Мой «Современник» - Иванова Людмила Ивановна. Страница 3

Наверное, эта влюбленность в театр, в музыку, и привела меня на сцену.

Педагоги – тоже люди

В школе я участвовала в самодеятельности. В пятом классе играла единственную красивую роль за всю свою жизнь – Весну в «Снегурочке» Островского. В мамином розовом платье, которое она купила в конце войны. Она тогда была такой худенькой, что платье пришлось мне как раз. Мама нашила на платье бумажные цветы яблони.

В восьмом классе мне доставались совсем другие роли: я сыграла Кукушкину в пьесе Островского «Доходное место», характерную роль. И вот тут я стала на сцене совсем другой, я действительно почувствовала себя Кукушкиной! И говорила: «Точи мужа поминутно: давай денег и давай! Хоть укради, а подай!» Я и дома стала другой, и папа возмущался: «Оставь ты свою Кукушкину!» Наверное, на премьере я была так убедительна, что весь наш актовый зал в школе хохотал. Меня одели в тетин халат, в руке я держала розовый зонтик, который когда-то мы получили в подарок в американской посылке с гуманитарной помощью – наконец-то он пригодился. Директор школы вызвала мою маму и сказала: «Наверное, она будет артисткой». Но я-то и так всегда знала, что должна быть артисткой!

И вот, несмотря на то что мой любимый учитель математики Анатолий Иванович советовал мне поступать в университет на мехмат, я пошла на прослушивание в Школу-студию МХАТ. В форменном платье, с двумя косичками – сдуру я решила читать про любовь, монолог Катерины из «Грозы» (это моя любимая пьеса). Помню, читаю: «Люблю тебя! Откликнись!», плачу – комиссия смеется. «Спасибо», – говорят. А это значит – «идите восвояси». У меня упало сердце, жизнь кончена. Вышла молодой педагог, очень некрасивая, в очках (потом я узнала, что это педагог по дикции Елена Михайловна Губанская), подозвала меня и говорит: «Девочка, мне кажется, у тебя есть способности, но ты читаешь не свой репертуар. Пойди и выучи совсем другое, что-нибудь комедийное. Ты – характерная».

В полном отчаянии я пошла писать сочинение на аттестат зрелости, сама просто умираю, ничего не хочу, в мой любимый институт меня не приняли. Однако сочинение написала, хоть и без всякого вдохновения. Но училась я хорошо и в конце концов даже золотую медаль получила. А вот что делать с репертуаром? Я ни за что не сдамся! Пошла в ГИТИС, в Малый театр – результат тот же. В Малом театре педагог Полонская сказала, что у меня разные глаза и с такими глазами на сцене делать нечего.

Нет, не сдамся! Иду мимо Дома пионеров Дзержинского района на улице Дурова. Дай, думаю, зайду – может, здесь есть драматический кружок, может, мне кто-то подскажет, какой выбрать репертуар. Вхожу. В одной аудитории, слышу, занимаются дети, стихи читают. Подождала, пока закончатся занятия. Выходит молодой педагог. Потом узнала, что это Стабилини, педагог из ВГИКа. Рассказала ему о своей беде. Он меня внимательно выслушал: «Читайте все, что знаете». Прочла отрывок из «Молодой гвардии», Катерину из «Грозы» и даже монолог Кукушкиной. «Вот что, девочка. Педагоги – тоже люди. Сидят в комиссии, абитуриенты читают одно и то же, педагогам это наскучило. Их надо удивить, развлечь, обратить на себя внимание. Ты действительно, наверное, характерная актриса. Допустим, ты учишь басню Крылова „Разборчивая невеста“. Вот есть книга. Читай. Но ты не просто читаешь как автор. Представь, что ты – сваха, и тебе попалась капризная невеста. Ты стараешься, предлагаешь ей женихов, а ей всё не нравится. И ты возмущена до предела, жалуешься нам – вот ведь какая! Ну-ка, пробуй!»

Пробую.

«Теперь более возмущенно, более страстно, давай. Молодец. Тебя прямо захватывает это возмущение! Вот. Иди учи. Потом возьми прозу, например, Гоголя. Поищи в „Мертвых душах“ отрывок, например, как Чичиков рассматривает дам на балу. А стихи… Давай-ка возьмем поэму „Колхоз-большевик“, там есть „Перепляс“, и ты можешь сыграть всех стоящих в кругу и пляшущих. Это трудно, но ты попробуй. А через неделю придешь ко мне».

