Нищета. Часть вторая - Гетрэ Жан. Страница 30

Время близилось к полудню. Вошли надзиратели, чтобы начать раздачу пищи.

— Гляди-ка, тут девчонка! — воскликнул один из них. — Как ты попала сюда, потаскушка? Сейчас узнаем!

Он подошел к Кларе и ущипнул ее за щеку.

— Меня насильно сюда втолкнули! — возмутилась она.

— Моя сестра — честная девушка! — добавил Филипп, влепив полицейскому оплеуху.

Защищаясь, тот подставил руку, на которой висело несколько жестяных котелков. Под смех арестованных и проклятия надзирателя они с грохотом покатились на пол.

XVII. Сен-Лазар

В предместье Сен-Дени есть унылый дом, некогда служивший убежищем для прокаженных. Ныне это — женская тюрьма для подследственных и для проституток, нарушивших установленные полицией правила. Дом этот мрачен снаружи, а внутри он еще мрачнее. И ум и сердце его обитательниц поражены душевной проказой. Попавшие в эту тюрьму выходят из нее безнадежно больными.

В камерах холодно, режим строг; пища годится разве что для животных. Заключенные и встают и ложатся в пять. Ни единого часа досуга! В центральных тюрьмах по крайней мере разрешают сумерничать до восьми, и поднимаются там только в шесть. Вечером, при свете ламп, когда можно обменяться несколькими словами, все кажется уже не таким мрачным: как-никак еще один тоскливый день позади…

Тяжело вставать зимой в пять утра узницам тюрьмы Сен-Лазар! Рассвет еще не скоро, завтрак — тоже, только в девять, после нескольких часов работы в мастерских. Но ведь тюрьма существует не для того, чтобы в ней прохлаждаться, и отверженным не привыкать к грубому обращению…

Те, кому фабричный труд не в новинку, зарабатывают здесь сантимов до двадцати в день. Они могут позволить себе единственное удовольствие — штоф мутного вина, вкусом похожего на чернила, ценой в шестнадцать сантимов — на сантим больше, чем везде. Лишний сантим прибавляют для того, чтобы это пойло обходилось еще дороже несчастным женщинам, которые его очень ценят. Вдобавок умножаются доходы поставщиков. Так всегда: одни терпят ущерб, другие на этом наживаются…

В девять приносят похлебку; ее встречают вздохом облегчения. Иногда в миске не оказывается крысиного помета — кому как посчастливится.

В мастерских Сен-Лазара, куда мы заглядываем вместе с читателем уже после того, как Клару из полицейского участка перевели в эту тюрьму, среди обычных арестанток — воровок, проституток и безработных, а следовательно, бесприютных женщин — можно увидеть трех девушек, непохожих на остальных (впрочем, политические события приводят к тому, что в тюрьмах больше честных людей, чем преступников).

Одна из них — русская, Анна Демидова; две подруги — Клара Марсель, которая все еще носила имя Марты, сестры Филиппа, и Анжела Бродар, арестованная по распоряжению Николя, дабы избавить графа де Мериа и г-жу Сен-Стефан от возможных неприятностей.

Бедной Анжеле было хорошо известно, что для таких девушек, как она, единственным законом является полицейский произвол. Она знала, что ей даже не сообщат причины ареста, не станут ее судить, а просто продержат в тюрьме столько времени, сколько заблагорассудится могущественным врагам, с которыми она осмелилась бороться. Вот почему Анжела ни на что не надеялась. Если бы кто-нибудь взялся передать ее отцу письмо, она написала бы, чтобы он как можно скорее скрылся с младшими дочерьми, не дожидаясь ее, так как она, вероятно, останется здесь надолго. Но ей не позволяли сообщаться с внешним миром: Николя догадывался, что Софи (немного окрепшая после болезни, но уже обреченная, как спелый плод, изъеденный червяком), успела все рассказать сестре.

Впрочем, Анжела хранила тайну. К чему было ее разглашать? Зла уже все равно не поправишь, а если отец узнает, — он не преминет отомстить и тем самым разоблачит себя.

Подавленная нуждой, убитая горем, Анжела вела себя в тюрьме как затравленный зверек, который защищается лишь тогда, когда на него нападут. Она была белокура, бледна и так хрупка, что походила на рано развившегося ребенка. Из-под длинных ресниц сияли глаза поразительной чистоты. Ее красота не поблекла от позора, навлеченного на нее негодяем Руссераном. Ведь невозможно лишить аромата полевой цветок, даже если топтать его ногами!

