся считала, что ей наконец-то немного повезло. Но нельзя же, чтобы человеку всегда не везло!

Люся быстро ехала по набережной, никого не встретив, кроме одного самокатчика. Самокатчик вез какие-то коробки, привязанные к багажнику велосипеда. Он поглядел на Люську из-под каски, и Люся пожалела, что не заметила его раньше. Теперь он точно доложит на вокзале, что императрица сбежала.

Она приближалась к мосту Окружной железной дороги, и ее охватило странное, приятное чувство возвращения домой.

Конечно, она могла бы поехать за мостом верхней дорогой, по Мосфильмовской или по Воробьевке, чтобы скорее добраться до Детского музыкального театра, но она понимала, что, если не повезет, она будет искать эту Соню тысячу лет, пока ее не поймают или она сама не попадет к привидениям или разбойникам. Поэтому Люся поехала левее, вдоль реки, в гости к Пыркину, который ее не предаст, который ничего не боится и, может быть, расскажет ей, как искать Рабинову.

Она поглядела на тот берег, но там было пусто. Почему-то ей казалось, что Веня Малкин скрывается там, у бандитов. Как же он их не испугался?

Пыркина она увидела даже раньше, чем надеялась.

Сначала к ней прибежал Жулик.

Пес прыгал возле нее, весело лаял и махал хвостом. А потом показался и сам Пыркин.

— Мой ангел во плоти! — воскликнул он издали. — А я был убежден, что моя ничтожная физиономия испарилась из вашей памяти, мадам!

Люся остановилась, одной ногой на земле, другой — на педали.

— Я тебя, Пыркин, искала, — сказала она.

— А ты скажи сначала, — потребовал он, — скажи, правда ли то, что ты добровольно возвратилась в нашу преисподнюю, чтобы стать ее императрицей?

— Уже донесли?

— У нас вести хоть и не скоро, но бродят.

— Все сложнее, Пыркин, мне надо с тобой посоветоваться.

Странно было не то, что Пыркин не изменился, — главное, что он не переоделся. То же длинное черное пальто без рукава, та же оранжевая рубаха под ним. Но рукав разорван, облит темным — это кровь шестилетней давности.

Ничего не изменилось, но износилось настолько, что пальто готово было рассыпаться по швам.

— Ты бы переоделся, Пыркин, — сказала Люся.

— Некогда, — искренне ответил Пыркин. — Я все занят.

— Чем же ты занят?

— Большей частью я думаю, — признался бывший сосед. — Иногда хожу туда, наверх, по городу гуляю. Все думал, а вдруг тебя встречу. Вот и встретил. Так ты правда за этого пузыря вышла?

— А куда нам деваться? — сказала Люся. — С нашего двора только в королевский дворец, правда?

— А я тебя сразу узнал, — сказал Пыркин, решив, видно, не углубляться в диалектику Люсиных слов. — Ты хоть вымахала, как верста коломенская, но я тебя сразу узнал. В школу ходишь?

Люся прислонила велосипед к какому-то столбику и села на землю.

Пыркин садиться не стал, а стоял, переминаясь с ноги на ногу.

— Пыркин, ну что ты несешь? Мне уже восемнадцать.

— Значит, и будет всегда восемнадцать, — сказал Пыркин. — Это удачный возраст. Вот я сюда в пятьдесят попал — и там пожил, и здесь живу. А то я только недавно ветеранов видел. Знаешь ветеранов?

— Слышала.

— Они здесь крутятся, — сказал Пыркин. — Так они куда меня старше.

— А чего они здесь делают? — спросила Люся.

— Соньку Рабинову ищут.

— Ох, и нашли?

— Пока не нашли. Но найдут. Они настырные. Добра не жди. Там во главе Распутин. Борода — во!

— А что им от нее нужно?

— Не говорят, да я их и не спрашивал. Боюсь я ветеранов. Пойдем к нам, чаю попьем. Если ты не беглая. А если ты беглая, то ты к нам лучше не ходи, а то нас всех накажут. Ты ведь как вернулась, на телеге с самим Кюхельбекером ехала, я видал, я тебя встречал. Знаешь, у меня в моем холодном сердце вдруг что-то щелкнуло: надо, пора выходить на улицу, говорит мое сердце, ожидает тебя знаменательная встреча. Я вышел, а тут ты идешь.

