Пилигримы - Шведов Сергей Владимирович. Страница 14

– Выходит, ты с князем Юрием в ссоре? – огорчился Филипп.

– Помирились уже, – усмехнулся Глеб. – Все-таки родная кровь – он мне дядькой доводится. А ты что, с ним задумал повидаться?

– Хотелось бы присмотреться, что за человек.

– Долгорукий он, все время к чужому добру тянется, но гостей любит, особенно с византийской стороны.

Филипп смутился под пристальным взглядом Глеба. Было у него письмо к суздальскому князю от протоспафария Константина, но прежде чем вслух об этом говорить, следовало все-таки повидаться с Юрием Владимировичем. Ибо от этой встречи многое могло измениться не только в Руси, но и в Византии.

Глеб на молчание гостя не обиделся, видимо тоже считал, что всему свой черед. Да и затянувшееся путешествие подходило к концу, не до разговоров стало старым друзьям. По морю тяжелые ладьи шли под парусами, а как вошли сначала в Неву, а потом в Ладожское озеро, пришлось всем приналечь на весла. Особенно тяжело дался Филиппу последний отрезок пути, по Волхову. Грести пришлось против течения, что с непривычки едва не сломало далеко не изнеженного шевалье. Филиппа поразило количество судов, стоявших у новгородских пристаней по обоим берегам реки. Создавалось впечатление, что ладьям Гастов и приткнуться будет негде, а значит, бедному Лузаршу придется вновь грести неведомо куда до полного изнеможения.

– Не пугайся, шевалье, у Вузлева свой вымол на Торговой стороне, – засмеялся Глеб – Будет куда приткнуться.

Филипп, закостеневший на весле, думал, что ему теперь вовек не разогнуться, но жизнь заставила не только подняться со скамьи, но и подставить спину под тяжелый тюк с товаром. Вузлев Гаст недаром обчистил склады, приготовленные рачительным епископом Дитмаром, добычи привезенной им из похода хватило бы, чтобы одеть, обуть и снарядить для похода несколько сотен человек. К счастью, мечникам новгородского боярина недолго пришлось пластаться без помощников. Людей на пристань набежало столько, что у Филиппа даже зарябило в глазах. Они-то и взвалили на себя большую часть забот о привезенном товаре.

– Икнется нам еще эта добыча, – негромко сказал Глеб, поглаживая ладонью одеревеневшую спину.

– Почему?

– У Новгорода с Любеком договор, а мы туда не с торговлей ходили. Господе это может не понравиться.

Пока Филипп обдумывал слова Глеба, расторопные люди в белых до колен льняных рубахах подогнали подводы. Большую часть товара уже поместили на склад, стоящий здесь же у пристани, а на телеги грузили самое ценное – золотую и серебряную посуду, парчовые ткани и оружие.

– Ну вот, – вздохнул Глеб. – Теперь можно сказать, что мы дома.

До дома, впрочем, пришлось проделать немалый путь по мостовой из жердей, плотно пригнанных друг к другу. Мостовые были не широки, двум телегам только-только разминуться, зато крепко слажены, без прорех и выбоин. Телеги по ним катили не задерживаясь.

– За худую мостовую староста взгреть может сотников и десятников, – пояснил Глеб. – На их содержание большие деньги берут с волостей, а потому и спрос строгий.

Новгород настолько отличался от Арконы, что Филипп даже головой покачал. Там мрачные каменные здания, здесь срубы из бревен, которые Глеб называл избами. Причем каждая изба стоит на особицу, окруженная плетеной изгородью. И хотя огороженные усадьбы не слишком велики, места для пристроек хватает. Почти в каждом дворе есть птичники и помещение для скота. Есть избы поскоромнее, а есть и побогаче, но почти все украшены резьбою и подле каждой поставлено крыльцо с замысловатыми завитушками. Филипп, привыкший совсем к другим городам, где глиняные хижины ремесленников буквально лепятся друг к другу, был настолько поражен увиденным, что приостанавливался чуть ли не у каждой усадьбы.

– Широко живем, – согласился Глеб. – Новгородцы люди не бедные.

