Второго Рима день последний (ЛП) - Валтари Мика. Страница 21

Я не мог больше говорить и встал, взглянул через зеленоватые окна на верхние зубцы городских стен и блестящую гладь Мраморного моря за ними.

– Меня предостерегали, чтобы я не входил ни в какие сношения с вашим домом. Может, за этот визит меня ждёт заточение в мраморной башне. Но теперь я и так в твоей власти, ведь об этом периоде моей жизни никто ничего не знает. Когда я женился на госпоже Гите, то стал одним из самых богатых людей Флоренции. Только при упоминании моего имени каждый банкир от Антверпена до Каира, от Дамаска до Толедо кланялся мне в пояс. Я не пытался узнать, сколько ей пришлось заплатить монахам и самому Папе, чтобы защитить себя и своё состояние от родственников и чтобы церковь признала наш брак. Документы моего отца, в которых имелись сведения о моём происхождении, остались у злотника Героламо в Авиньоне. Он же утверждал, что никогда в глаза их не видел. Но правник уладил всё. Я получил новое имя. Джоан Анжел был позабыт. Мы поселились в её усадьбе в Фессоло, пока не родился наш сын. Когда я отпустил бороду и приказал завить себе волосы, когда я оделся как вельможа и стал носить на боку меч, никто уже не смог бы узнать во мне бедного писаря - француза с церковного синода. Я выдержал четыре года. У меня было всё, что я мог пожелать: соколы для охоты, верховые лошади, книги, весёлое общество и учёные беседы. Даже Медичи терпели моё присутствие. Конечно, не из-за моих достоинств. Я был только сыном моего отца. Но мой сын был одним из Барди. А госпожа Гита после рождения сына успокоилась и совершенно изменилась. Она стала набожной женщиной. В её молитвах уже не было богохульства. На её полжертвования строился храм. Кажется, она любила меня. Но больше всего она любила нашего сына. Я выдержал четыре года. Потом вступил в орден крестоносцев и последовал за кардиналом Кесарини в Венгрию. Я сбежал от жены, оставив письмо. Я часто убегал, Анна Нотарас. Моя жена и сын думают, что я погиб под Варной.

Но я не сказал ей всего. Не сказал, что перед походом в Венгрию успел съездить в Авиньон, где схватил злотника Героламо за бороду и приставил ему нож к горлу. Я не сказал ей об этом и не собираюсь говорить никогда. О моей тайне пусть знает только бог. Героламо не умел читать по-гречески и не отважился показать документы кому-либо, кто бы знал это язык.

Но я ещё не закончил свой рассказ.

– Мой брак был исполнением божьей воли. Я должен был познать богатство во всём блеске, чтобы потом от него отказаться. Золотую клетку сломать ещё труднее, чем порвать путы из книг, разума и философии. Ребёнком меня заточили в тёмной башне Авиньона. С тех пор жизнь моя стала бегством из одной тюрьмы в другую. Но сейчас в моей жизни осталась только одна тюрьма – тюрьма моего тела, тюрьма моих знаний, моей воли, моего сердца. И я знаю, что скоро освобожусь и от этой тюрьмы. Ждать уже недолго.

Анна Нотарас слегка тряхнула головой.

– Удивительный ты человек. Я тебя не понимаю. Ты вызываешь у меня страх.

– Страх это лишь ощущение,– ответил я. – От страха человек может освободиться. Поблагодарить за всё, попрощаться и уйти. Терять здесь нечего, кроме оков. А оковы – единственное достояние невольника.

– Но причём здесь я?– тихо спросила она. – Почему ты пришёл ко мне?

– Выбирать тебе,– ответил я. – Не мне. Ведь это очевидно.

Она стиснула сплетённые пальцы и затрясла головой:

– Нет, нет! Ты сам не веришь в то, что говоришь.

Я пожал плечами:

– Как ты думаешь, зачем я столько рассказываю о себе? Может, просто так, чтобы провести время? Или вызвать у тебя интерес к моей особе? Мне кажется, ты уже достаточно знаешь меня. Я попытался передать тебе то, что трудно было сказать прямо: не имеет никакого значения ни твоя вера, ни твоё воспитание. Богатство и бедность, власть и страх, честь и бесчестие, добро и зло – сами по себе не значат ничего. Единственное значение имеет то, что мы сами хотим свершить и чего достичь. Единственный настоящий грех – измена: знать правду и не верить в неё. Я отдал всё. Я никто. Это предел для любого человека. Я чувствую свою силу, власть над собой. И я спокоен. Это всё, что я могу предложить тебе. Но выбирать должна ты.

