Ратное счастье - Чудакова Валентина Васильевна. Страница 34

— А пулеметчица наша — Жаба!—звонко расхохотался Вовка Сударушкин.

В самом деле, как отвечу на вызов? «Жаба слушает!»— Соловей в корчах смеха падает на нары.

— Учту! — заверил капитан-связист.

Ко мне, слава богу, претензий пока не было. И даже от капитана Пухова. Зато у меня была серьезная просьба ко всем трем командирам стрелковых рот. Из моего личного прошлого опыта.

— Не закрывайте мои сектора обстрелов! — предупредила я авансом, на случай наступления. — Я же лишена возможности вести огонь через головы! Мы ж всегда на прямой наводке...

— А вы не отставайте от пехоты! — возразил Парфенов

Я вспылила:

Ишь умник! Что тебе пулемет — винтовка? Подхватил под мышку и побежал? Помогать надо! На стрелков работаем!

Сядь, старлей,— пригвоздил меня к месту комбат.— Чего кипишь? Никто ж и не отказывается. Ломится, понимаете ли, в открытую дверь. Я тебе не раз, старлей, говорил — выдержки больше!

Отставить, товарищ капитан!—взвилась я. — Что за «старлей»? У меня звание и фамилия есть! (Вот тебе за «синьориту».)

Виноват. Исправлюсь,— улыбнулся Фома Фомич.

Братцы, вот бы нам такую в полк! — обращаясь к своим, воскликнул подполковник-танкист.

Ну и плакали бы! — с мрачной шутливостью ввернул Парфенов. Грохнул общий хохот.

Комбат бухнул кулаком в бочку, как в барабан:

— Тихо! Что вам тут — посиделки? Послушаем представителя службы воздушного наблюдения.

Пожилой осанистый майор в ловко сидящей лётной полевой форме ничего нового не сказал. Мы уже знали, что возможны массированные налеты вражеской авиации, как это было на Невельском направлении. Зенитных батарей, на мой взгляд, нам придали достаточно. Однако комбат мне приказал:

Три «машины» на зенитные установки! Зарядить бронебойными.

Здрасте! — поклонилась я, не скрывая иронии.— Колеса где возьму?

Капитан Ежов подпустил шпильку!

— А «сорок мальчиков из-под печки» для чего? Тут я сообразила:

Хорошо. На время размонтирую повозку старшины. А концентрические прицелы где? А съемные кронштейны? Не по стволу же наводить?

Бесполезная волынка,— подал голос ротный Игнатюк. — Они ж теперь по головам не ходят. Из пулемета не достанешь.

Я тоже категорически против,— поддержал коллегу . старший лейтенант Самоваров. — Нам важнее огонь ее пулеметов наземный. Почему бы на зенитки не поставить противотанковые ружья, пока они без дела!

— Правильно! — крикнул с места капитан Пухов. На том и порешили.

В самом конце оперативки появился полковой инженер майор Истомин. Он огласил приказ по дивизии: немедленно приступить к минимуму фортификационных работ. Для меня это означало углубить дно траншеи на открытых позициях полукругового сектора обстрела и устроить над ними перекрытия — навесы. Это была разумная мера — хоть какая-то гарантия от осколков. Надо срочно раздобыть лопаты и пилы. А и кислые же физиономии будут у моих взводных командиров!

— Слышите? — Комбат опять поднял палец вверх.— Смолкли. Разбегаемся и приступаем во все лопаты, пока тихо!

Парторг Никандров задержал членов партбюро и велел мне немедленно прислать подавших заявления.

Комбат Фома Фомич хотел меня поселить на своем КП, чтобы «была под руками», как он выразился. Но мне казалось важнее иметь под руками пулеметы и неопытных командиров взводов. Это я без труда доказала начальству и поселилась в центре батальона, в просторной, хоть и неуютной, землянке ротного Самоварова, с полного согласия последнего. Встать в полный рост тут могла только я. Соловей упирался макушкой в бревенчатый потолок. А Петр Иванович Самоваров у себя дома вынужден был ходить внаклонку. Это бы еще ничего. Но ни в одном жилом блиндаже не было спасительных печек-бочек. Отапливались они, как курные избы во время оно,— по-черному. Печурками служили норы-ниши. Если развести костер, дверь надо открыть настежь. Какое уж тут тепло? Стены без жердевой обшивки были скользкие — в изморози, глиняные нары как лед. Но это пока не заботило ни меня, ни Самоварова.

