Операция «Гадюка» (сборник) - Булычев Кир. Страница 161

— А мы послушаем, — сказал бандит, сидевший на носу лодки, — время еще есть.

Руки у меня уже устали. Вы когда-нибудь пробовали везти пять человек на прогулочной лодочке больше часа без подмены? Но я решил — потерплю до Новодевичьего.

— За всем должен скрываться какой-то дьявольский умысел, — сообщил нам Григорий Михайлович.

— Я слышал, — неожиданно подтвердил мои слова бандит. — У нас говорили. Император давно ее выбрал и отпустил к вам, на травку пастись, пока вымя не отрастет.

Он весело засмеялся. Он был из тех толстомордых идиотов, что составляют большинство любой банды.

— Хорошо, — согласился Григорий Михайлович, — вы мне все расскажете потом. Даете слово?

— Даю. А вы продолжайте.

— Я был среди тех, кто встретил Веню, — сказал гитарист. — Мы тут создали группу, самодеятельную, пели в основном баллады и туристские песни, вы знаете творчество бардов?

— Мы знаем творчество бардов, — мрачно ответил Егор.

— Они в самом деле приехали вместе. Их привез вот этот… — Григорий Михайлович показал на Кюхельбекера, который неподвижно лежал на дне лодки. — А наша группа приветствовала Веню. Честно говоря, мы тогда удивлялись приезду такого выдающегося певца современности. Девушка показалась нам милой. А Вене мы были рады. Девушку увели к императору. А потом начались конфликты. Вы не представляете, какие унижения пришлось пережить Вениамину Борисовичу при дворе.

Когда же Егор догадается сменить меня на веслах?

— И Веня начал искать способ вырваться из так называемой империи. В частности, он обратился и ко мне — что делать? Куда идти? Веня — человек энергичный и смелый. А у нас, у одной нашей певицы… я надеюсь, что не открываю особых секретов, есть связи на том берегу. И мы смогли организовать Вениамину Борисовичу встречу с людьми…

— С нами, — сказал бандит с носа лодки.

— Теперь ваша очередь грести, — сказал я ему.

— Не могу, — ответил бандит. — У меня грыжа. Сто лет терплю.

Ему было весело.

— Ну и черт с вами. — Я отпустил весла и пересел на другую банку. Лодка закачалась, а так как она была перегружена, то через борт плеснуло немного воды.

— Ты что! — закричал бандит. — Оборзел? Утопишь всех!

Вода попала на лицо Кюхельбекеру, и тот отвернулся, почувствовав холод. Он был жив, без всякого сомнения, он был совершенно жив.

Лодка медленно разворачивалась, ее несло течением.

— Я возьму весла, — сказал Егор.

Он осторожно перешел на мое место. Я не стал возражать. Если у пирата грыжа, мы должны беречь пирата.

— Продолжайте, Григорий Михайлович, — сказал я замолкшему гитаристу.

— Веня нашел друзей на том берегу, — сказал гитарист нехотя. — И перешел на нашу сторону.

— Ты скажи, — откликнулся с носа лодки разбойник, — ты скажи, как под славным руководством Вени мы перешли в решительное наступление на придурков с площади.

— Это правда, — сказал гитарист, — Веня оказался как бы свежей струей крови. Он смог объединить несколько групп — вы не представляете, какой это организационный талант!

Мне был виден организационный талант — теперь, когда я повернулся лицом по движению лодки, то видел, как его голова торчала среди прочих голов на лодке, что плыла впереди.

— Нам нужны диктаторы, — сказал разбойник. — Пришло время диктаторов. Хватит нам этой анархии!

И он фальшиво, но громко запел:

С передних лодок донесся недружный ответ. Веня поднял худую руку, сжатую в кулак.

— А что же случилось с Люсей? — спросил я.

Егор едва смог кивнуть — лодка была перегружена, ее борта были почти вровень с водой.

— Людмила сначала вышла замуж за императора, — сказал Григорий Михайлович. — За покойного императора.

Кюхельбекер застонал. Он поднял руку и закрыл ею глаза, словно его раздражал яркий свет.

— Как так вышло? — спросил Егор.