Анжела прилежно работала, но не ради штофа вина, которое она не пила, а чтобы скопить ко времени выхода из тюрьмы несколько франков для сестренок. Анна и Клара помогали ей. Они не знали, как передать сестрам Бродар свой скромный заработок, но не теряли надежды, что рано или поздно это удастся сделать.

Клару тоже еще не собирались судить, во всяком случае в ближайшее время. Зачем торопиться ради каких-то бродяг? Покуда ее считали сестрой Филиппа, она могла не беспокоиться. У полицейских и без того хлопот было по горло: отложив все срочные дела, они продолжали розыски исчезнувшей девушки. Де Мериа подгонял Николя, подававшего рапорт за рапортом г-ну N., чтобы принудить его к более энергичным действиям, а тот, в свою очередь, не жалел нахлобучек для своих агентов. Жан-Этьену и Гренюшу все время мерещился свист хлыста над головой.

Санблер, из осторожности напринимавший личного участия в поисках, каждый вечер осведомлялся у Обмани-Глаза об успехах мнимого Лезорна. Но успехов не было никаких. Несчастный Бродар, попав в безвыходное положенной стараясь успокоить сообщников в конце концов заявил, будто он уже напал на след. Что касается другого дела, то он уверял, что принимает необходимые меры. А так как, напав на след, добычу можно выслеживать долго и трудно назначить определенный срок, к которому все меры будут приняты, то его и оставили в покое.

— Лезорн здорово сдал! — говорил Санблер.

— Нет, — возражал Обмани-Глаз, — он — продувная бестия. Просто хочет действовать наверняка.

Терзаемый страхом, Санблер старался забыться в разгуле. Он заманил к себе Виржини, дочь одного из расстрелянных на кладбище Пер-Лашез, но внушил ей такое отвращение, что она сошла с ума. Вырвавшись от него ночью, девушка в ужасе бежала куда глаза глядят, выкрикивая свое имя, словно последний призыв к небесам. Читатель уже знает, чем это кончилось…

Арестантки в тюрьме Сен-Лазар часто вспоминали о Виржини — ее трагическая смерть глубоко их взволновала. Клара не могла без слез слышать о бедняжке, погибшей в конце концов из-за нее, хотя Клара и не была в этом виновата.

Беглянка терялась в догадках, спрашивая себя, чем дядя объясняет отсутствие вестей из приюта? Какую еще ложь там придумали, чтобы его обмануть? Не приехал ли он уже в Париж? И Анна и Анжела обещали Кларе по выходе на волю передать от нее письмо дяде. Впрочем, Анна считала, что этого делать не следовало: подобно Филиппу, она думала, что, если бы Клару и приговорили за бродяжничество к нескольким месяцам тюрьмы, ей было бы здесь спокойнее, чем в любом другом месте. Тайну убежища девушки можно будет раскрыть лишь тогда, когда общественное мнение встанет на ее защиту и демократическая печать разоблачит преступников. А до тех пор Кларе лучше скрываться.

Как и Анжела, Клара усердно работала в мастерской, чтобы помочь подруге, а иногда — чтобы угостить стаканом вина какую-нибудь старуху со скрюченными от ревматизма пальцами, одну из тех, которые крадут с единственной целью — попасть за решетку и обеспечить себе кров на всю зиму. Таких немало и в Сен-Лазаре и в версальской исправительной тюрьме.

Последней сенсацией в камере была история бедно одетой женщины, которую засадили в тюрьму без всяких на то оснований. Возмущенная несправедливостью ареста, бедняжка, забыв обычную робость, так горячо и смело протестовала, что с нею произошел сильнейший нервный припадок, и ее в глубоком обмороке отправили в тюремный лазарет. В мастерской, где работали арестантки, только об этом и говорили.

— Какой позор! — восклицала толстая эльзаска, ставшая проституткой, когда любовник-подлец выгнал ее с ребенком на улицу. — О таком я еще не слыхивала! Эта женщина подняла платок, который уронила какая-то старая хрычовка, и позвала ее, чтобы отдать платок, а та, глухая тетеря, потребовала, чтобы бедняжку арестовали за воровство!