Марсианское путешествие (сборник) - Гигевич Василий Семенович. Страница 18

Что правда, то правда — Люба была красавицей, тут уж ни у кого язык не повернется возразить. Годы ее словно не брали. Люба и теперь была полная, розовощекая, крепкая телом, охочая к работе, да и во всех других делах загоралась, как спичка…

Люба с Юзиком через зал направились в спальню. Там, на окне, висели темно-коричневые плотные шторы, поэтому в комнате стоял полумрак. Первым делом Юзик щелкнул выключателем рядом с дверным косяком. Из-под темно-коричневого, как и шторы, абажура свет полился на двухспальную кровать-аэродром.

Белая накрахмаленная постель валялась на полу. У стены, где голубые морские волны бились о скалы, зеркалом вниз лежало трюмо.

Прищурив правый глаз, Юзик долго глядел на всю эту неразбериху, а потом сказал Любе, прятавшейся за его спиной:

— Ладно, будем думать. Пока убирай. А там разберемся, без свидетелей… — и сразу направился к трюмо. Поднял его, поставил на прежнее место и невольно на любимые фотообои загляделся.

…Лежишь на мягкой кровати, отдыхаешь. И кажется, будто ты и не в спальне вовсе, а на пляже, у самого моря, где горы зеленые и скалы высокие. И никакие тебе курорты не нужны.

Хватит, однажды Юзик съездил на курорт, насмотрелся: толчея, люди злые, как собаки, жара несусветная, на пляже ни ступить, тут едят, здесь плюют, а там… Тьфу, одним словом… Едут, дураки, нервы трепать. Зачем, спросить бы у них?

Юзик взглянул на Любу. Повернувшись к нему спиной, она заправляла постель, раз за разом наклоняясь над низкой кроватью.

— Постой-ка, — сказал он Любе, — не спеши — все равно перестилать придется…

— Ну вот, все тебе неймется. И когда только успокоишься? — Люба задрожала всем телом от прикосновения его руки. Разогнулась, повернулась лицом к Юзику. — Что это на тебя сегодня накатило среди дня?!

— А это все твой нечистик виноват… Это он все подзуживает, — руки Юзика уже расстегивали халат — сверху… И взгляд Юзика становился все более озорным, таким он был и тогда, когда впервые на танец пригласил.

И странно: все то, что Люба недавно пережила, из-за чего ее только что трясло и колотило словно лист осиновый, показалось нереальным и смешным. А то далекое, затуманенное прожитыми годами, стало приближаться, становилось все выразительнее — будто вдалеке заиграл оркестр, тот духовой оркестр, что когда-то по выходным играл на танцплощадке.

Неожиданно, будто кто-то задул, сам по себе погас свет под абажуром. А на веранде, где на стене висел счетчик, послышался резкий щелчок. Как будто что-то упало. Если бы в хате был кот, можно было бы подумать, что это его шалости, но кота у Круговых не было.

Люба аж подскочила. Выскользнула из горячих рук Юзика. Огляделась по сторонам и, покраснев от стыда, стала застегивать халат непослушными пальцами.

И ее снова болью пронзило все то, что пережила днем.

«Сегодня, сегодня же вечером сяду переписывать святое письмо. И соседям, и родственникам отправлю…» — подумала о единственном, что могло еще помочь.

Вздрогнул и Юзик, хотя такой уж был смельчак… Оглянулся на дверь спальни, прислушался. Было тихо, как в могиле. И может поэтому обоим, и Любе и Юзику, стало еще страшнее.

Глава вторая

Летучка в кабинете Селиванова. Борьба Селиванова с алкоголизмом. Николаенчик говорит такое… Андрейченко выясняет обстановку. Селиванов в растерянности. Решение принято

