Обрывистые берега - Лазутин Иван Георгиевич. Страница 67

Яновский писал в своем письме:

"Дорогая мама! Как и писал тебе месяц назад, я накануне серьезных решений. Поспешный брак с Вероникой был моей глубокой ошибкой. И главным образом не потому, что она старше меня на целых десять лет. Вся беда в том, что мы слишком разные по взглядам на жизнь, по вкусам, несовместимы по характерам. Я уже тысячу раз ругаю себя за то, что не послушался тебя, когда решил совершить этот серьезный шаг в жизни. А теперь вот вижу, что ошибку нужно исправлять. Еще сообщаю тебе, что мы не можем быть вместе с Вероникой и потому, что сын ее, а теперь мой пасынок, после совершения преступления (с группой воров-рецидивистов ограбили квартиру) находится в тюрьме. Суда еще не было, но я беседовал с одним юристом, и он заверил меня, что меньше пяти лет лишения свободы ему не дадут. Как видишь, если у меня и раньше, до его тюрьмы, с ним не было дружбы, то теперь этой искренней и сердечной привязанности быть никогда не может. К тому же на мою работу над диссертацией, как я вижу, оба они — мать и сын — смотрят с недоверием, с какой-то затаенной ухмылкой.

Другой, более серьезной причиной расторжения нашего брака с Вероникой является то обстоятельство, что во всех кадровых анкетах при оформлении поездок за границу есть такой пункт: "Есть ли кто из ваших близких родных или родственников судимы, по какой статье, на какой срок осуждены?" А ведь, насколько тебе, милая мамочка, известно, я уже давно запланировал (это моя стратегия!..) после защиты диссертации годочка три-четыре поработать за рубежом, в одной из соцстран, а может быть, если судьба подбросит козырную карту, то и в одной из европейских буржуазных стран. Кое-какие шаги в этом направлении я уже предпринял, а поэтому навожу мосты дружбы и знакомств с теми, кто решает вопросы командировок советских граждан на работу за кордон. Если, работая в одной из соцстран, "Волгу" можно (в моем положении ученого) приобрести за полтора-два года пребывания там, то в солидной буржуазной стране на собственный "мерседес" можно сесть (и не в нашем плащике моспошива, а в швейцарской дубленке) уже через год работы там. Замах, мамочка?!. А для того чтобы быть кандидатом для командировки в вышеназванную страну, нужно, чтобы биография и анкета были хрустально прозрачные и без единой царапинки и крапинки. А с моим пасынком, запиши я о нем в анкете, пошлют разве только на Сахалин. Сейчас все это очень строго и все ставится на весы.

Так что дела мои, милая маман, невеселые. Защита затягивается. Оппоненты попались очень занятые, хотя и именитые и по слуху порядочные зануды. Вся надежда на моего руководителя, который по жизни идет как таран. Думаю, что за его широкой спиной перешагну своих оппонентов-зануд.

Я уже, кажется, писал тебе, что у моего шефа есть очаровательная дочка по имени Оксана. Ей двадцать два года. Божественно красива и готова выйти за меня замуж. Но на пути — пока не расторгнутый брак. А расторжение сейчас осложнилось еще и тем, что Вероника в настоящее время находится в больнице. У нее тяжелейший инфаркт. Этот ее сынок-дебил с мускулами атланта когда-нибудь сведет ее в могилу. Так что пока буду терпелив и все свои стратегические планы буду осуществлять по пословице "терпение и труд все перетрут", а еще также: "Христос терпел и нам велел".

Вот пока все, что хочу тебе сообщить, моя милая мамочка. Жизнь в столице сложна. Деньги, которые ты отрываешь от своей пенсии и от скромных доходов с сада, сгорают, как снопы соломы в паровозной топке. Поддержание полезной дружбы, новые знакомства, желание не выглядеть нищим… — все это требует напряжения. А мерой напряжения наш грешный век космических ракет и правильных решений избрал деньги. Будь проклят он, этот презренный металл, о котором еще великий Шаляпин пропел свою гениальную, никем пока еще не опровергнутую арию-истину: "Люди гибнут за металл!.."

Твой всегда нежно помнящий тебя сын — Альберт. Письма и деньги по-прежнему высылай до востребования на: Москва, 9, Центральный телеграф, мне".