— Пыркин, скажи мне, а где мне Соню Рабинову найти?

— Так ты что — в ветераны перешла?

— Пыркин, я разве похожа на ветеранку?

— Похожа — не похожа, это пустой разговор. Может, ты и не Люська Тихонова вовсе. С чего я решил, что ты Люська Тихонова? Ты на нее вовсе не похожа. Ты больше на ветеранку похожа.

— Ладно, — сказала Люся, — пошли к тебе чай пить.

— Нет, я тебя чай пить не звал, — сказал Пыркин. — Ты мне докажи сначала, что ты Люська Тихонова.

— А мне доказывать не нужно, — сказала Люся. — Мы же в одном дворе жили, а ты раньше учителем в школе был, а тебя за пьянку попросили.

— Это правильно, но это все знают.

— А что вы в третьем подъезде на шестом этаже жили и бутылку почти полную с балкона уронили, Марьи Сергеевны кошку зашибли и вас в милицию водили?

— Людмила, забудь об этом… — Потом он подумал немного и сказал: — Какая сладкая жизнь была!

Люся думала, что он вспомнит что-то о дворе или соседях, а он смахнул слезу и закончил:

— На каждом углу водку давали.

— Теперь чай позовешь пить?

— Теперь позову. Только если ты обещаешь мне, что не стала ихней шпионкой и императрицей.

— Ладно уж, Пыркин, пошли.

Они дошли до бытовки минут за пятнадцать, за дружеским разговором никого не встретив.

Лишь на том берегу Москвы-реки горел костер. Возле него ходили люди размером с муравья, так что угадать, кто там есть, было невозможно. А вдруг и в самом деле Веня Малкин оказался среди бандитов?

У дверцы голубой бытовки стояла инвалидная коляска на колесиках.

Вот это неожиданность!

— Они здесь? Чего же ты не сказал?

— А если бы уже ушли? Тебе бы какое разочарование! Разве я не понимаю?

Люська прислонила велосипед к стенке бытовки и сказала Жулику:

— Ты постереги, ладно?

Жулик тявкнул, он был верным песиком.

Люся быстро вошла в бытовку.

Они все сидели за столом и мирно беседовали. Люся ворвалась с шумом, испугавшим всех.

— Здравствуйте, — сказала она, глядя на Соню Рабинову.

Партизан, надевший в этот раз генеральскую фуражку, узнал ее не сразу, а стал жмуриться, приставлять ладонь козырьком к глазам и бормотать невнятно. Кроме них, в бытовке оказалась новая жительница — маленькая серая женщина со скошенной челюстью и птичьим носом, который тянулся кончиком к губе.

И конечно же, идиот.

Может, это был не идиот, только Люся про себя называла его так.

Он не обернулся к Люсе, а продолжал тянуть воду из стакана, словно это было увлекательным занятием, а вместо воды ему достался апельсиновый сок.

— Люся, — сказал наконец Партизан. — Пыркин мне говорил, что ты вернулась. Он говорил, а я не поверил. Я решил, как разумный человек, если тебя снова увидели, значит, ты никуда не уходила, а просто здесь по соседству все это время бродила.

— А вы совсем не изменились, — сказала Люся.

— А вот ты изменилась, и это странно. Но я тебе должен сказать, что если ты нашла пищу специальную, от которой растут, мне говорили, что есть такая, будто под Малаховкой растет пальма, а с нее падают такие кокосы, что если их есть, то вырастешь…

— Вы меня искали? — спросила Соня, близоруко щурясь.

— Простите, что я так настойчиво…

— Я все понимаю. Давайте выйдем, погуляем немного по берегу, мне ведь тоже хочется вас кое о чем спросить.

— Ты бы сначала чайку отведала, — сказал Пыркин.

— Ты чай заваривать не умеешь, — сказала Люся. — И никогда не умел.