Власов против Сталина. Трагедия Русской освободительной армии, 1944–1945 - Гофман Иоахим. Страница 53

На совещании, созванном генерал-майором Буняченко, все полковые и прочие командиры дивизии, а также начальник штаба подполковник Николаев, высказались за то, чтобы откликнуться на просьбу о помощи, и за альянс с чехами-националистами. Единственное исключение и теперь составил командир 1-го полка. «Напоминаю Вам еще раз, – писал подполковник Архипов-Гордеев много лет спустя полковнику Позднякову, – что я был против похода на Прагу и сказал об этом на военном совете незадолго до Пражского похода» [458].

Подчеркнуто одобренное командиром дивизии присоединение к чешскому повстанческому движению, решение о котором и было в итоге принято, означало открытый разрыв с немцами и к тому же отход от постановления КОНР от 28 марта 1945 г., так что возникает вопрос, какую позицию занял в этой ситуации сам Власов. Главнокомандующий, который как никто другой воплощал в своем лице союз с немцами, похоже, и теперь не отошел от своей политической линии. Оберфюрер д-р Крёгер, немецкий представитель при Власове в течение последнего полугода, а в некоторых вопросах и его доверенное лицо, охарактеризовал генерала как человека, которого он «всегда считал неспособным к предательству и измене»: Власов представлял собой «очень прямую личность», которая «упорно преследовала свою цель, без фальшивой игры и обычных интриг – он ведь был настоящим солдатом» [459]. Решающее значение должно было для Власова иметь то, что он больше не мог верить в успех пражского плана. 16 апреля 1945 г. по его поручению Сергей Фрёлих (доверенное лицо из русских немцев) установил в Праге связь с чешским генералом Клецандой, чтобы прозондировать возможность союза с чешским национальным движением до прихода американских войск [460].

Такая комбинация представлялась теоретически возможной, ведь даже по словам коммунистического чешского автора Бартошека, занятие Праги американцами было желанием «как немецких фашистов, так и двух великих держав антифашистской коалиции (США и Англия) и тех сил, которые якобы принадлежали к антифашистскому фронту в Чехословакии» [461]. Правда, в начале мая 1945 г. подобные предположения потеряли свое значение [462]. Уже генерал Клецанда считал этот план бесперспективным – во-первых, поскольку он, исходя из своего знания психологии западных держав, не рассчитывал на поддержку со стороны их войск, во-вторых, так как, по его мнению, большинство его соотечественников поначалу будет радостно приветствовать советские войска как освободителей. Для Власова он действительно не видел шансов.

В этих условиях Власов дистанцировался от идеи временного союза с чехами. Поэтому Власов не мог разделять мнения генерал-майора Буняченко, теперь объяснявшего ему, что чешское национальное правительство, созданное в конкурентной борьбе с коммунистами, предоставит дивизии политическое убежище и несомненно будет признано западными державами, которым тогда ничего не останется, как терпимо отнестись и к Русскому освободительному движению [463]. Для Власова все зависело от позиции американцев, с которыми, как он считал, надо вступать в прямую связь, без таких обходных путей. Конечно, конечно за этим скрывалось и нежелание после всего того, что произошло, наносить удар в спину немцам, с которыми он был связан союзом, – разумеется, не из симпатии к ним, а попросту потому, что он опасался запятнать новоым переходом на другую сторону. Власов, похоже, до последнего рассчитывал на возможность совместных действий западных союзников с немцами против наступающей Советской армии [464] – вариант, который нужно рассматривать и на фоне подготовительных мер, тайком предпринятых британским правительством и командующим союзной 21-й группой армий фельдмаршалом Монтгомери в их оккупационной зоне Германии уже весной и летом 1945 г [465]. Но возможно – и это допущение тоже имеет много оснований, – что лишь глубокое разочарование побудило его дистанцироваться от всяких рискованных предприятий [466]. По одной версии, Власов покинул военный совет 1-й дивизии РОА со словами: «Если мои приказы для вас уже необязательны, то мне здесь больше нечего делать» [467]. Согласно другому свидетельству, речь завершилась менее драматично. Так, он якобы выступил против пражской акции и выглядел удрученным перспективой борьбы с немцами, как свидетельствует и германский старший лейтенант Бушман, адъютант генерала Ашенбреннера [468]. Но он, не дав своего собственного согласия, в конечном итоге предоставил Буняченко свободу действий [469]. Видимо, – таково и мнение Крёгера – он больше не вмешивался в эту отчаянную ситуацию, чтобы не стоять своей персоной на пути, когда нужно было использовать предполагаемый последний шанс. И без того обессиленный болезнью, Власов во время последующих событий проживал в небольшом сельском замке к западу от Праги, где его только информировали о дальнейшем развитии ситуации [470].