— Значит, так… Закругляем сегодняшнюю оперативку, — начальник березовского отдела внутренних дел подполковник милиции Селиванов Виктор Петрович обвел взглядом подчиненных, сидевших по обе стороны продолговатого полированного стола. — Подведем итоги. В связи с ускорением и перестройкой нашего общества, на нас, работников милиции, возложена большая ответственность, поскольку оперативная обстановка за последние месяцы резко осложнилась. Надо самокритично признать, что в некоторой степени тут есть и наша вина. Повторяю — наша. И нечего нам на кого-то кивать. Когда с мясокомбината днем и ночью тащат мясо и колбасу, когда со стеклозавода хрусталь мешками выносят, а потом в Вильнюсе загоняют его, то, спрашиваю, чья тут вина? — Селиванов задержал пристальный взгляд на начальнике отдела по борьбе с хищениями соцсобственности. Начальник же глаза боялся поднять — рассматривал полированную поверхность стола, как будто бы никогда ее не видел. После мучительной для подчиненных паузы Селиванов продолжал: — Когда среди белого дня в центре Березова подростки у женщин сумочки из рук вырывают, значит, они знают, что их никто не задержит, ни одна собака их не зацепит… Мы, надо честно признаться, на сегодняшний день абсолютно не подготовлены к борьбе с новыми формами преступности. О чем я хочу сказать? О рэкете, который проник даже в Березово. О вымогательстве у кооператоров, у таксистов-частников, у несчастных официанток, вынужденных в связи с этим заявления об увольнении подавать. А что мы думаем делать с наперсточниками? Может, сами поиграем с ними?

— Виктор Петрович, это в основном работа гастролеров, — осмелился подать голос начальник отдела уголовного розыска.

— Так, может, мы себя в Березове гастролерами, а не хозяевами считаем? — Селиванов не сводил взгляда с начальника отдела уголовного розыска. Тот тоже отвел глаза. Затем, после продолжительного молчания, Селиванов произносил последнее, что говорил почти на каждой оперативке: — Необходимо обратить внимание всех служб на самогонщиков. Там гнездится вся зараза: и преступность, и взяточничество, и воровство, и разврат. Изживем в Березове самогоноварение — сразу же станет легче жить не только всем березовцам, но и нам с вами. Все. Можете быть свободными.

Получив такое разрешение, подчиненные потихоньку стали расходиться. Оставшись в кабинете один, Селиванов задумчиво уставился на поверхность стола. Точно так же, как недавно глядели на этот стол его подчиненные.

Была причина запечалиться, была…

Еще в молодости, перед поступлением в Высшую школу милиции, Селиванов, раздумывая над причиной человеческих бед и несчастий, пришел к единственному и категорическому выводу: во всем дурном, что творится среди людей, виновата водка. Она, треклятая, погубит человечество. Тогда Селиванов и дал себе слово — не брать в рот ни капли…

Сколько насмешек, злых шуток и издевательств перенес Селиванов в те застойно-застольные годы, когда вино и водка полноводными реками лились на юбилеях, при открытии всевозможных совещаний и при их закрытии, в дни именин и на свадьбах, на рождениях и на поминках — все обмывалось и задуривалось водкой… Как только не называли Селиванова: и скупердяем ненасытным, который трясется над каждой копейкой и потому не хочет участвовать в складчинах, и больным, и гордецом, и вольтанутым… Селиванов был знаменит на все Березово: как только в компании упоминалось его имя, обязательно кто-нибудь говорил: «А-а, знаю его, знаю… Это тот, что водки в рот не берет», — произносилось это таким тоном, каким говорят об инвалидах или безнадежно больных.

Селиванов как мог и умел сражался за трезвость в одиночку. Самое унизительное прозвище для Селиванова было алкаш… «И ты еще с этим алкашом связываешься?» — отзываясь так о человеке, Селиванов считал его пропащим…

Однажды, лет десять назад, в одной из центральных газет Селиванов вычитал статью о вреде спиртного и пьянства. Ее автор пропагандировал трезвый образ жизни. Это был счастливый для Селиванова день. Он, может, впервые узнал, что все-таки он не одинок, что есть люди в стране, для которых водка — отрава… И тут же — Селиванов был человеком дела, недаром ведь пришел в милицию — он решил организовать общество трезвости.

«Надо срочно ехать к тому, кто написал такую толковую статью… Мы с ним обязательно объединимся, создадим устав, разработаем программу действий… Мы начнем всесоюзную кампанию», — так думалось Селиванову, когда в десятый раз перечитывал статью в газете.

Спустя пару дней Селиванов был в Москве, через редакцию нашел человека, написавшего статью, — он оказался генералом, — попал к нему на прием, представился как положено и развил генералу свою выстраданную грандиозную идею насчет всесоюзного общества трезвости: по какому принципу его организовывать, какой устав должен быть, кого можно принимать в общество, а кого — ни на шаг не подпускать, ибо некоторые товарищи и загубить могут идею, уже не раз бывало такое… Часа полтора проговорил Селиванов в кабинете генерала не прерываясь.