Бабочка - Шарьер Анри. Страница 11

— Ссыльные, выходите по двое в коридор. Каждый найдет свой мешок: имена написаны на ярлыках. Возьмите мешок и отойдите к стене.

Через двадцать минут мы выстраиваемся в ряд, держа перед собой мешки.

— Раздеться, связать свои вещи в узел… Хорошо. Ты собери узлы и сложи их в камере… Оденьтесь. Наденьте нижнее белье, полосатые брюки и рубашку, носки и ботинки… Все одеты?

— Да, господин надзиратель.

— Шерстяную фуфайку тоже выньте из мешков — на случай дождя или холода. Мешки на левое плечо!.. Строем… по двое… за мной… шагом-арш!

Впереди идет надзиратель с нашивками, двое других — сбоку от него. Четвертый плетется позади. Наша маленькая группка выходит во двор. Через два часа восемьсот десять заключенных построены в ряды. Вызывают сорок человек, среди них меня, Деге и троих, пойманных после побега: Жюло, Глиани и Сантини. Эти сорок человек построены в ряды по десять. У каждой десятки свой надзиратель. Нет ни кандалов, ни наручников. На расстоянии трех метров от нас шагают десять полицейских, с ружьями наперевес. Большие ворота крепости растворяются, и наша группка медленно выходит. По мере удаления от крепости к нам присоединяются все новые и новые полицейские с ружьями наперевес. Неподалеку масса любопытных. Они пришли посмотреть на очередную партию каторжников. Со стороны одного из домов раздается слабый свист. Я поднимаю голову и вижу в окне свою жену Нент и друга Антуана Де Паула; жена Деге и его друг Антуан Гилти смотрят из другого окна. Деге их тоже заметил, и мы шагаем, не отрывая, насколько это возможно, взгляда от окон. Я вижу в последний раз свою жену и друга Антуана, который впоследствии погиб во время бомбежки. Никто не разговаривает — абсолютная тишина. Ни заключенные, ни надзиратели, ни публика не осмеливаются нарушить тишину этого момента: все понимают, что тысяча восемьсот человек навсегда прощаются с нормальной жизнью.

Поднимаемся на палубу. Нашу группу из сорока человек спускают в трюм, в клеть, со всех сторон окруженную решетками. Табличка. Я читаю: «Зал № 1, 40 человек особого сорта. Непрерывное пристальное наблюдение».

Каждый получает гамак. Крюков, на которые их можно повесить, более чем достаточно. Кто-то обнимает меня: это Жюло. Ему все это знакомо. Десять лет назад он проделал подобное путешествие. На него можно полагаться. Он говорит мне:

— Быстро иди сюда. Возьми свой мешок и положи его рядом с крюками, на которые повесишь гамак. Эти две фрамуги сегодня откроют, и здесь будет больше свежего воздуха.

Я познакомил его с Деге. Во время разговора к нам приблизился человек. Жюло преградил ему путь и сказал:

— Если хочешь живым добраться до каторги, не подходи к этому месту. Понял?

— Да, — ответил тот.

— А почему, знаешь?

— Да.

— А коли так, то испарись.

Человек убрался восвояси. Деге доволен подобной демонстрацией силы.

— С вами я смогу спать спокойно.

Жюло отвечает:

— С нами ты в большей безопасности, чем в вилле на берегу моря.

Путешествие длится восемнадцать дней. Однажды ночью всех будит крик. Одного парня находят мертвым, большой нож торчит меж его лопаток. Нож прошел снизу вверх, прорезав сукно гамака. Это был огромный нож, сантиметров двадцать длиной. Двадцать пять или тридцать надзирателей направили на нас свои ружья и кричат:

— Всем раздеться, и быстро!

Все раздеваются. Ясно, что будет обыск. Я кладу скальпель под правую пятку и сильнее опираюсь на левую ногу. Сталь вонзается в ногу, но скальпель надежно прикрыт. Четверо надзирателей ковыряются в ботинках и ворохах одежды. Перед тем, как войти, они оставили винтовки и заперли за собой двери, но снаружи за ними пристально следят, и дула винтовок все время направлены на нас.

— Кто тронется с места, пусть считает себя мертвым, — слышится голос главного надзирателя. Во время обыска обнаруживают три ножа, два заточенных гвоздя, штопор и золотую коробочку. Троих мужчин голыми выводят на палубу. Майор Берро, ответственный за транспорт, приходит в сопровождении двух врачей и капитана корабля. Когда надзиратели покинули клеть, все оделись, не ожидая приказа. Я снова спрятал скальпель.

Надзиратели отходят в конец палубы. Впереди них Берро, остальные устроились у лестницы.

— Это принадлежит ему.

Надзиратель подал нож, отобранный у заключенного.