После того как генерал-майор Буняченко добился если не одобрения Власовым Пражской операции, то хотя бы его терпимого отношения к ней, дивизия утром 4 мая 1945 г. продолжила свое движение в юго-восточном направлении. В вечерние часы этого дня она, имея арьергардом 4-й полк во главе с полковником Сахаровым и пройдя маршем через Бероун, достигла окрестностей Сухомастов, где разместился дивизионный штаб. Утром следующего дня переговоры между командованием дивизии и чешской офицерской делегацией военного командования «Бартош», возглавляемой, видимо, майором Машеком, завершились письменной договоренностью об оказании помощи [471]. Этот столь важный и интересный русско-чешский документ, правда, более не доступен, но содержание его основных пунктов можно реконструировать. Ведь начальник штаба подполковник Николаев представил его начальнику германской команды связи майору Швеннингеру, перевел и в отдельных частях также пояснил [472]. И, как хорошо помнил Швеннингер после войны, эта договоренность представляла собой соглашение русских и чехов о совместной борьбе против «фашизма и большевизма». В этом духе были выдержаны и листовки, в которых дивизия при своем вступлении в Прагу призвала «братьев чехов и русских», на русском и чешском языках, к борьбе как с «национал-социалистической Германией», так и с «большевизмом» [473]. Версия о борьбе «против большевиков и немцев», кроме того, приводится в донесении о переговорах, видимо, с командиром 2-й дивизии РОА генерал-майором Зверевым, которое направил чешский комендант города Тршебонь, полковник, 6 мая 1945 г. в 0.44 военному командованию «Бартош» [474]. На этом стоит остановиться, т. к. советские публикации пытались создать впечатление, что лишь отдельные власовские группы неорганизованно, на свой страх и риск и вопреки приказам своих начальников начали борьбу с «немецкими оккупантами» в надежде «искупить» свои «преступления против человечества» (sic!) и тем самым в известной мере заслужить пощаду советской власти [475]. В действительности же не отдельные группы, а вся 1-я дивизия Власовской армии присоединилась к Пражскому восстанию – на основе русско-чешского военного соглашения от 5 мая 1945 г. И этот поворот против немцев ничего не изменил в антибольшевистской позиции солдат русской дивизии, не означал он и, к примеру, развертывания неограниченных военных действий против немцев. Для командования дивизии речь совершенно однозначно шла о решении, принятом в конкретной политической ситуации, которая сама по себе не оставляла места эмоциям против вчерашних союзников.

Чтобы исключить любой конфликт с гражданским населением и местными властями, генерал-майор Буняченко, как упоминалось, еще на немецкой территории издал строгие приказы [476]. Некоторые случаи недопустимого самоснабжения и прочие более мелкие дисциплинарные проступки регулировались офицерами на месте, и нанесенный ущерб тотчас компенсировался. Если случались действительные злоупотребления, то следовали строгие наказания. Как минимум один солдат был за грабеж и мародерство приговорен военным судом дивизии к смерти и после утверждения приговора расстрелян перед строем, поскольку, как разъяснял генерал-майор Буняченко, «каждый должен видеть в нас высокодисциплинированные части Русской освободительной армии и никому, даже нашим врагам, нельзя давать повода в чем-то нас обвинить. […] В этом наша честь и наше спасение». Хотя, по впечатлению майора Швеннингера, офицеры в целом до самого конца «крепко держали в руках» своих людей [477], после перехода в Богемию все же наметились известная перемена настроений и ослабление дисциплины, т. к. солдаты душой привязывались к чешскому населению и все больше ощущали себя хозяевами на своей территории. В районе нахождения дивизии участились инциденты, т. к. русские стали нарушать военное сообщение. Дело доходило до столкновений солдат РОА с немецкими контрольными органами и военнослужащими вермахта [478]. Было отмечено и разграбление военных складов. Роковые последствия имело обнаружение запаса спирта – горючего для реактивных самолетов: большое число солдат одного подразделения умерли или тяжело заболели, отравившись метиловым спиртом. Серьезное столкновение между русскими и немцами произошло 2 мая 1945 г., когда штаб-квартира дивизии еще находилась в Козоеде. В близлежащем городке Лоуни два офицера – лейтенант Семенёв, еще незадолго до этого адъютант командира дивизии, сын советского генерала, и старший лейтенант Высоцкий – в поисках бензина принялись на вокзале самовольно проверять в поезде немецких солдат и разоружать их. Последовала дикая стрельба, в ходе которой были убиты 6 русских, включая лейтенанта Семенёва, и 4 немцев, а другие ранены. Русские жертвы этого инцидента и немецкие пленные были доставлены в штаб дивизии, где расследование, тотчас начатое по приказу как раз находившегося там Власова, однозначно установило вину двух офицеров РОА, особенно лейтенанта Семенёва. Власов, как не раз достоверно подтверждалось, был чрезвычайно возмущен поведением этих солдат [479], и лишь то обстоятельство, что он знал Высоцкого по своей личной охране и тот в феврале отличился в наступательной операции у Нойлевина, уберегло его от ареста. Немецкие пленные, включая нескольких офицеров, были по распоряжению Власова немедленно освобождены и получили надежное сопровождение. Но если русские солдаты решили отомстить тем, что убили позднее военнослужащих не участвовавшей в данном инциденте немецкой части по устранению помех радиосвязи, включая офицера, то это служило признаком быстро разгоравшейся ненависти.