Азиатские христы - Морозов Николай Александрович. Страница 65

— Нет, великий царь.

— Составляет ли Нагасену представление формы и познание?

— Нет, великий царь.

— Или этот Нагасена есть соединение телесных восприятий, представлений, форм и познаний?

— Нет, великий царь.

— Таким образом, где я ни спрашиваю, нигде не нахожу Нагасены. Нагасена, господи, простое слово. Что же такое Нагасена? Ты говоришь неправду и лжешь. Никакого Нагасены нет.

И сказал тогда достопочтенный Нагасена царю Милинде:

— Пришел ли ты пешком или приехал на повозке?

— Я не хожу пешком, я приехал на повозке.

— Если ты приехал на повозке, великий царь, то объясни мне повозку: составляет ли ось повозку, великий царь?

И святой обращает против царя его собственную аргументацию. Повозка не есть ни ось, ни колесо, ни кузов, ни ярмо. Она точно так же не соединение всех этих составных частей и не что либо другое, кроме их.

— Где я ни спрашиваю, великий царь, нигде не нахожу я повозки; эта повозка есть простое слово. Что же такое есть повозка? Неправду говоришь ты, царь, и лжешь: нет никакой повозки. Ты, великий царь, глава всей Индии. Кого же ты боишься, что говоришь неправду? Пусть слышат это пятьсот Явана и восемьдесят тысяч монахов: это царь Милинда сказал: «я приехал на повозке» и спросил я его: «если ты, великий царь, приехал на повозке, то объясни мне повозку». А он не мог указать мне повозку. Можно ли похвалить его за это?»

И когда достопочтенный Нагасена сказал так, то пятьсот Явана похвалили его и обратились к царю Милинде с такими словами: «Теперь, великий царь, говори, если можешь!»…

И царь Милинда сказал достопочтенному Нагасене:

— Я не говорил неправды, достопочтенный Нагасена, относительно совокупности осей и колес, кузова и дышла, употребляется слово: «повозка».

— Поистине, великий царь, ты знаешь повозку. И точно так же относительно моих волос, моей кожи и костей, относительно телесности, восприятия, представлений, форм и познания употребляется слово: «Нагасена», но субъекта в строгом смысле этого слова здесь нет. Точно так же, великий царь, говорила перед Возвышенным Буддой монахиня Веджира таким образом: «Как в том случае, когда соединяются части повозки, тогда употребляют ее имя, так и в том случае, когда существуют пять групп элементов, составляющих бытие человека (телесность, восприятия, представления, формы существования и познание), употребляют слово личность — таково обыкновенное мнение.

— Прекрасно, достопочтенный Нагасена! Удивительно, достопочтенный Нагасена! Много разных вопросов приходило мне в голову и ты разрешил их. Если бы жил Будда, он бы похвалил тебя.

Это место из «вопросов Милинды» полемизирует против представления об субстанциональности души гораздо яснее, чем канонические тексты. Но в сущности говоря, и они стоят на той почве. И диалог только цитирует их. Хотя очевидно, что Милинда-Панха написана на северо-западе индийского полуострова, а священные тексты в той форме, в которой они сохраняются (!) в цейлонских монастырях, однако, в этих текстах встречаются цитированные в этом диалоге слова монахини Ваджиры. И обстоятельства, при которых они были произнесены, не оставляют нам никакого сомнения в том, что этот разговор святого Нагасены и греческого царя совершенно верно передает древнее церковное учение о личности. Мара, искуситель, всегда желающий запутывать людей в заблуждениях и ереси, является перед монахиней и говорит ей: «кем создана личность? Где находилась рождающаяся личность? Где личность, которая уничтожается?» Она отвечала ему: «Учение твое ложное — личность есть только сумма изменяющихся форм существования, личности нет. Как в том случае, когда соединяются части повозки, тогда употребляют слово повозка, точно так же и в том случае, когда существует пять групп, то это и есть личность — таково обыкновенное мнение. Происходит одно только страдание, существует и уничтожается одно только страдание. Не происходит ничего другого, кроме страдания; кроме страдания не уничтожается ничего другого».