Руки Валерия дрожали, в горле пересохло, когда он дочитал последние строки. В груди его бушевало чувство, подобное тому, какое жгло его, когда он, оплеванный, избитый и униженный циником-рецидивистом Паном в камере, пригрозил ему, что он задушит его ночью сонного, если тот посмеет хотя бы коснуться его пальцем. Но, вспомнив больную мать и последний разговор со следователем, он волей рассудка погасил в себе вспыхнувший гнев и обиду. Но тут же мысленно, про себя, послал в сторону отчима: "Подлец!.. Ты в жизни еще будешь наказан!.. И я в этом наказании постараюсь быть действующим лицом!.."

Валерий свернул листы письма и положил их в ящик секретера, где они лежали. Хотел разбудить отчима, но, вспомнив плеск воды в ванной, вышел в коридор. В ту самую минуту, когда он еще не поравнялся с дверью ванной, вдруг дверь открылась, и из нее вышла совершенно голая женщина. О том, какая она: молодая или старая, красивая или некрасивая, стройная или уродливая, сознание на свои весы оценок и определений еще не успело положить. Ясно было одно, что из ванной вышла совершенно голая незнакомая ему женщина, которая при виде юноши вскрикнула, мгновенно, как бы инстинктивно прикрыла руками части тела, которые художники всех времен старались прикрыть тканями или листвой деревьев. Валерий в испуге шарахнулся в свою комнату и, сгорая от стыда, почувствовал себя человеком, совершившим что-то позорное, неприличное. Потом из ванной через чуть приоткрытую дверь послышался мягкий женский голос:

— Вас зовут Валерием?..

Валерий молчал, не зная, что ему делать: молчать или откликнуться.

— Я спрашиваю, вас зовут Валерием? Вы сын Вероники Павловны? — донесся из ванной все тот же воркующий голос, в котором теперь звучали нотки женского кокетства и еле уловимого веселья. В нем, в этом голосе, было всего понемногу, не было только страха и стыда.

Только теперь Валерий понял, чей халат и белье лежали на разобранной постели матери. "Это, наверное, она, дочь его научного руководителя… Это на ней он собирается жениться после того, как бросит мать".

Мозг работал лихорадочно. Валерий сердцем чувствовал, что во избежание безрассудства с его стороны он должен немедленно уйти из дома, чтобы больше не видеть ту, что осквернила ложе больной матери, что в жизни его может наделать такое, что будет уже невозможно исправить.

— Вы почему молчите? Принесите, пожалуйста, из спальни мой халат… — еще громче повторила женщина свою просьбу через дверную щель. — Он висит на спинке кресла. Я вас очень прошу — принесите и бросьте мне в дверную щель ванной.

Валерий подошел к двери ванной и, не глядя на дверь, откашлявшись, громко крикнул:

— Если вы через десять минут не вымететесь из моей квартиры — я за себя не ручаюсь!.. Помните, что квартира на восьмом этаже!.. Даю вам срок десять минут — и не больше!.. Я выйду во двор. И скажите своему жениху, что за мою мать он дорого заплатит!.. Вы меня слышите?! — И, не дожидаясь ответа. Валерий что есть силы заколотил кулаками в дверь ванной. — Вы не думайте, что я по рукам и ногам связан!.. Я вам за все еще заплачу!.! Я заплачу вам!..

Входной дверью Валерий хлопнул так, что звук хлопка, как в колодце, гулко разнесся по глубокой шахте подъезда.

Во двор он выскочил, как затравленный собаками раненый зверь, не зная, куда ему кинуться и где найти место для спасения.

Словно посланный счастливым случаем, в глубине скверика, еле освещенного дежурным ночным фонарем, сидел дворник. Валерий метнулся к нему:

— Дядя Сеня!.. Дядя Сеня, дайте мне рубля два взаймы! — выпалил Валерий.

— На что тебе? — борясь с душившим его кашлем, спросил дворник.

— Я сегодня еще не ел. Пойду в кафе. Дворник посмотрел на часы, которые он, по обыкновению, отдалял от себя на дистанцию вытянутой руки.

— Кафе закрыто. Сегодня там санитарный день. Пойдем ко мне, накормлю. — И, помолчав, добавил: — Застал ее?