Лунная радуга. Чердак Вселенной. Акванавты - Павлов Сергей Иванович. Страница 105

— Вниманию функционеров МУКБОПа, — проговорил Андрей, искоса глядя на оживленно затрепетавшие крылья индикаторного мотылька звукозаписи. — Важное сообщение. Мой контакт с “мягкими зеркалами” в вакуум–створе не был безрезультатным — я обнаружил у себя способность оставлять на экране черные отпечатки ладони. Каких–либо иных экзотических изменений в своем организме пока не нашел. Конец.

“Невозвратный” рапорт в адрес МУКБОПа ни удовлетворения, ни особого облегчения не принес. Ощущение катастрофы уступило место ощущению какой–то мучительной опустошенности, только и всего. Похоже на то, как если бы невинно осужденному заменили смертный приговор пожизненным заточением в подземелье. Андрей определился по высоте, выключил флаинг–моторы и развернул катер носом по курсу. До поверхности планетоида было не меньше двенадцати километров. Из–за горизонта с внезапностью взрыва ударил в блистер машины первый солнечный луч; в пламенном ободке ореола взошел над Япетом и стал взбираться по вертикали маленький иссиня–черный кругляк “затменного” Солнца (жесткий свет его диска был “съеден” поляроидным фильтром буквально вчистую). Потом среди звезд на бархатно–черное небо взошел при полном параде и сам владыка этого края Сатурн — с начищенной до жемчужного блеска острой шпагой Кольца, гладкий, как дыня.

Теряя высоту, драккар инерциальным ходом перевалил изрезанную частоколом теней пограничную зону темноты и света и потянул над озаренной солнцем, обезображенной неровностями рельефа и оспинами кратеров пустыней.

Детали рельефа навевали уныние. Краски были однообразные, тусклые (вся палитра “бесцветности” — от черного до светло–серого) и тоже навевали уныние; изредка проплывали внизу участки, скупо подбеленные жиденькими сугробами замороженных газов. Но местность в целом уныния не навевала, на нее было страшно глядеть. Воображение подсказывало, что тут творилось в те времена, когда коллективно буйствовали сейсмические судороги недр и метеоритная бомбардировка. “А что тут будет твориться, когда начнет буйствовать гурм!..” — подумал Андрей, увидев на горизонте светлую полосу. И чуть не вздрогнул от неожиданности: в ушах прозвучал хриплый кашель. Или что–то похожее на кашель. Странный звук странно качнулся на волне дрожащего эха и замер. Потом повторился. Андрей с подозрением посмотрел на светлую полосу, вернее, на холм заметно подросшего на горизонте Пятна. Подумал: “Радиофокусы Пудинга. Электроразряды? А может, у меня начинается это?..” Ему стало очень не по себе. Ядовито–железистого привкуса на языке он по–прежнему не ощущал. Впрочем, “привкус” Аганн мог просто выдумать. Чтобы, скажем, уйти от расспросов. Или экзоты, скажем, так шутят.

Минуту спустя шлемофон стал выдавать дрожащие эхокашли не только сольного исполнения, но и в составе дуэтов, трио, а иногда и квартетов. Причем довольно–таки регулярно. Крылья индикаторов мотылька трепетали — значит, эхокашли проходят на звукозапись, это уже хорошо. Может быть, специалисты–акустики разберутся. Очень странные звуки…

— Иду инерциальным ходом, высота — восемьсот. Первый радиозвук совпал с моментом выхода верхней кромки Пятна в зону луча прямой видимости. Ясно вижу дугу юго–восточного фронта Пятна, готов к маневру сближения и посадки. Включаю систему видеозаписи. (“А кстати, есть ли тут чему включаться? Есть. И самое поразительное — работает!”) Высота — шестьсот девяносто. Выполняю маневр.

По дну корытообразной и словно очень неровно заасфальтированной долины Гиад жуком пробежала черная тень драккара.