Если страдание создается непрестанным изменением всего сущего, то уже нельзя сказать, что страдаю я, что страдаешь ты; остается только сознание, что страдание существует, или, вернее сказать, что страдание находится в постоянном процессе происхождения и уничтожения. Существуют только призраки Я и Ты, и этим призракам заблуждающаяся толпа дает имя личности.

Но ведь это, читатель, только дальнейшее развитие приписываемого Гераклиту изречения: «все течет», «все горит, как вечно живой огонь». И язык буддизма точно так же употребляет образы потока и пламени, как символы непрестанного движения всего бытия.

«Все, ученики, находится в пламени. И что же, ученики, это все, что находится в пламени? Оно зажигается огнем любви, огнем ненависти, огнем заблуждения; оно зажигается рождением, старостью и смертью, горем и печалью, заботой, страданием и отчаянием, — так говорю я. — Весь мир находится в пламени, весь мир покрыт дымом, весь мир пожирается огнем, весь мир трепещет».

А куда ведет все это?

«Если ты проплыл все страшное, бурное море,

Полное волн, и глубин и чудовищ различных —

Мудрость и святость тебе достаются на долю,

Берега ты достигаешь — цели всего бытия».

Так отвечает нам Самиутта Никайя. Жажда бытия несет душу от одного существования к другому так же, как ветер уносит пламя.

В «Вопросах Милинды» разговор заходит также о тождестве или нетождестве человека в его различных существованиях. Святой Нагасена говорит, что в ряду существований заменяют друг друга не одни и те же люди, но, однако, и не различные.

«— Объясни это сравнением, — говорит царь Милинда.

— Если человек, великий царь, зажжет свечку, то прогорит ли она целую ночь?

—Да, господи, она прогорит целую ночь.

— Но тождественно ли, великий царь, пламя в первую ночную стражу с пламенем в среднюю ночную стражу?

— Нет, господи.

— А тождественно ли пламя в среднюю ночную стражу с пламенем последней ночной стражи?

—Нет, господи.

— Стало быть, великий царь, свеча в первую ночную стражу была одна, в среднюю ночную стражу была другая, а в последнюю третья?

— Нет, господи, она прогорела всю ночь, так как пламя было привязано к одному и тому же веществу.

— Точно так же, великий царь, — заключил Нагасена, — смыкается цепь элементов человека. Один появляется, другой исчезает, потому что это и не есть один и тот же человек, но и не другой человек».

Мы видим, что тут буддизм предвосхитил уже и учение современных европейских физиологов о постоянном обмене веществ в живом организме. И неужели еще за 2000 лет назад, и даже не имея ни малейшего понятия об органической химии?

Познающий из пламени созидания, уничтожения и страдания, уходит в место успокоения (Нирвану), — говорит о понимании Нирваны как места, отождествляя ее с пространством, не созданным, вечным и бесконечным. «Я не знаю конца страданий, — говорит Будда, — если не достигнут конец мира. Но я возвещаю вам, что в этом одушевленном теле, которое величиной меньше сажени, пребывает целый мир, в нем пребывает и происхождение и уничтожение мира, в нем же и путь к уничтожению его». Но буддийские поэтические изречения постоянно приписывают святому, живущему еще на земле, обладание Нирваной.

«Ученик, богатый мудростью, отрешившийся от наслаждения и желания, достигает здесь на земле искупления от смерти, достигает покоя, Нирваны, вечного прибежища».

Того, кто, углубившись в себя, без колебаний и сомнений достиг берега того, кто отрешившись от земного, достиг Нирваны, того я называю истинным браманом». [94] Когда Нирваной называют не только загробную жизнь, ожидающую искупленного святого, но и то совершенство, которого он достигает в земной жизни, — то это не есть простая преднамеренная ошибка, а абсолютно точное выражение догматической мысли.

Когда считают буддизм религией небытия и стараются с этой точки зрения объяснить самую сущность его, то в действительности достигают этим только того, что совершенно упускают из виду те идеи, которые в нем самые существенные, — говрит Ольденберг (стр. 248).