Лунная радуга. Чердак Вселенной. Акванавты - Павлов Сергей Иванович. Страница 139

Как и договаривались, Копаев ждал его у центрального входа в Форум. Еще когда Светлана сказала, что Аверьян предлагает встретиться в Форуме, он удивился, но уточнять не стал. Мало ли по каким причинам функционер МУКБОПа… бывший функционер МУКБОПа считает удобным рандеву под необъятным куполом самого большого зала бывшего корабля. Поздоровались сдержанно, без особых эмоций — будто расстались только вчера; Копаев театрально–торжественным взмахом руки скомандовал автоматике распахнуть створки широченной двери и пригласил его войти первым. Он посмотрел в зал — сердце невольно забилось сильнее. Можно было подумать, что центральный вход Форума вел в одну из центральных полостей гурм–феномена…

— Откуда видеозапись? — спросил он Копаева.

Тот молча повел его в глубину зала — вдоль закругленного ряда подсвеченных зеленым сиянием “Снегирей” — исполинов; ряд живописно топорщился пальцами обтянутых металлизированными перчатками великаньих рук, знакомо отведенных чуть назад и в сторону. Андрей шагал за Копаевым и думал, что каждая встреча с бронзовоухим блондином неизменно сопровождалась какой–нибудь неожиданностью.

Середина зала, двухместный диван с подлокотниками. Сели.

— Откуда это у вас здесь? — Андрей обвел глазами велика–ний ряд “Снегирей”.

— Содержимое твоего видеомонитора, — сказал Аверьян. — Неужели не узнаешь?

— Узнаю. Но видеомонитор я потерял.

— В твиндеке, — пояснил Аверьян. — Примерз к грузофиксаторам, едва отодрали.

— Понятно… Никогда бы не подумал, что бытовой видеомонитор способен дать такое высокое качество изображения в широкоугольном режиме работы.

— Это не он способен, — возразил Аверьян. — Это я способен. Не без помощи, правда, видеокорректорных устройств. Пришлось повозиться, но зато — результат! И тебе будет легче.

— В каком смысле?

— Но ведь все это нам объяснять собираешься? Или нет?

— А что я должен объяснять? Все это мои глаза видели там совершенно так же, как теперь здесь видят твои.

— Мои глаза видят толпу твоих эфемеров, — заметил Копаев, — и мне интересно было бы знать, как тебе удалось такую массу их наплодить!

— Это мои эфемеры?.. Ты уверен?

— Великое Внеземелье! Ну не мои же! У каждого — индекс и номер твоего скафандра: АН-12 ДКС № 1. Отсюда видно.

— А как быть с названием корабля? Почему “Лунная радуга”?

— О “Лунной радуге” там, наверное, думал?

— О “Лунной радуге” невозможно не думать. Особенно там. — Андрей перевел взгляд на светло–зеленую башню двадцатипятиметрового гиганта. — Аверьян, ты лучше меня разбираешься в генеалогии эфемеров…

— Хочешь спросить, чей облик был скрыт под стеклом гермошлема?

— Да.

— Расскажи, при каких обстоятельствах поднялась на врага эта грозная рать.

Андрей рассказал.

— Ясно… — протянул Копаев. Но тут же сам себя поправил: — Ясно только одно: твой единственный нормальный эфемер — назовем его Н-эфемером — попал в какую–то воспроизводящую среду, которая сыграла роль множительного агрегата. В результате — армия производных. Назовем их П-эфемерами.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Тут возможны два варианта: в скафандре могла быть либо копия Николая Асеева, либо — твоя. Неужели имеет большое значение — кто?

— Не имеет, — сухо произнес Андрей.

— Ты слишком многого от меня хочешь, — проговорил Аверьян. — Лично я склонен отдать предпочтение второму варианту. Иначе с чего бы это чужое пространство, не стесняясь, громко, на всю Галактику, можно сказать, обсуждало интимные факты твоей биографии? Убедительно?

— Нет. Почему источником интимных фактов обязательно должна быть копия? Почему не оригинал? Побывать в чужом пространстве довелось, как ты теперь знаешь, и мне самому.

— Ты слишком многого от меня хочешь, — повторил Аверьян.

Андрей посмотрел на него. За восемь с половиной лет Копаев внешне как будто не изменился, и трудно было сразу определить, чего недоставало теперешнему Аверьяну по сравнению с тем, прошлым, который там, на парапете бассейна, с ловкостью дельфина умел обойти любой логический риф… Но чего–то явно недоставало.