— Но вы же знаете, — ответил Григорий Михайлович. — Вы же были здесь в прошлый раз, когда император поклялся, что женится на ней. И сдержал свое слово. Вот на этой свадьбе и произошел конфликт между императором и Веней.

— Не то слово, — поддержал гитариста бандит.

— Значит, она была там, на вокзале? — спросил Егор.

— Была, да сплыла, — сказал бандит.

— Не волнуйтесь, она в безопасности, — повторил гитарист. — Я вам это гарантирую.

— Мне надо ее увидеть, — сказал Егор.

Первая из лодок, пройдя под устоями железнодорожного моста, свернула налево, туда, где тупо поднимались строения стадиона в Лужниках.

— Забирай левее! — сказал бандит. — Левым греби, правым табань.

Егор подчинился. Наша лодка начала следом за прочими поворачивать к берегу.

И тут послышался гул.

Совершенно чуждый этому миру, механический, даже какой-то грозный, гул приближался, и я увидел, как со стороны Метромоста на прямой отрезок реки вырвался большой катер с закрытой каютой и рубкой, поднимающейся над ней. Он шел со скоростью морского катера — на реке это было делать опасно, потому что разбрасываемые им длинные крутые волны разбегались под углом и ударяли в берега, как волны морского прибоя.

— Скорее! — крикнул я Егору. — Навались!

Катер не должен был врезаться в нас, но он пройдет так близко, что нашу перегруженную лодку он наверняка перевернет.

Я замолчал, не в силах оторвать взгляда от этого чудовища, будто заглянувшего невзначай из нашего мира.

Мне хотелось понять, есть ли кто-нибудь в его каюте, в рубке, на небольшой палубе, открытой сзади. Ни одного человека я не увидел. В рубке кто-то стоял у штурвала. Но, конечно же, я не разобрал ничего, кроме силуэта. За круглыми иллюминаторами каюты было пусто.

А может, и рулевой мне привиделся. Я старался развернуть лодку поперек волны, но не успевал.

— Сейчас опрокинет! — крикнул я. — Егор, плавать умеешь?

— Что? — Он не понял, но увидел, как мимо проносится катер, и сообразил: — Умею!

Григорий Михайлович прижал к груди гитару. Он тоже почувствовал опасность.

Я привстал, подхватывая под мышки Кюхельбекера. Его положение было хуже прочих — в таком состоянии он точно бы не выплыл.

Мне было видно все, что происходило впереди нас.

Первая из лодок уже добралась до берега, по крайней мере до мелководья. Там была еще одна пристань для трамвайчиков и был спуск к воде. Волна подхватила лодку и выбросила на причал. Вторую приподняло и опрокинуло метрах в трех, еще одну я не успел разглядеть, потому что почувствовал, как нашу лодку поднимает и кренит длинная волна. Еще мгновение — и мы сильно зачерпнули левым бортом. Мне надо было вытянуть Кюхельбекера так, чтобы меня не зашибло опрокидывающейся лодкой.

Я рванул его на себя и оттолкнулся ногами от борта — такие вещи делаешь рефлекторно: я как-то летом проработал спасателем в Евпатории — захотелось солнца и моря. А денег тогда не было.

Кюхельбекер не сопротивлялся — проплыть с ним двадцать метров до причала труда не составило. Но меня больше беспокоил Егор — управится ли он?

И ей-богу, я почувствовал истинное облегчение, когда его голова возникла рядом со мной и он спросил, отплевываясь:

— Помочь, Гарик?

— Ничего, плыви. А где Григорий Михайлович?

Я правильно сделал, что спросил, — оказывается, тот бултыхался, собираясь потонуть метрах в пяти сзади нас. Егор поплыл к нему и потащил к берегу, а тот махал руками, старался утопить Егора.

Когда я вылез на причал, то увидел Веню Малкина. Он стоял на досках, махал кулаком вслед катеру, грязно и витиевато матерясь.

Я втащил Кюхельбекера на причал.

Веня увидел меня и спросил:

— Ты зачем этого тащишь? Оставь в воде.

Я положил Кюхельбекера на доски и спросил Веню:

— А что это за катер? Я думал, что здесь такой транспорт не предусмотрен.

— Черт их знает! — в сердцах ответил Малкин. — Я до них доберусь!