Обрывистые берега - Лазутин Иван Георгиевич. Страница 66

Валерий склонился над матерью, поцеловал ее. Широко открытыми глазами она смотрела на сына, и в глазах ее светилось столько любви и нежности, что, казалось, ей было страшно заговорить. И только когда врач вышел из палаты, сказав, что через несколько минут он вернется, она еле слышно произнесла пересохшими губами:

— Сынок… Они выпустили тебя…

— Да, мама, они меня выпустили. Я не виноват. Об этом сказал сам следователь.

— Ты видел себя в зеркале? — еле слышно произнесла мать.

— А что, я похудел? — не понимая, что хочет сказать мать, вопросом на вопрос ответил Валерий.

— У тебя седые волосы. Что они с тобой сделали… — К горлу Вероники Павловны подступили рыдания.

— Там очень плохо было, мама, — с трудом сдерживая подступивший к горлу комок, проговорил Валерий. — Ты только не расстраивайся, тебе нельзя… У нас все будет хорошо.

В палату вошел врач и положил пальцы рук на пульс Вероники Павловны. Потом, повернувшись к Валерию, спокойно сказал:

— Для первого раза достаточно. Приходите дня через три.

— Сынок, ключи от квартиры у дворника. Не забудь поливать цветы.

Валерий наклонился над матерью и прислонился щекой к ее губам.

— Поцелуй меня, мама. — По дрогнувшим пересохшим губам матери, которые он ощутил щекой, по ее прерывистому дыханию Валерий почувствовал, что она плачет.

Из палаты он выходил со слезами на глазах. Но мать их не видела. Их видел врач.

Глава двадцать шестая

На двери своей квартиры Валерий увидел приколотую булавкой записку, написанную рукой отчима: "Меня не будет три дня. Я в отъезде. Корреспонденцию и все остальное — оставляйте в почтовом ящике внизу". Ниже стояло вчерашнее число.

"Вот это номер! — подумал Валерий, но тут же даже обрадовался. — А впрочем, зачем он мне сейчас?.. Еще будет расспрашивать, как я попал в тюрьму, за что попал…"

Вспомнив, что свои ключи мать передала дворнику дяде Сене, Валерий спустился вниз и нажал кнопку звонка в квартире на первом этаже. Старуха, открывшая ему дверь, сердито буркнула:

— Нет его!.. — и тут же, не ожидая дальнейших вопросов, захлопнула дверь.

Около трех часов Валерий бродил по соседним с их домом улицам и переулкам, несколько раз возвращался в свой двор и снова затаив дыхание звонил в квартиру дворника. И всякий раз жена его, седая толстая старуха в засаленном цветастом фартуке, открыв дверь и вынося с собой аппетитный запах кипящего клубничного варенья, говорила почти одну и ту же фразу:

— Нету… Не пришел еще…

Хотелось есть. Полтинник, который дал Ладейников, Валерий истратил на маршрутное такси и на метро. После половника овсяной каши на маргарине и чашки теплого мутного чая с куском черного хлеба, утром поданных в камеру через окошечко, во рту не было ни росинки. Проходя по улице Горького мимо аппаратов с газированной водой, Валерий останавливался, жадно шарил взглядом по мокрому асфальту в надежде найти хоть копейку ("Пойдет и без газа!..") или трояк ("Эх, сейчас бы с сиропом!.."), оброненные и не поднятые кем-то, но никто денег не потерял. А пить хотелось все сильнее и сильнее.

Сверкнула неожиданная мысль: уехать к подруге матери, живущей на даче в Клязьме, но мысль эта обожгла страхом: "Я взят на поруки!" И тут же решил: как только он попадет домой, так сразу же возьмет денег и пойдет в кафе. Наестся досыта. Где всегда лежат у матери деньги, Валерий знает. А может, чего-нибудь найдет в холодильнике. Ведь отчим хоть и не обедает дома, но утром и вечером он что-то же ест… Но лучше всего он пойдет сразу же в кафе, оно открыто до десяти вечера. В кафе ему входить не запрещено. Кафе — это не ресторан.

Уже темнело, когда, сидя в глубине скверика на самой дальней скамейке, Валерий увидел дворника дядю Сеню, неуверенной походкой выходящего из-под арки. Как порывом ветра подхватило его со скамьи, и он бегом кинулся навстречу старику.

— Дядя Сеня!.. А я вас жду!.. Я был у мамы, она сказала, что ключи передала вам. — По глазам дворника и по его взлохмаченной бороде Валерий понял, что тот под хмельком, и даже испугался, почему он так долго и неузнаваемо смотрит на него немигающими глазами.

— Валерка!.. Это ты?! Мать честная, да у тебя остались твоими одни только глаза!.. Как они тебя там!.. — Дворник скрипнул зубами, крутанул головой, поморщился и полез в карман. Из двух связок ключей, извлеченных им из глубокого брючного кармана, свою связку из трех ключей, нанизанных на брелок, Валерий узнал сразу, а поэтому почти выхватил свои ключи из рук старика.

