Инопланетянин (сборник) - Тупицын Юрий Гаврилович. Страница 114

Но он не остановился.

— Отказ дублю! Реактор вышел из-под контроля! — выкрикнул Шегель. Все, рейдер обречен… Взрыв реактора неизбежен. Теперь Ларин должен сделать так, чтобы этот взрыв наделал как можно меньше бед.

— «Спутник», я «Вихрь». Реактор вышел из-под контроля. Обеспечьте старт.

— Понял. Старт разрешаю.

Ларин снял рейдер со стопоров и выжал ходовую педаль. Легкая перегрузка, и стрелки приборов дали знать, что корабль тронулся с места.

— Реактор вышел из-под контроля! Вы меня поняли? Реактор вышел из-под контроля! — кричал между тем Шегель.

Похоже, сорвался и потерял голову. Да разве мудрено? Ядерный взрыв неизбежен. Только спокойно, от старт-спутника надо отойти на самом малом ходу, а то выходная струя двигателя наделает немало бед.

— Понял, Олег Орестович, — будничным тоном ответил он Шегелю. — Сколько до взрыва?

— Мало! Реактор неуправляем!

— Точнее. Сколько до взрыва, — холодно сказал Ларин.

— Это… это надо посчитать по производным.

— Посчитайте.

— По… понял.

Старт-спутник остался в стороне. Ларин довернул рейдер на маяк входных ворот зоны испытаний и прибавил ход.

— Я «Вихрь». Освободите первую зону.

— Зона свободна.

Теперь остались пустяки. Надо катапультировать экипаж, пройти ворота зоны, дать кораблю самый большой ход и катапультироваться самому. В защитной капсуле. Остальное — дело спасателей. Но Шегеля катапультировать рано, он еще нужен.

— Я «Вихрь». Готовьтесь принять оператора.

— Понял. Спасательный бот следует за вами.

Хотя бы раз использовался этот бот по своему прямому назначению? А теперь пробил и его час, придется лезть в самое пекло. Как только не называли этот курбастенький кораблик охочие до шутки и острого словца космонавты! Колобок, черепаха, бронтозавр. Истинно колобок! Корпус у него больше метра толщиной, он и термоядерное облако проскочит.

— Командир, до взрыва сто девяносто плюс-минус пять секунд, — четко доложил Шегель.

Молодчина, взял себя в руки! Ларин пустил секундомер и вышел на внешнюю связь.

— Я «Вихрь». Подхожу к зоне. Имею резерв три минуты.

— Понял, три минуты.

Большая стрелка десятисекундника резво бегала по циферблату.

Оборот десять секунд. Еще семнадцать оборотов с лишним успеет она сделать, а потом «Вихрь» превратится в раскаленное ничто, в маленькое злое солнце, испепеляющее все вокруг.

— Бот, я «Вихрь». Готовьтесь принять оператора.

— Я бот, понял. Иду рядом, слежу за вами.

Рядом, вот так, рядом. Милые вы спасатели!

Рядом!

— Андрей Николаевич, — послышался возбужденный голос Шегеля, — есть выход!

Это было как гром среди ясного неба!

— Выход? — оторопело переспросил Ларин.

— Можно попробовать заморозить реактор ходом. Форсажным ходом! Гарантия успеха — процентов тридцать пять!

— Понял! Все понял!

Как это просто! Почему он сам не додумался до этого? И почему до этого вообще никто не додумался? Может быть, потому, что морозить аварийный реактор — это все равно что ходить по краю пропасти с завязанными глазами?

При разгоне корабля, за счет выброски рабочего тела из горячей зоны, активность ее заметно снижается. Если, например, с места дать сразу форсажный ход, то реактор остановится, замерзнет, как говорят специалисты. Все это давно известно. Но вот Шегеля озарило, и он понял, что можно заморозить не только нормальный, но и аварийный реактор. А почему бы и нет? Гонять рейдер до тех пор, пока реактор не замерзнет. А уж если ничего не выйдет, то в самый последний момент катапультироваться в защитной капсуле. Конечно, полностью от взрыва она не защитит и он получит добрую порцию рентген, но ведь для чего-то существует и медицина! А разве красавец рейдер, над созданием которого три года работали лучшие инженеры Земли, не стоит риска?