Она вскипела. Сжала побледневшие губы. В её карих глазах появилась холодная ненависть. Она уже не была даже красивой.

– Но причём здесь я?– спросила она ещё раз. Чего ты, собственно, хочешь от меня?

– Когда я увидел твои глаза, то понял, что вопреки всему, человеку нужен человек. Не обманывай себя, ты тоже это знаешь. То, что произошло между нами, случается только один раз. А для многих не случается никогда. Я рассказал о себе, чтобы ты поняла: всё, чем жила ты до сих пор – лишь суета и мираж. Отказавшись от всего, ты ничего не потеряешь. Когда придут турки, тебе придётся со многим распрощаться. Я хочу, чтобы ты заранее в сердце своём отказалась от того, чего и так лишишься.

– Слова!– выкрикнула она и начала дрожать. – Слова, слова, только слова!

– Я сам устал от слов, но не могу заключить тебя в объятия, пока твой достойный евнух смотрит на нас. Ты сама знаешь, что всё стало бы простым и понятным, когда бы я обнял тебя. И не нужны бы были никакие слова.

– Ты сумасшедший,– сказала она, отступая. Но наши глаза встретились, как тогда, перед храмом Мудрости Божьей. И они не лгали и не скрывали ничего.

– Анна, любимая моя! Наше время истекает напрасно как песок в песочных часах. Когда мы встретились, я уже знал тебя. Наша встреча была предрешена. Может, когда-то мы уже жили на Земле и встречались в той, прежней нашей жизни. А теперь живём, чтобы встретиться вновь. Но мы ничего не знаем об этом. Лишь то, что встретились сейчас, что это должно было произойти. Но если это наш единственный шанс, единственное место и единственное мгновение во Вселенной и в Вечности, когда нам суждено было встретить друг друга? Почему ты колеблешься, почему не веришь сама себе?

Она подняла руку и заслонила ею глаза. Ускользнула от меня. К своим коврам, окнам, порфировым полам, к своему мироощущению, воспитанию, разуму.

– Отец стоит между нами,– тихо сказала она.

Я проиграл. И тоже возвратился из мечты.

– Он вышел в море. Зачем?

– Зачем?– вскипела она. – И ты об этом спрашиваешь? Затем, что он по горло сыт бездарной политикой никчемного кесаря. Затем, что не гнёт спину перед султаном, как Константин. Сейчас война, и он воюет. Ты спрашиваешь зачем? Затем, что он единственный настоящий мужчина в городе, единственный настоящий грек. Он не прячется за спины латинян. Полагается на себя и свои дромоны.

Что мог я ответить ей на это? Заслуженно или нет, но она любит своего отца. Ведь она Анна Нотарас.

– Значит, ты сделала свой выбор,– констатировал я. – Расскажешь обо мне отцу?

– Да,– ответила она. – Расскажу о тебе отцу.

Я сам набросил на себя эту петлю. Я не сказал больше ни слова. Мне не хотелось даже смотреть на неё. Всё было предначертано заранее.

15 февраля 1453.

Вчера вернулся флот. Все пять дромонов. Реяли знамёна. Моряки били в барабаны и дули в пищалки. Маленькие бронзовые пушки салютовали. Люди бежали к порту и махали кусками белой материи с городских стен.

Сегодня на базаре продавали невольников: рыбаков, длиннобородых стариков, худых мальчишек, плачущих женщин, укрывающих лица остатками убогих одежд. Действительно, великолепную победу одержал над турками мегадукс Лукаш Нотарас.

Ему удалось внезапно напасть на парочку деревушек на азиатском побережьи и взять в рабство их жителей. В других деревеньках люди успели убежать, но он спалил их жилища. Он доплыл до самого Галлиполи. Ещё ему удалось затопить турецкое торговое судно. Когда в море вышли турецкие корабли, он вернулся домой.

Вот это триумф! Какие почести воздавали греческим морякам! Как народ скандировал имя мегадукса, когда он верхом возвращался домой! Джустиниани и его солдаты сразу оказались в тени. Мегадукс стал героем Константинополя на целый день. Но на рынке желающих купить турецких невольников не оказалось. Никто не издевался над пленными и не оскорблял их. Любопытные быстро разошлись. Все опускали глаза в замешательстве при виде этих беспомощных убогих людей, которые испуганно цеплялись друг за дружку и бормотали строки из Корана для поднятия духа.