— Верно, это мой нож.

— Хорошо, — говорит Берро. — Он проведет путешествие в камере над машинным отделением.

Владельцы гвоздей, штопора и ножа, тоже сознаются. Каждый из них, голый, поднимается по лестнице в сопровождении надзирателя. На полу остаются нож и золотая коробочка; они принадлежат молодому человеку. Ему 23–25 лет, рост около 1.80, атлетически сложен. Голубые глаза.

— Это принадлежит тебе, не так ли? — спрашивает надзиратель, протягивая золотую коробочку.

— Да, это мое.

— Что в ней? — спрашивает Берро, беря коробочку в руки.

— Триста фунтов стерлингов, двести долларов и два алмаза по пять каратов.

— Хорошо, посмотрим.

Он открывает коробочку. Майор окружен помощниками, ничего не видно, но слышен его голос:

— Точное твое имя?

— Сальвидиа Ромео.

— Итальянец?

— Да, господин.

— Ты будешь наказан не за коробочку, а за нож.

— Простите, но нож не принадлежит мне.

— Что ты говоришь? Но ведь мы обнаружили его в твоих ботинках, — говорит надзиратель.

— Повторяю, нож не принадлежит мне.

— Значит, я лгун?

— Нет, вы ошибаетесь.

— Кому же принадлежит нож? — спрашивает Берро. — Ведь кому-то же он принадлежит?

— Не мне, и все.

— Если не хочешь свариться в карцере над котлами, говори, чей нож.

— Не знаю.

— Ты смеешься надо мной? Находят нож в твоих ботинках, и ты не знаешь, чей он. За идиота меня считаешь! Либо он твой, либо ты знаешь чей. Отвечай!

— Он не мой, и я не могу сказать, кому он принадлежит. Я не доносчик. Разве у меня физиономия тюремщика?

— Надзиратель, наденьте на него наручники. Ты за это дорого заплатишь.

Двое командиров разговаривают друг с другом. Капитан корабля отдает приказ другому офицеру, и тот поднимается наверх. Через несколько минут появляется моряк — огромный бретонец — с деревянным ведром, полным морской воды, и веревкой величиной с кулак. Парня привязывают к последней ступеньке лестницы. Моряк смачивает веревку в воде и начинает бить, неторопливо и изо всех сил, по ягодицам и спине этого несчастного дьяволенка. Хлещет кровь, но он не издает ни стона. Крики протеста раздаются из нашей клети: «Убийцы! Сволочи! Подонки!» Угрожают открыть по нам огонь, но мы продолжаем шуметь и кричать. Вдруг раздается приказ: «Пар!»

Матросы откручивают вентиля, и в нас с силой ударяет струя пара. Менее чем через две минуты все растянулись на животах. Струи освобожденного пара проносятся на уровне груди. Нас охватил страх. Получившие ожоги боятся жаловаться. Все это продолжалось несколько минут, но успело всех порядком напугать.

— Ну, герои, думаю, вы поняли и будете благоразумнее? По малейшему поводу буду освобождать пар. Ясно? Встать!

Только трое получили настоящие ожоги. Их взяли в медпункт. Избитого возвратили к нам. Он погиб через шесть лет во время нашего с ним побега.

Восемнадцать дней — достаточный срок, чтобы получить полную информацию о каторжных работах. Все оказалось не так, как мы себе представляли. Жюло постарался рассказать нам все, что знал.

Мы узнали, например, что Сен-Лорин-Де-Марони — деревня, удаленная на 120 километров от моря и расположенная на реке Марони. Жюло объясняет:

— Тюрьма — центр каторги — находится в деревне. Здесь партию делят на группы. Ссыльных сразу отправляют в тюрьму Сен-Жан, которая находится на расстоянии 150 километров оттуда. Заключенных делят на три группы: самых опасных сразу сажают в камеры дисциплинарного отдела, где они будут находиться до отправки на острова Благословения. На островах они заперты до конца жизни. Острова удалены на 500 километров от Сен-Лорина и на 100 — от Кайенны. Самый большой из них — Сен-Жозеф, на котором находятся одиночные камеры каторжников; самый маленький — Чертов остров. Заключенных на Чертов остров посылают только в исключительных случаях. Там находятся в основном политические заключенные. За ними следуют менее опасные. Их оставляют в лагере Сен-Лорина, где они обрабатывают землю. В случае необходимости их посылают в самые трудные лагеря: Форстьер, Шервин, Каскад, Крик Рож и лагерь 42-го километра, прозванный «лагерем смерти». Затем идут обычные заключенные. Их оставляют в управлении, на кухне, они занимаются уборкой лагерной территории и помещений, а также работают плотниками, малярами, электриками и портными.