Следом за избами ремесленников стояли дома купцов и знати, которые Гаст называл теремами. Эти возвышались не за плетнями, а за высокими заборами из толстенных плах. Построены они были тоже из бревен, но до того причудливо, что Филипп никак не мог их охватить взглядом. Дворы у бояр и купцов тоже были куда обширнее, чем у простых ремесленников. Конюшни и птичники здесь были сработаны на славу. Об амбарах и говорить не приходилось. Филипп все время порывался заглянуть через высокие заборы, но Глеб его остановил:

– Насмотришься еще. Эка невидаль купеческие хоромы. Ты княжьих палат еще не видел.

Место, которое Глеб назвал Ярославовым двором, было обнесено каменной стеною. Кроме дворца, предназначенного, видимо, для князя, здесь был еще и собор, ставленый на византийский лад, с позолоченными куполами. Однако, к немалому удивлению Гаста, гость остался к подворью, выстроенному еще при князе Ярославе, равнодушным.

– Я ведь бывал в Константинополе, Глеб, там такие дворцы и соборы едва ли не в каждом квартале есть.

Зато терем Вузлева Гаста произвел на Филиппа ошеломляющее впечатление. В центре грандиозного строения возвышалась огромная деревянная башня в четыре яруса. Еще шесть башен, но двухъярусных, стояли по сторонам, и от них к главной башне тянулись крытые галереи, которые Глеб назвал сенями. Такие же галереи соединяли все шесть башен между собой, создавая причудливый и непривычный глазу ансамбль.

– Башни у нас называют избами или клетями, – пояснил Глеб. – В каждой такой клети есть печь, в главной клети их две. Сени не отапливаются зимой, но если возникнет необходимость, то там ставят жаровни с углями. В главной башне живут женщины и дети, а мечников размещают в башнях ближних к воротам. Челядь – в дальних. Жилые помещения в основном на вторых ярусах, а на первых, которых называют подклетями, размешают припасы и все необходимое для жизни. Те бревенчатые срубы – амбары. Это – конюшня. Далее – хлев и птичник. Боярыне Славне поклонись.

– Что? – не сразу понял шевалье, но тут же спохватился.

На крыльцо, которое Глеб назвал красным, выплывала, другого слова не подберешь, женщина поразительной красоты и такой величественной осанки, что ей позавидовали бы византийские императрицы. На боярыне была бирюзовая шелковая рубаха с широкими рукавами, а поверх нее одеяние из парчи, название которого Филипп не знал, а спрашивать было неловко. Голову боярыни украшал головной убор, усыпанный спереди драгоценными каменьями, а сверху и сзади прикрытый шалью из тончайшей полупрозрачной материи. Благородная Славна сошла с крыльца и поклонилась сначала мужу, потом гостю, далее Глебу и уж затем мечникам.

– Будь здорова боярыня Славна, – дружно рявкнули те.

Шевалье де Лузарш отвесил благородной даме изящный поклон и горько пожалел о том, что не успел сменить просоленный гамбезон, на более приличествующее случаю лазоревое блио. Зато у него хватило ума преподнести боярыне роскошное ожерелье, хранившееся в походной сумке. Ожерелье было тонкой византийской работы и, похоже, приглянулось величавой хозяйке, одарившей гостя любезной улыбкой. Боярыню сопровождали еще несколько женщин, статус которых не был определен, а потому Филипп воздержался от любезностей и поклонов, дабы не попасть впросак.

Глеб жил в одной из шести угловых клетей, в свою очередь разделенных на несколько комнат. Причем разгорожена клеть была так, чтобы одна из сторон сложенной из кирпича печи, обогревала довольно просторные помещения. Глеб называл эти помещения горницами. В одной из них стоял стол, заваленный пергаментными и бумажными свитками. Тут же размещались сундук, две лавки, кресло византийской работы и огромный шкаф, украшенный искусной славянской резьбою.

– Вообще-то я в этом доме такой же гость, как и ты, – утешил слегка растерявшегося Филиппа Глеб. – Моя усадьба и мои земли находятся в земле Суздальской. А в Новгороде – только амбары да ладья.

В горнице, предназначенной для шевалье, находились ложе, пока не разобранное, стол, два кресла и две широкие лавки по углам. Ложе стояло у печи, выложенной керамической плиткой, на что Лузарш сразу же обратил внимание.

– Зимы у нас холодные, – пояснил охотно Глеб. – Куда холоднее, чем во Франции и Германии, не говоря уже о Сирии. Потому и клети ставим без размаха, а горницы и вовсе делаем небольшого размера – протопить легче.