Вцепившись геккорингами и крючьями ступоходов в лед, “Казаранг” стоял перед стеной тумана. Бок исполинского Диска начинался где–то на высоте более трех километров валиком оплывшего карниза и падал с этой высоты бугристо–складчатым обрывом — похоже на вертикальный срез необъятного облачного массива, белесого, плотного, совершенно непроницаемого для взгляда, как мраморная, все заслоняющая перед глазами стена. Подножие грандиозной стены опиралось на грунт (вернее, на ледорит^*) оползневым склоном, который, с полукилометровой дистанции выглядел хаотичным нагромождением “мраморных” облаков — местами шаровидно–кучевых, местами сплюснутых буквально в лепешку, а местами растянутых, скрученных и расслоенных на отростки и даже разодранных в клочья. Андрей, оцепенев в ложементе, водил глазами, обозревая доступную взгляду часть немыслимо колоссальной и совершенно неуместной на Япете Горы Тумана. До него не сразу дошло, почему это облакоподобное Нечто кажется монолитным, неестественно плотным. Вдруг понял: естественные облака и туманы клубятся. Клубятся, ползут, расширяются, тают, они изменчивы и подвижны. Гора Тумана — олицетворение статики. Глаз не улавливал здесь никакого движения, никаких изменений. Таинственные силы, которые успели сформировать на поверхности этого колосса бугры, карнизы, складки и оползни, либо кончили свою работу, либо делали ее теперь в ненаблюдаемо–замедленном темпе.

Шлемофон периодически напоминал о себе эхокашлями. Андрей снизил громкость звука и решил прощупать туманный массив лучами локаторов. Экраны пусты, отраженного сигнала не было — как будто Гора действительно целиком состояла из одного тумана. И не было ни малейшего намека на то, что лучи доставили ей хоть какое–нибудь беспокойство, — даже параметры эхокашлей не изменились. “Кашлять она хотела на меня и мои локаторы”, — подумал Андрей и включил шагающий механизм “Казаранга”.

По причине очень малого тяготения на Япете катер мог продвигаться вперед пешим ходом только в режиме малого шага (на жаргоне десантников — “скорость осла”). Плавно покачиваясь, точно это происходило в воде, машина мерно перебирала ступоходами, вонзая в податливый ледорит крючья фиксаторов. И как ни мала была “скорость осла”, машина достигла подножия оползневого склона быстрее, чем Андрею тог, о хотелось. Он чувствовал, что психологически еще не созрел для “контактной разведки гурм–феномена”, и осадил своего Конька—Горбунка на краю кратерной ямы, за которой уже начинались владения “мраморных” облаков. Инстинкт подсказывал: обстановка сложная, торопиться не надо. Хорошо, не будем спешить. А что надо? Ведь не стоять же на месте!.. На это инстинкт ответить не мог. Ощутив сухость во рту, Андрей опустил руку ниже левого подлокотника, пошарил в поисках полетного НЗ. Вместо пакета неприкосновенного запаса рука нашарила в продовольственном боксе глубокий вакуум. Все правильно. От хозяев “Анарды” этого следовало ожидать. Впрочем, сам виноват: нарушил космодесантскую заповедь: “Уходя на сутки, иди на неделю”.

Подстраховывая взлетную стабилизацию “Казаранга” реверс–моторами, он дал импульс вертикальной тяги и, уклонившись от карниза (огромного вблизи, как фланговое крыло грозовой тучи), поднял машину над верхней кромкой Пятна. Взглянул на безмерно широкую “крышу” Диска, присвистнул. “Крыша”, которая с орбиты выглядела плоской, слегка бугристой равниной, явно обнаруживала теперь склонность к выпячиванию. Похоже, это необозримое скопище белесого тумана всерьез решило трансформировать свою геометрию от формы Диска к форме выпуклой Линзы. Недоразвитый мениск Линзы был сильно всхолмлен, и при некотором воображении его можно было принять за раскинувшийся под звездным небом массив земных облаков, залитых ярким светом приземельно–спутниковых зеркал — поставщиков дополнительной свето–тепловой радиации для сельскохозяйственных угодий в ночное время.

Осторожничая, Андрей прошел высоко над Пятном. Сначала по хорде. Затем резко снизился и повернул к центральной группе холмов, которые были заметно выше периферийных и занимали на макушке мениска Линзы сравнительно небольшую площадь — этак порядка дюжины квадратных километров. “Разведка это или нет?! — подумал он, отгоняя воспоминание о советах Аганна и Марта Фролова не приближаться к центру Пятна, и лишь теперь мимоходом отметил, что эхокашли умолкли. — Советчики!.. Ни тот, ни другой никогда не имели дела с Пятном. А доведись самому Фролову быть сейчас в этой кабине? Наверняка сиганул бы в туман очертя голову. Есть в нем что–то такое… присущее сильным натурам”.