Да, это будет не надежная, заранее рассчитанная операция, а бег по краю пропасти, риск, расчет на удачу, игра! Даже не игра, а бой. Встречный бой со стихией, рвущейся на свободу из-под контроля человека. Вряд ли честно от этого боя уклоняться.

— Командир, рискнем? — азартно спрашивал Шегель.

Ларин бросил взгляд на секундомер. Время еще есть, две с лишним минуты. И принял решение.

— Бот, я «Вихрь». Катапультирую оператора.

— Бот понял, готов.

Какое-то мгновение Ларин помедлил.

— Олег Орестович, катапультируйтесь.

— А… а вы?

— Попробую заморозить реактор.

— Но это… нечестно! Реактор — мое дело! Я остаюсь!

Он прав, он тысячу раз прав! И все-таки Ларин не мог оставить его на борту. Дело было даже не в человеколюбии и благородстве. Замораживание аварийного реактора требовало отдачи на самую грань возможного. Одним своим присутствием на борту Шегель связал бы ему руки. Ларин не сделал бы и половины того, на что был потенциально способен.

— Оператор, — раздельно сказал он, — немедленно катапультируйтесь.

— Понял, — дрожащим от обиды голосом ответил Шегель.

Послышался легкий щелчок — это были отстреляны узлы крепления кресла оператора, а потом хлопок. Ларин проследил по экрану за траекторией полета капсулы и, убедившись, что все в порядке, облегченно вздохнул. Он остался на корабле один.

— Бот, оператор катапультирован. Меня не ждите.

— Я бот, оператора принимаем. Вас не понял.

Ларин не стал повторять, не было времени.

— Я «Вихрь». Имею резерв две минуты. Стартую, пробую заморозить реактор.

И хотя все уже было решено, какое-то короткое мгновение Ларин помедлил. Не то чтобы он колебался: пути назад не было. Просто бой за рейдер требовал отличной формы, надо было привести себя в порядок, собраться. Так медлит штангист, уже нагнувшись и обхватив гриф штанги с рекордным весом.

— «Вихрь», вам одна минута. Затем срочное катапультирование!

— Понял. Пошел, не мешайте.

Ларин энергично выжал ходовую педаль. Тело сразу налилось свинцом, отяжелели веки, отвисли щеки, в глазах поплыл туман… А вот и темнота! Мгновение, и Ларин убрал ногу с педали. Рейдер рывком вышел на малый ход, провал в сознании длился доли секунды. Так и было задумано. Однако желтая лампа реактора мигает по-прежнему. А ну еще раз!

Да, так и было задумано. Ларин сознательно шел на риск, на тонкое балансирование на самой грани дозволенного. Он знал, что сбить накал реактора, а потом и заморозить его можно только максимальным ускорением рабочего тела. Надо было жать на ходовую педаль, жать до потери сознания в самом буквальном смысле этого слова. Но в самый последний, критический момент надо было остановиться! Стоило пропустить это мгновение, стоило чуть затянуть перегрузку, как темнота в глазах могла перейти в полную потерю сознания, а в такой обстановке это было равносильно катастрофе. Такая балансировка на самой грани допустимой перегрузки была смертельно опасной, требовала абсолютного самообладания и уверенности в себе, но только она одна и повышала существенно вероятность успеха в этом бою.

Ларин сделал не менее десятка попыток, когда, вынырнув из темноты мгновенного небытия, заметил на приборной доске уже не желтую, а зеленую контрольную лампу. Он-таки сбил накал реактора! Ларин прокричал «ура!», и в тот же самый момент до его слуха донесся подчеркнуто спокойный, требовательный голос руководителя испытаний:

— Ларин, катапультируйтесь. Ларин, срочно катапультируйтесь!

Все, резервное время кончилось. Надо выходить из боя. И это в тот самый момент, когда удалось сбить накал! Лучше бы тогда и не начинать, легче было бы бросить корабль. Ведь реактор почти готов! А что, если попробовать еще раз?

— Ларин, почему молчите? Срочно катапультируйтесь!

Один-единственный, последний раз?

— Ларин, немедленно катапультируйтесь!

Нет, преступно не использовать последний шанс! Ларин щелчком выключил радиостанцию — ведь просил не мешать — и снова энергично выжал ходовую педаль. Когда потемнело в глазах, он не отпустил ее, как это делал в прошлых попытках, а еще чуточку прижал ее. Ту самую чуточку, которой, может быть, и не хватало все это время. Он ведь знал, что реактор почти готов!