Мы с ним встретились еще раза два, и он уехал отдыхать, а я снова пошла сдавать экзамены, потому что почти во всех театральных вузах есть дополнительный набор в конце лета. Я прошла на третий тур в Вахтанговском училище имени Щукина – там меня ободряла замечательная характерная актриса Понсова. Но мне не очень хотелось в Вахтанговское, я стремилась во МХАТ. На первом туре я благополучно прочитала «Разборчивую невесту», и мне уже не сказали: «Спасибо», а попросили: «Стихи, пожалуйста», и я начала «Перепляс». Но комиссия была ко мне благосклонна, потому что еще до того как выйти, я слушала девочку, которая читала ту же поэму. И я понимала, что она читает не так, и прямо вся измучилась, хотела подсказать ей, и почувствовала щекой, что комиссия смотрит уже не на нее, а на меня. Когда я свой «Перепляс» закончила (они слушали очень хорошо), мне сказали: «Приходите на второй тур».

А на втором туре я уже была окрылена надеждой и гораздо смелее. Сидящий в комиссии народный артист СССР Василий Осипович Топорков вдруг меня спрашивает: «Девочка, ты не дочка Сухаревской?» – «Нет». – «Может, племянница?» – «Нет». – «И не родственница?» – «Нет». – «А как похожа! Ах, как я люблю эту актрису!» Я думаю, это мне тоже помогло – во всяком случае, я поступила, несмотря на то, что вместе со мной экзамен сдавали несколько очень ярких, талантливых характерных девушек: Галина Волчек, Кира Петрова.

Было много студентов старше меня. Всего нас взяли сорок пять человек, но только шестеро поступили сразу после школы. Очень многие были из театральных семей, они уже много знали о закулисной жизни театра. Я из семьи, можно сказать, учительской – папа географ, преподавал в педагогическом институте имени Крупской, мама экономист. Мне было все внове, я знала театр только из зала. Один из моих однокурсников, с которым я очень подружилась, Саша Косолапов, уже окончивший художественное училище, относился ко мне покровительственно. Когда я утром входила в аудиторию, он спрашивал: «Ну, Милочка, что у нас сегодня в „Пионерской зорьке“ было?» Я начала страстно постигать эту божественную и очень нелегкую профессию. Я, как и Галя Волчек, как и Анечка Горюнова, дочь народных артистов, как и Анатолий Кузнецов (Сухов из фильма «Белое солнце пустыни»), была в группе народного артиста СССР Николая Ивановича Дорохина, которого мы обожали.

Смерть отца

Первый курс. Мы занимались с восторгом. Поскольку война окончилась сравнительно недавно (шел 1951 год), все мы были еще из той эпохи. И на экзамене зимой играли партизанские этюды: пробирались по лесу, плыли на плоту (на полу лежала ширма). Галя Волчек молча, с отрешенным лицом, сидела в кафе, ей под столом передавали приемник. Мы волновались, чувствовали себя героями «Молодой гвардии».

Я сдала сессию на пятерки, причем всем помогала, подсказывала, писала шпаргалки – мой опыт хорошей учебы в школе очень пригодился. Со мной сдавать экзамены шли обычно три-четыре человека, и я каждому по листу передавала шпаргалки, они просили писать крупно и разборчиво. Сама я шла уже не готовясь – некогда было.

За первое полугодие я прочла весь список обязательной западной литературы. В школе ведь я читала в основном русскую литературу. И только в институте, благодаря профессору МГУ А. Полю, замечательному, необыкновенно талантливому педагогу, познакомилась с Бальзаком, Стендалем, Флобером.

Начались каникулы. Сдав экзамены, я сидела дома, соображая, как бы лучше провести свободное время, и вдруг к нам прибежал какой-то незнакомый человек и сказал, что напротив дома стоит мужчина, ему плохо и он зовет меня. У меня упало сердце, я накинула пальто, побежала. Прислонившись к стене, стоял мой отец. Вместе с прохожими я каким-то чудом привела его домой и уложила в постель, почему-то в свою. Мамы не было. Я вызвала по телефону врача.

Инсульт.

Пять дней он не приходил в сознание. Инсульт, и уже не первый. Он громко дышал, и это было очень страшно. Я чувствовала полную беспомощность. Невропатолог, врач отца, тяжело болел и не ходил на работу. Я только все время думала: почему я не пошла в медицинский? Я могла бы сейчас помочь…