— Теряешь гибкость функционера МУКБОПа, — вслух подумал Андрей. — Теряешь форму.

— К МУКБОПу я давно никакого отношения не имею.

— За что же это тебя?.. — Андрей ладонью о ладонь звучно сымитировал шлепок.

— За то же, за что теперь и тебя… — Копаев щелчком сбил с ладони воображаемую пушинку и дунул ей вслед. — Подальше от пилот–ложемента. Категорически и навсегда.

— Здесь вы очень интересно заблуждаетесь, молодой человек… простите, экзот. Но я не стану вас разочаровывать.

Глаза Копаева настороженно сузились. “А ведь сразу учуял, — подумал Андрей. — С чутьем у него по–прежнему все в порядке”.

Стереоизображение плотного строя эфемеров–богатырей внезапно сменилось стереоизображением грандиозной спирали узорчато–фонарного сооружения — границы зала словно раздвинулись куда–то в залитую голубым сиянием бесконечность.

— Громадина, — с уважением глядя на УФС, сказал Аверьян. — Просто не верится, что состоит она из одних… Кстати, там, на месте, тебе удалось разглядеть, из чего она состоит?

— Да. Скопище эйвов.

— Как? Как ты их называешь?

— Эйвы, — повторил Андрей. И объяснил почему.

Копаев с интересом выслушал. Было видно, что рассказ произвел на него впечатление. Он спросил:

— Марту рассказывал? Что он об этом думает?

— Не знаю. У нас не было времени для дискуссий.

— А что об этом думаешь ты?

— Мне было бы легче тебе объяснить, чего я не думаю.

— Хорошо, — мгновенно среагировал Копаев. — Чего ты не думаешь?

Андрей поморщился, но, взглянув Аверьяну в глаза, понял, что отложить разговор на “когда–нибудь потом” не удастся. Ответил:

— Я не думаю, что эйвы могут быть носителями Разума. Их “интеллектуальный” уровень вряд ли превышает “интеллект”… ну, скажем, вируса гриппа.

— Вот как? Примитивная, значит, форма жизни?..

— Знаешь, я… не совсем уверен, что это — форма жизни. В нашей, конечно, интерпретации понятия “жизнь”. Не думаю, чтобы способ существования эйвов был сродни способу существования белковых тел.

— Да, — пожалуй. — Аверьян покивал. — Он скорее сродни способу существования электроконденсатора. Или, скажем, электроаккумулятора.

— Нет, этого я тоже не думаю.

— Позволь, но… если здесь не подходит даже такое понятие, как “примитивная форма жизни”…

— …то есть смысл заменить его понятием “сложная форма преджизни”, — перебил Андрей.

— А что такое “преджизнь”?

— Нечто уже не мертвое, но еще и не живое в нашем понимании.

— М–да–м… — промямлил Копаев.

Андрей спросил:

— Когда ты возился с коррективами видеозаписи… ты заметил там хоть что–нибудь похожее на планету?

— Нет.

— Я тоже. Напрашивается рабочая гипотеза: эйвы — продукт эволюции внепланетной преджизни. Скудость запасов околозвездного вещества, на которых “паслись” колонии первобытных эйвов, и щедрость потоков энергии привели к необычному повороту эволюции протоэйвов. Позволим себе немного пофантазировать… Вот, скажем, в силу каких–то гравиокинематических причин колония протоэйвов перешла из стадии хаотического скопления в стадию змееобразно вытянутой Стаи. Дальше — больше: змееобразная форма преобразовалась в спираль. То есть налицо основной компонент геометрии темпор–прогиба. А что такое темпор–прогиб с интересующей нас точки зрения? Дальнодействие. А практическое дальнодействие — это самый экономичный вид переноса материи из одной области Пространства в другую. И когда свернувшаяся в спираль колония протоэйвов нежданно–негаданно вдруг получила солидную инъекцию нужного ей вещества, развитие колонии пошло по пути закрепления этой полезной привычки. Привычки сворачиваться в спираль. Таким образом протоэйвы сначала высосали все “бесхозное” вещество из окрестностей своего светила. Затем принялись за окрестности светил чужих. Вот в первом, так сказать, приближении… голая схема. Фролов с этой схемой в основном согласен, хотя его буквально ужасает ее примитивизм. Но дискутировать, как я уже говорил, нам было некогда.