— Спасибо, что сохранили! — поблагодарил Валерий дворника и повернулся, чтобы юркнуть в сторону своего подъезда, но его остановил дворник.

— Постой!..

— Что? — испуганно спросил Валерий, вернувшись к дворнику.

— Если дома придешься не ко двору — живи у меня, пока мать не выйдет из больницы.

— Это почему, дядя Сеня? У меня есть свой дом.

— Ну, бог с тобой, ступай!.. Это я на всякий случай. Ступай, что ты воззрился на меня? Не забывай, что предложил тебе, а там сам все поймешь. Поди, не маленький.

Валерий не стал дожидаться лифта и с проворностью молодого оленя вбежал на восьмой этаж. На двери белела все та же записка. Дрожащими руками он открыл дверь, и первое, что сделал, — кинулся в свою комнату, где в одном из выдвижных ящиков секретера мать хранила расхожие деньги, которые шли на покупку мяса, хлеба, молока, овощей… Денег в ящике не было ни копейки. Зато в глаза Валерия бросились какие-то розовые квитанции. Их было четыре. Он развернул их. По фирменному типографскому бланку он понял, что это были ломбардные квитанции. Все четыре квитанции были выписаны на Яновского Альберта Валентиновича. По квитанциям, отмеченным позавчерашним числом, Яновским были сданы в ломбард на Пушкинской улице золотые часы, браслет, кулон и два перстня. "Мамины… — мелькнуло в голове Валерия. — Сдал позавчера. — И тут же грубо подсчитал общую сумму залога по всем четырем квитанциям: денег отчим за них получил около шестисот рублей. — Знает ли об этом мама?" Тревожно вскинулось сомнение, что все это отчим сделал без ведома матери. Валерий знал, что мать страшно не любила, как она выражалась, "нырять в ломбардный омут", в котором она побывала всего лишь однажды и еле-еле, с великим трудом выкупила оттуда драгоценности. Но это было давно, когда Валерий только что пошел в первый класс и мать решила купить тогда мебельный гарнитур. Гарнитур она купила, а потом года три сводила концы с концами. И вот теперь снова — ломбард. Да и до ломбарда ли ей сейчас, когда она сама в больнице, а Валерий — под стражей, содержится на казенных харчах. Знал он также, что еще весной мать собиралась купить ему недорогой мопед и говорила, что деньги на эту покупку у нее есть.

А голод давал себе знать. Валерий пошел на кухню, но, услышав в ванной плеск воды, остановился в нерешительности в коридоре. Прислушался. Плеск был неравномерный. Понял, что кто-то в ванной купается. И только теперь его осенило: "А что, если отчим дома? Что, если он пришел и забыл отколоть от дверей записку?" С этой мыслью он открыл дверь спальни и остановился как вкопанный. На левой кровати, что стояла у стены, распластав широко руки, спал отчим. Его волосатая грудь равномерно вздымалась и опускалась. На отчиме были полосатые красно-белые плавки, которые ему весной купила Вероника Павловна на ярмарке в Лужниках. Валерий еще тогда втайне обиделся на мать за то, что она такие же не купила ему, зная, что плавки, в которых Валерий купался еще в седьмом классе, он уже еле натягивал на себя. У изголовья кровати на туалетной тумбе стояла пустая бутылка из-под коньяка и две пустые рюмки. Рядом с рюмками поблескивала смятая фольга, на которой лежали огрызки шоколада.

Кровать, на которой спала мать, была разобрана, и на смятой подушке лежали бюстгальтер и женские трусы. На спинке кресла, стоявшего рядом с кроватью матери, висел шелковый халат. Валерий ничего не понимал. Мозг шестнадцатилетнего, неискушенного в жизни подростка, еще не принявший в свои извилины смысл таких понятий, как "измена", "прелюбодеяние", "сожительство", никак не мог переработать то, что отчетливо воспринимали глаза. Валерий скорее почувствовал, чем понял, что его отчим совершил что-то непорядочное по отношению к своей жене, находившейся в больнице. Но что это было, он еще конкретно не осознавал. Сделав несколько нерешительных шагов к кровати, он остановился. Такого халата у матери Валерий не видел. Не было у нее и такого белого шелкового платья с красной отделкой, какое висело на спинке мягкого кресла. На полу, рядом с пепельницей, заваленной окурками сигарет, лежала дамская сумка. "Тоже не мамина", — мелькнуло в голове Валерия, который с каждой секундой терялся все больше и больше. Отойдя от кровати, он кашлянул, полагая, что кашель его разбудит отчима и он тогда поймет, что же происходит в доме. Но кашель Валерия не нарушил равномерного дыхания отчима. Взгляд Валерия остановился на маленьком ящичке секретера, где мать иногда хранила деньги. "Может быть, там хоть найду несколько рублей", — подумал Валерий и выдвинул ящичек. Но денег в нем не было. В нем лежали какие-то исписанные рукой отчима листы. Он развернул их, не думая, что это было его письмо, пробежал глазами первые строки, а прочитав их, уже не мог остановиться.