Дочь палача и ведьмак - Пётч Оливер. Страница 18

Внезапно приор поднял голову и взглянул прямо на лекаря. Симон вздрогнул. Глаза Иеремии горели ненавистью и проникали едва ли не в самую душу лекаря.

Брат Йоханнес бежал по лесу, словно сам дьявол гнался за ним.

Он спотыкался о корни, быстро поднимался, перепрыгивал через илистые канавы и ломился сквозь заросли. Ряса его давно уже обтрепалась, к ней пристали репьи и ветки, лицо вспотело и покрылось грязью. По толстым щекам монаха текли слезы, сердце стучало как сумасшедшее. Взять он ничего не успел, кроме полотняного мешка с самым необходимым.

Йоханнес ругался, плакал и проклинал все на свете. Вся прежняя жизнь его осталась в прошлом; теперь ему снова придется бродить, как раньше, по свету. Он не ведал, что уготовано ему в будущем, – знал только, что с ним будет, если его поймают. Ему выдернут ногти, растянут конечности, пока их не вырвет из суставов, раздробят пальцы и поджарят серой его морщинистую кожу – только затем, чтобы в конце концов сжечь на большой куче дров и хвороста.

Йоханнес знал все это, потому что разбирался в пытках и казнях – слишком много он видел и того и другого. И понимал, что грозило убийце и колдуну.

Аптекарь, не оглядываясь, мчался через долину. Время близилось к полудню, и солнце безжалостно жгло сквозь ветви и листья. Как и всех прочих монахов, его разбудили чуть свет громкие крики и вопли. Должно быть, случилось нечто ужасное, и он смутно предполагал, что именно. Поэтому Йоханнес тайком прокрался к дому часовщика, откуда как раз выходил этот цирюльник с подругой, оба бледные, как покойники. По отрывистым фразам он догадался, что они обнаружили в мастерской, а затем услышал свое имя.

В этот момент брат Йоханнес понял, что назад пути нет. Скоро они обо всем узнают. Об экспериментах, о пожаре на башне, о его прежней жизни…

Будь ты проклят, Виргилиус!

Тогда Йоханнес вернулся в свой домик, взял немного еды, одеяло и старый крест – и пустился к долине. И вот он бежал по узкому тайному ущелью, которое в народе называлось воловьим рвом и по которому во время войны местные жители спасались от шведов. Временами Йоханнесу приходилось задирать рясу и проходить по ручью. Где-то вдали лаяли собаки и трубил рог. Может, они уже шли по его следу?

Он разогнал мысли и помчался, не разбирая дороги, дальше. Если добраться до Мюльфельда или Вартавайля, то, быть может, появится шанс. Там какой-нибудь рыбак переправит его в Дисен, а оттуда он сбежит в Ландсберг. В Ландсберге у него были друзья, которые могли помочь. Возможно, где-то поблизости стояла армия, и он смог бы к ней присоединиться. Люди с его опытом были всегда нужны.

Деревья перед ним расступились, он уже видел синюю гладь озера в долине. До заветной цели, маленькой пристани неподалеку от небольшого замка Мюльфельда, казалось, уже рукой подать! Йоханнес выскочил из леса, и в то же мгновение прогремел выстрел. Пуля просвистела в сантиметре от его уха, и монах со стоном рухнул в грязь.

– Вот он, жаба гнусная! Ты был прав, он действительно побежал через ров.

Из-за деревьев выступил мужчина с мушкетом; за ним показался второй, а потом и третий. Все трое были опытными охотниками, состоявшими на жалованье при монастыре. Йоханнес их знал. В трактире они иногда шептались у него за спиной – им не нравилось, когда он собирал травы по округе и распугивал дичь. Для них он был жирным, уродливым святошей, который поедал то, что полагалось вообще-то им. Монстр и пугало, которого защищала одна только ряса.

Сегодня им выпала возможность поквитаться.

– Ты, говорят, троих собратьев прикончил, – сказал старший из них и пихнул ногой лежащего перед собой монаха. Глаза его сверкали охотничьим азартом. – С тремя святошами ты сладил, но мы из другого теста.

Он со смехом повернулся к товарищам:

– Ну что? Поглядим еще, как жирдяй скакать будет?

Когда остальные согласно загудели, он поднял мушкет и выстрелил в воздух. Воробьиная стая, гневно чирикая, унеслась в сторону монастыря.