В траншее меня встретил старшина Василий Иванович. Золотой мужик — уже заранее позаботился о деле: раздобыл три пилы и двенадцать лопат. Негусто— по одной на пулемет, но, несмотря на позднюю осень, земля вглубь почти не промерзла. Да и верхний слой еще можно было прогрызть без особого труда.

— А там малые саперные в ход пойдут,— тут же решила я. — По крайней мере, народ согреется.

— Уже,— кивнул старшина. — Два часа как греются. Я тут без вас распорядился. Работают. Да, Воробьева я к Марии Васильевне спровадил. На экспертизу, так сказать. Может быть, и в самом деле авитаминоз— слепота эта самая куриная.

Ну и что?

Оставила на двое суток. Надо, говорит, понаблюдать. Сразу не определишь. Сказала, это бывает отнедостатка витаминов.

Странно, что у одного Воробьева, как по заказу. Ладно, посмотрим. Вот что, дорогой Василий Иванович. Надо поторопить людей. Скоро рассвет. Да и тишина, сами знаете, может взорваться каждое мгновенье. Идите-ка вы на левый, к Серикову. Посмотрите, что он там за два часа наворочал. Подгоните. Я — на правый, к Сомочкину. Встречаемся в центре — у Кузнецова. Если успеем, командиров созовем для последнего наставления, так сказать. Ни пуха„.

Наш теперешний промежуточный рубеж в натуре выглядел как пародия на линию обороны. Строили его наспех не мы — фрицы, и потому все здесь было шиворот-навыворот. Двери жилых землянок — со стороны противника. Амбразуры дзотов нацелены нам в грудь, и приспособить их для боя наскоро нельзя. В них только можно укрыть народ от артогня и бомбежки. Поневоле гвардейцам, которых мы сменили, пришлось использовать открытые площадки. А нам их теперь предстояло укрепить.

Стрелки торопливо перебрасывали глину и землю с верха тыловой стенки траншеи на верх фронтальной, устраивая и укрепляя новый боевой бруствер; углубляли главный ход сообщения, перекрывали бревнами и землей стрелковые ячейки. Командиры взводов вкалывали наравне с солдатами. Павлик Седых со всего плеча орудовал тяжелой кувалдой, дробя верхний слой земли. По всей линии боевых позиций шла незамаскированная торопливая работа: стучали кайла, позвякивали лопаты. В самом ближайшем тылу верещали пилы. Противник, конечно, слышит и, вероятно, думает, что мы прочно встали в оборону, не помышляя о наступлении. Будут ли наступать фашисты — нам точно тоже неизвестно. Однако не зря же майор Корйеев предупреждал: бой — оборонительный или наступательный — будет. А пока они, как и мы, вгрызаются в землю: идет двусторонняя игра в «кто кого перехитрит». Все правильно: готовясь к схватке, укрепляйся.

Это мне и пришлось как следует внушить первому с правого фланга — Сомочкину. Кажется, парня перехвалила. А он и подвел. Называется, укрепился! Снял на дне площадок грунт только на глубину лезвия лопаты да устроил над пулеметами жердевые шалашики на курьих ножках и отдыхает, довольный! Только позицию Пряхина можно было бы со скидкой признать готовой к бою, а остальные три...

Сейчас толкну хорошенько, и все это полетит на солдатские головы! А если снаряд или бомба?! — В землянке ротного Игнатюка я отчитывала Сомочкина, как никогда. — Меня изумляет ваша несерьезность! Ребенок вы, что ли?

Инструмента мало...

Молчать! А малые саперные вам для чего выданы? Нагибаться лень? Стыдитесь: у вас по шесть здоровенных мужиков на пулемет! За два часа дзот можно было построить!.. Раскатать немедленно! Переделать! Дно углубить на полметра! Бруствер поднять. Почему у Пряхина не спросили? Субординация заела? Зазорно с сержантом советоваться? А почему я буквально во всем советуюсь со старшиной и не считаю это для себя унизительным? Где люди? Объявляю боевую тревогу! За работу! Бревен напилить настоящих, а не эти хворостинки. Валерий Иванович,— обратилась я к Игнатюку,— проследите, пожалуйста. Мне надо еще к Серикову. — И опять Сомочкину: — Полтора часа сроку. Пусть руководит Пряхин. Приду.

Игнатюк, хмуря густые брови, укоризненно качал, головой:

Сашок, я ж тебя предупреждал, когда уходил. Что ж ты, брат?