Йоханнес, оглушенный шумом и страхом, поднялся и поплелся к ячменному полю. За ним находилось озеро, у берега покачивались маленькие лодки, и уже чувствовался запах воды. Он пустился бегом, и среди низко нависающих облаков показался монастырь Дисен. Колосья с шелестом сминались под ногами.

«Мир так прекрасен, – думал монах. – И почему только люди в нем такие жестокие? Или они все же позволят мне уйти?»

Лишь услышав за спиной лай собак, Йоханнес понял, что все кончено.

Магдалена сидела на полу в пыльной кладовой и наблюдала, как мухи кружили на свету перед маленьким окошком. Какое-то время она еще расхаживала, разгневанная, из угла в угол, но теперь забилась в угол и проклинала своего мужа, по вине которого оказалась в столь незавидном положении.

После того как Симона вызвали к настоятелю, Магдалену увели несколько подручных угрюмой наружности. С этого времени она дожидалась дальнейшей своей участи в подвале монастырской сыроварни. Здесь пахло лежалым сыром и прокисшим молоком, в углу громоздились плесневелые доски и дырявые кадки из ивовой коры; больше в подвале ничего не было. Единственным входом служила тяжелая дверь с крепким засовом.

Магдалена задумчиво приглаживала волосы, стараясь не замечать резкий запах, шедший от старых корзин для сыра. Она и представить себе не могла, чтобы ее и Симона обвинили в убийстве подручного только потому, что они обнаружили труп. Но и полностью уверенной она быть не могла. Поведение монахов, когда те с криками сбежали с места преступления, показало ей, насколько напряженными были настроения в монастыре. Магдалена вынуждена была признать, что все эти странные события – зверское убийство послушника, его пропавший наставник и бесследно исчезнувший автомат – даже ее могли заставить увериться в дьявольском промысле.

Она решила встать, чтобы размять немного ноги, но за дверью вдруг послышались шаги. Затем дверь распахнулась, и в подвал ввалился избитый брат Йоханнес. Он рухнул на пол и замер возле Магдалены.

– Хорошо тебе повеселиться с девкой цирюльника, изверг! – насмешливо крикнул один из мужчин, стоявших с мушкетами у входа. – Только оставь от нее что-нибудь и не сожри под конец, как часовщика.

Конвоиры засмеялись, и дверь с грохотом захлопнулась.

Некоторое время раздавалось лишь хриплое дыхание аптекаря. В конце концов Магдалена склонилась над ним и осторожно тронула за плечо.

– Как… как вы? – спросила она нерешительно. – Может, вам…

Брат Йоханнес вдруг приподнялся и безмолвно уставился на нее. Магдалена тихонько вскрикнула и отскочила. И без того безобразное лицо монаха было разбито до неузнаваемости, оба глаза заплыли, кровь капала с мясистых губ на пыльный пол. Йоханнес походил теперь на восставшего из могилы с монастырского кладбища. Он забился в угол, ощупал распухший нос и прогнусавил:

– Бывало… и похуже. И это ничто по сравнению с тем, что мне еще предстоит. Я-то знаю, что меня ожидает.

Магдалена с недоверием смотрела на скорченного монаха. Симон обнаружил на месте преступления окуляр аптекаря, кроме того, он оказался свидетелем ссоры между Йоханнесом и часовщиком. Всем своим поведением аптекарь навлекал на себя подозрение. Он, вероятно, был убийцей двух или даже трех человек. Но, взглянув на него теперь, избитого и окровавленного, точно раненый зверь, Магдалена исполнилась жалости к нему. Она оторвала кусок ткани с передника и протянула монаху:

– Вот, возьмите. Иначе никому будет не разглядеть вашей милой внешности.

Йоханнес слабо улыбнулся, лицо его в тусклом свете походило на гримасу неумело сшитой куклы.

– Спасибо, – пробормотал он. – Я знаю, что далеко не красавец.

– Можно ли по этой же причине называть вас убийцей, нужно еще выяснить.

Магдалена снова заняла свой угол и стала наблюдать, как Йоханнес вытирал лицо. Мухи норовили сесть на его окровавленные губы. Монах отгонял их, но они не оставляли своих попыток, и Магдалена невольно подумала об упрямом и запоротом быке.